Лампочка. Из сказов деда Вани

Жили-были звери. Да в Лесу. А деревья в том Лесу высокущие, да густые. Неба за кронами не видать. Оттого сумрак властвовал в лесу круглое время года. Да только и календаря не было в помине. Никто и дней не считал, месяцев не знал, ни зимы, ни лета не ведал. Даже снег и метели обходили тот Лес стороной. Где-то выпадет снежное покрывало, землю бережно укроет. Замрет природа на зиму, а под снегом травка-то спит, невысокие кусточки и редколесье облетят листвою, только елки иголками зелеными торчат в разные стороны, а всем, кто не в Лесу живет, все равно весело – новогоднее настроение. И вокруг самой большой ели каждый новый год и люди, и звери дружно хоровод водят. Те, кто Луну полную и Солнце Ясное видят. Потому что Леса густого над их головами не было.
А в том-то Лесу и света белого не видели, и про Луну с Солнышком не слыхивали. Жили себе звери, словно бы полуслепые. Только вот ни очков, ни моноклей им никто не прописывал. Ибо докторов сроду не водилось в том Лесу. Так бы и жили они себе, если бы не случилось через Лес тот проезжать ученому как-то раз. А звали его не то Лодыгиным, не то Яблочковым, сейчас мало кто уж и помнит, но главное, что он – добрым был человеком. Не мог равнодушно пройти мимо тьмы неучености, в  которой другие томились. Будь то люди, будь то звери Лесные.
Мало ли что искал тот ученый. То ли лошадь Прижывальского, то ли корень квадратный. Говорят, что растет такой на болотах, там где кочки посуше. А в Иванов день раскрывается он сам собой, вылезает на землю из-под земли и говорит человеческим голосом. А что говорит, так и сам не понимает. Белиберду всякую. Про крапивно-противную гипотезузу и про какие-то пифагорово-квадратные штаны. Но всякий, если он настоящий ученый, а не хрен моченый, кто услышит это пророчество от квадратного корня, которого иначе Манной Драгоровной кличут, становится на порядок умнее, и вообще может из професторов в акадумики вырасти. И такое откроет в своей научности, такого наворотит, что и цельный навучный институп за три года не расхлебает.
Вот и проезжал он через Лес. Ученый тот, чьего фамилия не упомнили толком звери. Главное, что он нашим был человеком. Не заморским каким упырем, а своим, на народные денежки в городе Москве выученным. В самом, что ни на есть настоящем Университете ставши профестором. И пожалел он зверей рыскучих, в полутьме сумрачной ползучих. Ибо учение есть Свет, а неучение – Тьма непроглядная. Поглядел наш ученый на безрадостное бытие в Лесу и сразу изобрел свою лампочку.
Нет, он, конечно, уже думал об этом, когда безлунными ночами на своем воздушном корабле с винтом над заморским городом Парижем летал. Там тогда лишь шары надували теплым воздухом, и они медленно и лениво колыхались в нескольких десятках саженей над землей. А наш ученый изобрел такой дивный корабль, который сам взлетал и куда хочешь мог самостоятельно полететь, невзирая на силу и направление ветра, да еще выше облаков летал он. Только вот дома на родине военный министр, который все лучшие образцы вооружения для русской армии закупает, никак не отреагировал на этот дивный корабль.
Решил тогда наш профестор в городе Париже его опробовать и построить целый флот таких кораблей и назвать их Камкорд длинноносый. Только и городу Парижу летучий корабль тогда тоже не надобен был. Затеял город Париж войну с соседями. Да и проиграл. И вошли в город медноголовые немые люди в островерхих касках да с пышными усами. И все как на подбор – бисмарки без насморка. Даже носовых платков не носили медноголовые, настолько здоровущими они были. Правда, вот не умели говорить они ни по-русски, ни на языке города Парижу. Потому что издавна немым было это племя. Вот так и не пригодился летучий корабль ни дома, ни в чужом краю, прозываемом Парижем.
А через Лес тот наш ученый, то ли Лодыгин, то ли Яблочков, проезжал как раз, возвращаясь из города Парижу в Москву. Увидел он бедственное положение зверей Лесных во тьме, да вспомнил, как он задумывался, летая в своем изобретении над Парижем в безлунные ночи, что хорошо бы лампочку какую изобрести, чтобы видно было, куда летишь. Жалко, что война так бездарно окончилась для города Парижа. А то были бы там лампочки кругом, что твои светлячки летней ночью. Даже во стократ ярче! А в таком-то Лесу, где деревья небо закрывали испокон веку, и светляков не водилось. Лишь сумрак сизый по-над мшистой почвой стелется, да гнилушки недоброй зеленью просвечивают. Ни газеты тебе не почитать, ни телевизера не посмотреть. Да и телевизера тогда не знали люди. Даже в городах. А уж подавно и в деревне. Не говоря про Лес уж.
«Нет, – сказал сам себе ученый, – уж если и делать жизнь для кого-то сносной, лучшейной, чем допрежь, то начинать надоть именно с этих зверей Лесных. Ибо им жизнь в еще бОльшую тяготу без света, чем для деревенских жителей, а тем паче для городских. Даром что ли, люди? Они и свечу зажечь могут, и костерок какой-никакой соорудить, и в печку дрова сунуть, а по ночам фонари на улицах у них горят. Правда, всё на газе, да угле природном, а и про лихтричество даже в самой Москве не слыхивали особо, не говоря уж про легкомысленный Париж, да страшно прокопченный Лондон, где я смотрел на небо и увидеть его тоже не смог. Ибо смог там правит наверху. Где облачка должны легкопёрые летать, да мои воздушные корабли».
И сказавши себе такое, профестор взял и выдумал от своего большущего ума лампочку. Кто только потом ее себе ни присваивал. Первым украл изобрЕтенье нашего ученого заморский житель Медисон. Правда, на нее ему так и не дали патенту сохранного сами же заморцы. Но кто сейчас в том заморском мире помнит об этом? Зато в музее этого самого Медисона ходят и слушают, развесив уши, да и в книжках с картинками рисуют, как великий и гениальный Медисон изобрел все на свете, от до отсечения лишних кусков мрамора и сикстинской капеллы имени микель-анджело-буо-на-парти.
Было еще одно претендование на лампочку. Много позже после того, как наш профестор осветил Лес, когда уже и в городах и в деревне пришла справедливость народная, некто по имени, не то Пиличай, не то Молочай подарил всем людям в нашей стране лампочки из царского запасу. И стали их называть «лампочкой Пилича», или «лампочкой Молоча». Уже много лет тому прошло вперед. Как-то забылось, что ни Пиличом, ни куличом с изюмом, ни малочаем, а именно русским ученым Лодыгиным-Яблочковым, так именно и звали его, ибо фамилия тут двойная, и была изобрЕтена волшебная лампочка.
Но это все присказка. А сказка еще впереди. Так слушайте! Ученый тот был гениален. Не потому что много чего в своей жизни понаизобрел, а потому что был нашим. То есть, русским по имени и по духу. Перво-наперво, он озаботился источником света. Ибо мало лампочку изобрЕсть. Надо его, то есть свет, всегда подпитывать. Как вот тот же костер дровами. А что делать, если в Лесу нет постоянного питания для лампочки? Надо не мертвыми дровами ее питать, а жизненной силой. Лучше всего, умственной. А кто из всех зверей в Лесу умнее был? Разумеется, Кот. Ибо он, как сказал еще Александр Сергеевич, ученый. И тоже многое знает на свете. Если даже не всё про всё, а скорее всего, именно ТАК! А если уж надеть на Кота пинжак, дать ему в руки тросточку, да поместить в большой город, например, в Москву, или на берега гранитные Невы, то и дошел бы Кот до самого Университету и стал бы там тоже профестором. А может, и самым главным.
И сказал тогда ученый наш Коту, что самое главное это Ум, что прячется у котейки в глазах. Вот это и будет вечным источником для питания у лампочки в Лесу на все времена. Хорошо, что и глаза у тебя желтые. Так и будет светить лампочка желтым светом, ибо этот оттенок из всей радуги самый приятственный для глаза по характеристике спектральной. Что это значит, даже сам ученый не до конца понимал. Просто пришло это ему самому на ум внезапно. Как бы во сне. В точности, как другому русскому ученому Менделееву все элементы химические приснились. И он их вместе свел. Но в Заморье и об этом предпочитаю умолчать. Только про водку воду льют…
И стали с  тех пор у Кота глаза гореть. А лампочка? Что же до лампочки внутреннего накаливания, то она появилась в Лесу попозже. Ее ученый профестор потом из городу прислал с особым курьером. А покамест просто появился Свет в Лесу. Ибо даже и в самом древнем и Священном писании сказано, что вначале был Свет. А уж потом появились и Солнце, и Луна.
И зажили звери не в пример лучше. Стало и днем, и ночью в Лесу светлее. И уже громадные деревья своими кронами не создавали вечную темень, а как в театре, когда погасят свет и все прожектора сосредоточат на сцене, создавали деревья интимную атмосферу лицедейства.
Повсюду ходил Кот ученый с горящими глазами. А свет этот отражался в других зрачках. И у Лисички-сестрички, и Зайца-побегайца, и у Волчка-серого-бочка, вот только Медведь не слыхал про лампочку, ибо дрых в то время, когда наш ученый проезжал через Лес.
И стали звери радоваться, не нарадовались. На радостях-то они вокально-инструментальный ансамбель организовали. Лисичка в нем певицей стала. Заяц барабанщиком. Волчок на бас-гитаре. Кот же на скрипочке и на пианине играл. Даже если на нем не было клавиш, а на скрипочке, чаще всего воображаемой, струн.
Вот только недолго радость в Лесу длилась. Как проснулся Медведь, вдруг кончился свет, а вместе с ним и радость пропала. От долгой спячки началась у того «медвежья болезнь».  И такой звон в ушах, и такой смрад пошел, аж до рези в глазах. Ажно заволокло весь Лес. Словно бы нахимичил кто…
Тут же разбежались звери кто куда. А у Кота вместе со светом и глаза вытекли. И стал он бедолажка совсем слепым. Даже Крот под землей и тот больше него видел. А у Крота ведь вообще глаз не предусмотрено природой.
И вышел из берлоги Медведь, да как зачал реветь. «Это кто тут, без меня тут и лихтричеством балуется? Кто на вокально-инструментальной площадке концерты дает, дискотеки проводит? А ну подать мне главную бумагу с разрешением! Кто выписал?»
И старый Ворон, помощник у Медведя, проворно принес ему огромный свиток. С печатями да подписями. А на том свитке написано было, что я, мол, дескать, ученый профестор и акадумик из Москвы самой, сим удостоверяю, что изобрел лампочку вечного накаливания. А источником у нее служит живая сила – глаза у Кота ученого. Которому тоже пора бы в Университет или саму Академию для настоящих ученых. И что сие есть патент, потому что у того ученого по фамилие Лодыгин-Яблочков, с собой в кармане оказалась главная печать от Университета и вторая печать от патентного бюро. И он сам себе их и приложил к подписи на бумагу.
«А-а-а-а! – заревел Медведь, – нетушки! Не бывать такому приоритету! Я тут в Лесу самый главный, потому и без моей подписи ничего не случится ни нынче, ни впредь!»
Услужливый Ворон старый подчистил клювом, подцарапал когтем подписи на патенте. А Медведь свою лапу и приложил. А вместо печати взял, да и сел мохнатым задом. Только и подтерся. Чем и выдал за новую печать свой кругляш.
Вот такая грустная сказочка получилась бы… Если бы не конец у нее оказался счастливым. Однако, об этом в следующий раз. А сейчас всем спатиньки. Завтра продолжение услышите. О том, как котейко себе глаза вернул. И как в Лесу снова засияла Вечная Лампочка. Спокойной ночи! Спите и сны глядите. Только не беспокойтесь о том, как звери в Лесу сумели победить глупого Медведя. Но об этом завтра. Завтра! 

31. 08. 2013 г.