Поручик Ижевский
(ПОВЕСТЬ ЗАБЕЛКИНА №2)
из цикла: «В ПРОДОЛЖЕНИЕ ПОВЕСТЕЙ БЕЛКИНА – ПОВЕСТИ ЗАБЕЛКИНА»
Д. Ю. Ижевскому – с улыбкой и дружеским подмигиванием – на добрую память
Gaudeamus igitur,
Juvenes dum sumus!
(начало старого студенческого гимна)
Смуглый отрок бродил по аллеям…
(А. А. Ахматова)
1.
Пока Вам ногу не свело –
Езжайте в Царское Село!
Пока легкИ Вы на подъём,
И Вам доступен ход конём –
Пока Вы молоды и живы,
Пока не царствует нажива
Над Вашей юною душой…
Езжайте летнею порой,
Когда над севером России
Царит один огромный день;
Потом Вы скажете: «спасибо» -
Но не об этом я хотел
Поведать Вам…
Прошу, езжайте
Туда, где, словно юность, свет
Незаходящий, летний, жаркий –
СимвОл неопалимых лет –
Играет северным румянцем
На статуях богов живых;
Где с уст любого иностранца
Легко слетает русский стих…
Езжайте осенью священной,
Коль было летом недосуг –
И снова молодостью древней
На Вас повеет север вдруг;
Когда улыбчивые листья
Горят, как молодые лица,
И ярко светит свежий лес
Сквозь плоть прозрачную древес
Своею золотистой кровью –
Как светит первою любовью
В пространство, свежестью дыша,
И Ваша юная душа…
Коль надо осенью учиться –
Весной спешите насладиться
Поездкой в Царское Село,
Ведь там и в феврале светло:
Над полем небеса играют
И Вас с собою приглашают
Сыграть прелюды к пьесе: «Март»…
Звенит капель, что твой МоцАрт -
И снова юность воскрешает,
И всех нестарых приглашает,
Круша веков прозрачный лёд,
Вперёд – в бессрочный свой полёт…
Коль целый год Вы проболели
И встали в декабре с постели –
Езжайте чистою зимой…
Езжайте, как к себе домой:
В любое время дня и года –
И вечно юная Природа
С Искусством вечно молодым
(Коль Вы приедете живым) –
Подарят Вам такую встречу,
Что не забудете вовек…
Пускай «невечен человек,
Но всё что вечно – человечно».
2.
Пробывши в Царском день один,
Вы вспомните всех тех, кто жили
Когда-то в нём… И господин,
И раб – здесь все свободны были,
Все – и последний крепостной:
«Пускай дурак – да непростой»…
Возможно, вольность здешних нравов
Питалась близостью Царя:
Гулял он часто, говорят,
По этим рощам и дубравам;
Возможно, все вокруг смелели
От близости к Царю Лицея…
А впрочем, что я говорю:
Смелеть от близости к Царю!
И всё же – факт необъяснимый –
Но все здесь были чуть счастливей,
Чем в остальной большой России…
Как будто Царское Село,
Как бы волшебное стекло –
Являло опыт тех утопий,
Что не смогли в самОй Европе
Вполне в реальность воплотить…
И в сАмом деле, может быть,
Здесь вечно Молодость царила!
Здесь и влюбляться легче было,
И думать, и творить – смелей;
И оставались у дверей –
Снаружи – гнёт и беззаконье…
Здесь веселились даже кони
У чистых новеньких казарм!
Всем, знавшим о значенье карм,
Они казались воплощеньем
Героев Спарты – ведь в бою
Такие лошади спасеньем
Служили часто; а в строю
Они служили украшеньем
Своих безусых седоков,
Их слушаясь без принужденья…
И звон раскатистый подков
Не уступал любой музЫке,
Когда под радостные крики
Платками машущей толпы
Рысили кони по брусчатке,
Бесстрашных мальчиков курчавых
Неся…
«Богатыри – не вы».
3.
Средь этих мальчиков румяных –
Героев Царского Села –
Герой и нашего романа;
Сказать о нём пора пришла:
Поручик Дмитрий сын Ижевский!
И увлеченье полом женским,
И страсть к искусству и вину –
Его со знаменитым Ржевским
Роднят… Но разницу одну
Пред Вами уточнить посмею:
Димитрий мой чуть-чуть умнее,
Чуть-чуть скромнее - был - и есть.
Ходить в его друзьях за честь
До сей поры я почитаю,
Хотя прошло двенадцать лет,
Как мы расстались… И не знаю,
Таков ли он, как был - иль нет.
4.
Наш общий друг - барон фон Дель;
О нём не расскажу теперь,
Поскольку правила поэмы
Велят быть ближе с главной темой.
5.
ПогнАло в армию Ижевского
Безбрежное воображение –
Он захотел увидеть свет,
Поскольку был в душе поэт:
Поэт - наследник Леонардо;
Хоть не носил он бакенбардов,
Ни длинной белой бороды –
И он творил свои труды,
Летя над раем - или адом…
Поэт - с ума научным складом.
...Но вся наука - за границей:
Журавль в небе - не синица…
Одним военным путь открыт
Туда, где сей журавль летит…
Решил Димитрий, что гусаром
Пока побудет в Свете Старом
И в Новом Свете - а затем
Возобновит одну из тем,
Которыми так увлекался,
Пока в войсках не оказался;
И будет ею заниматься,
Включив сюда весь опыт лет,
И доведёт до диссертации…
Так он мечтал - ведь был поэт.
...Он не искал утехи праздной
В стихах и картах - не ломал
Язык об модный мадригал;
И, уклонившись от соблазнов,
Над детективом не зевал.
Его влекла к себе наука:
Причины шороха и стука
Частиц в решётках роковых,
В хитросплетеньях ковалентных…
К великой мощи неземных
Стихий, в земных сокрытых недрах,
Он приковал пытливый ум.
Расцвёл свеченьем юных дум
Ряд гирек, колб, реторт, мензурок,
Реакций разноцветный бред –
Здесь был Димитрий Демиургом.
Здесь был он истинный поэт…
Так это было «на гражданке».
Гусарской выпуклой осанки
Тогда Димитрий наш не знал;
Тогда его не занимал
Хмель битвы в брызжущей картечи –
К иным себя готовил сечам
Тогда алхимик молодой…
Но жизнь изменчива порой.
6.
Итак, пока он был гусаром,
И был гусаром он недаром –
Ему ужасно это шло:
Седло – и Царское Село!
А что муштра – везде муштра…
Бежит от юности хандра.
К тому же тех гусар – чего там! –
Не загружали ни работой,
Ни приснопамятной муштрой…
Как благосклонна жизнь порой!
...В свободное от службы время
Гвардейцы бегали в театр:
Изведать сладостное бремя
Чужих страстей - и млад, и стар -
Все, кто вдали и рядом жили, -
В театр крепостной спешили.
Кумир из пАтоки и стали –
Там царствовал старик Толстой.
Наперсницы его блистали
Там простодушной красотой.
Там вволю муза крепостная
Шалила – но судьбина злая
Таилась рядом, как суфлёр,
Или незримый режиссёр…
Толстой гремел, что твой Любимов,
И труппой, как хотел, вертел;
В толпе румяных херувимов
Архистратигом он глядел!
...А что же милый мой Димитрий? -
Он тоже с Музой пировал;
Теряя счёт летучим литрам,
Вином лобзанья запивал.
...Эрот носился здесь повсюду -
Десятком любопытных глаз
Глядели жала стрел на Вас.
...О, я тебя не позабуду,
Глухой зелёный уголок,
Где цепи мрачных дум волок
И я бессмысленно до срока;
Где стрекотала мне сорока…
И где впервые я узрел
Ту, что навек запечатлел
В пустынях сердца – ликом Сфинкса…
Но будет вспоминать об «иксах».
...Здесь липы липкие листочки
Уже срывали маску почки,
Зелёной рожицей блестя…
Весна пришла, как бы шутя;
И всё – шутя, всё – понарошку:
Бегут красавицы к окошку,
А там – потешный кавалер,
Спеша подать другим пример,
Уже выводит серенаду…
Ругать за лёгкость их не надо,
Поймите же: прошла зима –
И все, шутя, сошли с ума.
Ижевский тоже в срок рехнулся:
Влюблённым загодя проснулся
Он как-то раз. Бог весть – в кого!
Неважно это для него.
Теперь кто первая проскочит
Перед глазами – вот судьба!
Сольются разом дни и ночи,
Вино забродит в погребах.
7.
Пока с проблемою простою
Спешил покончить наш гусар,
Жизнь шла своим привычным строем,
Как ей приписывал устав:
Бывали праздники и будни –
Мы говорить о них не будем;
Здесь упомянем лишь одно
Событие – не суждено
Вовек той встрече повториться…
Так вспомним дорогие лица.
Казармы ждали лицеистов –
Их Чаадаев пригласил.
С одним юнцом, зело речистым,
Он дружбу крепкую водил.
...К шести пожаловали гости.
Сперва играть все стали в кости,
Потом – шутить и пить вино…
Но постепенно лишь одно
Вниманьем общим завладело
Событье, за которым смело
Мог воспоследовать арест.
...Средь уроженцев здешних мест –
Высоких, тучных, белобрысых –
Особо выделялся той
Неизводимой чернотой,
Что так и просится в кулисы –
Играть «Отелло» на ура –
Мальчишка, для кого игра,
Дуэли, карты и вино,
Наверное, уже давно –
Вступленьем были к новой пьесе;
Тот самый мальчик, тот повеса,
Кого гусарам огласил,
Как первого поэта в крае
(Пока – лишь в крае) Чаадаев…
Поэт вертляв и громок был,
Во всём смотрелся иностранцем:
Испанцем? Мавром? Итальянцем?
- Он - Пушкин: русский эфиоп, -
Шепнули, не обидеть чтоб
Поэта первого, гусары
Поручику… Разбив на пары
Их узкий круг, затеял спор
Поэт – и тут же на простор
Свободно мнения метнулись…
Всегда красноречива юность.
...Но в этом мальчике уже
Сидели зёрна мятежей –
Иных, недетских обобщений.
Как будто через сто ступеней
Успел уже перемахнуть
Бесстрашный кучерявый Саня.
«Нас всех уже к утру посадят…» -
Успел Димитрий лишь смекнуть,
Услышав, ЧТО за диалоги
Вёл с Чаадаевым их гость…
- Стоит Россия на пороге
Великих потрясений! - в горсть
Сжав на груди свою рубашку,
Которую порвал в пылу
Полемики, грохочет Сашка.
«Все эти споры не к добру…» -
Смятенно думает Димитрий,
Но слушает, про всё забыв,
Как Чаадаев с миной хитрой
В ответ на Пушкинский призыв
Ехидно цедит:
- Я согласен,
Но вот какого рода встрясок
В России стОит ожидать?
С Востока ли вернётся Иго,
Иль Запада откроет Книга
Свою премудрую печать?
Я предпочту последний случай…
А впрочем, вряд ли станет лучше.
- Ты словно сам себе не веришь, -
заметил Пушкин. - Ты стареешь,
Мой Чаадаев…
- Да, увы.
Боюсь лишиться головы
Я за призывы к потрясеньям.
За Светом неотступной Тенью
Усталость русская спешит.
Исход любой Она поглотит…
Мне кажется, усилье плоти
Немного может здесь решить
При нашем духа обнищанье…
- Ты говоришь почти прощально,
Как будто и не стОит жить;
Но вспомни: заповедь Блаженства
Всем нищим духом совершенство
Готовит в будущем…
- О, да!
Но лишь в том случае, когда
Своё бессилье осознали
Они - а мы с тобой? Едва ли…
- Но упиваться нищетой -
Беда для совести любой!
- Не ты ли, Пушкин мой, роптал
На то, что дьявол догадал
Тебя с талантом и душою
Родиться на Руси?
- Не скрою,
Я и сейчас порой ропщу;
Но, видит Бог, не захочу
Вовек переменить ни имя,
Ни дар, ни Родину свою:
С её историей, святыней,
С её тоской - её люблю.
...Перед глазами плыли лица,
В висках шумел горящий пунш –
Вполне беседой насладиться
Не смог никто. Простите уж,
Но вскоре шуткою случайной
Был гневный пафос перебит…
И слышит Дмитрий звон хрустальный
Бокалов, чей-то голос дальний
Сквозь хмель – смех Пушкина печальный –
И видит: вОроном сидит
В углу тверёзый Чаадаев,
И в первый жизни раз растаяв,
Так умилённо говорит
Соседу – иль себе, скорей:
- Ай, Пушкин! Ай, да воробей!
8.
Гостей не только принимали,
Но сами в гости выезжали
Гусары наши… Как-то раз,
Когда был «отдыхать» приказ,
Поручик загодя собрался
На бал к Волконской… Затерялся
В истории тот особняк,
Где юный Пушкин снова так
Неосторожно отличился,
Впотьмах старушку ухватив…
А впрочем, лучше очевидцев
Спросить о вольностях таких –
Мы о другом здесь повествуем…
Красотки страстным поцелуем
Давно уже не обделён,
Не раз поручик был влюблён –
Но быстро чувства остывали…
От бала этого едва ли
Всерьёз Димитрий ожидал
Решающей какой-то встречи…
А потому почти весь вечер
Прособирался он на бал
Лишь для того, чтоб не пропал
В нём дар природный любопытства…
Но всем, кто думать не устал,
Давно известно, как таит свой
Суровый лик умело Рок:
Он до последнего – игрок,
Охотник страстный – и в засаде
Своей беспечной жертвы ради
Готов Он долго просидеть…
Не знал герой, что прямо в сеть
Его влечёт забавный случай
Свести знакомство на балу;
Не знал – а потому, прискучив
Приготовленьями – игру
В приготовленья к посещенью
Tres vieille grande dame – он отложил…
Всю ночь физхимии ученье
Штудировал – и пиво пил.
...С утра Димитрий кивер ищет,
Гремит бутылкою пустой,
И улюлюкает, и свищет,
И бранью тешится простой.
На зов Димитрия Николка
Явился сонный – но двуколка
Была готова сей же час:
Не зря Николка пил свой квас
И ел свой хлеб – он ординарцем
Исправно Дмитрию служил;
Не шевелил порою пальцем,
Но не жалел порою жил,
Как всякий русский ординарец…
В боях за Малоярославец
Погибнет Коля через год.
Ну, а покуда – пол метёт.
...Потом вошёл квадратный Дель,
Опять не придержавши дверь.
В его глазах пургой суровой
Германских зим наметены,
Лежали серые сугробы –
Наследственность родной страны;
Но холодность родных племён
Не унаследовал барон:
Со страстью прямо италийской
Любой хорошенькой актриске
Готов был посвятить как раз
Всего себя – хотя б на час,
Чтоб вскоре с мукой непритворной
Расстаться ни по чьей вине –
И жить отшельником покорным
До новой встречи при луне…
Таков наш милый Серж фон Дель.
(Теперь он отошёл от дел
Своих безудержно-амурных,
Найдя одним прекрасным утром
Себя женатым и т.д.
...Друг, отзовись! Ты что? Ты где?..)
- Так ты готов? - взревел Серёга
(или, по-тамошнему: Серж).
- Сейчас! Передохни немного!
Там, на столе, окрошка - съешь!
- В гостях накормят до отвала!
- Когда накормят?
- После бала!
Так ты идёшь?
- Уже иду!
- Спеши!
Тебя на месте жду.
...Там хрустали, дробясь в паркете,
Мерцали сотнями свечей…
Андрей Болконский так же встретил
Наташу – танцевали с ней
Они в Москве в таком же зале,
Где нынче словно бы витали
Романов тени; где они
Гасили вдруг свечей огни…
Тот вечер явно стоил свеч,
Чья в люстрах догорала стая -
И в полумраке нежно таял
Горячий снег открытых плеч...
Уже на зеркалах дрожала
Пыль серебристая луны –
По залу девочка бежала…
Под вечер все мы влюблены.
Она была… Но нУжды нету
Рой восхищённых слов поэта
Мне на страницы призывать:
Теперь не смогут просиять
Слова тем хлопотливым светом,
Что высекал из них поэт…
Простится многое поэту,
Когда ему шестнадцать лет.
Она была… Лицо живое
Опять встаёт передо мной –
Лицо возвышенно-земное…
Лицо кокетки молодой.
Она была… Так все мы были –
Богами? – нет. Скорей, детьми:
Беспечно и бессмертно жили.
Вовеки жили днём одним.
Она была… Она и ныне
В семействе здравствует своём.
Растворена счастлИво в сыне;
У мальчика хороший сон…
Глядь – добросовестная старость
Присядет у её стола…
Сто лет прошло, сто лет осталось…
И всё-таки – она БЫЛА.
А та вертушка и кокетка,
Игривая, как мармозетка, -
Круглящаяся ртутью кровь,
Густеющая под щеками
В румянец дЕвичий - та с нами.
Когда распахиваю вновь
Крыло линялое альбома,
Где рифма каждая знакома
И выщерблена, как ступень,
Ведущая к родному дому –
Повеет горестной истомой,
Дохнёт теплом родная тень…
И снова липнет длинный локон
К вспотевшим золотым вискам…
Бессмертье часто к нам жестоко –
Но как порой любезно нам!
Мы все умнеем и стареем,
Себя понять мы не умеем,
Бешась от тщетности побед,
От тщетности оставить след
На дикой целине бессмертья…
Не прерывая круговерти,
По ней девчоночка бежит
И за собою нас манИт;
Пустышка, ветерок, кокетка –
По залам вянущих веков
Скользит уверенно и метко
К мишени всех тщеславных снов,
Что нас грызут который год –
И, хлопнув дверью, пропадёт
В саду, куда играть бежала…
Не зря перо твоё дрожало,
Вновь выводя: «она была…» -
И рябью шли по зеркалам
Шаги бегущей в сад девчонки;
Она была… Но голос звонкий
Опять звучит, бежит, кружИт
И нашу тишину дробит
Своим весёлым откровеньем:
Ведь это полусновиденье,
Подросток этот, первый снег,
Ручья порвавшиеся бусы –
Ломая годы, моды, вкусы,
Забот и завистей причуды –
Ворвётся ветром в сад свой чУдный
И заиграется навек!
Она была – она пребудет;
А мы, «ценители и судьи»,
Удел нашли себе иной:
Плыть облетевшею листвой
По глади Леты. Так – увы! –
Сугробы жёлтые листвы
Плывут по сумрачной Фонтанке,
А дети уж готовят санки,
Изголодавшись по зиме –
И всё вольней летят во сне.
9.
...Димитрий эту рябь заметил –
Но суть явленья не постиг;
И всё же краем чувств отметил
(Так дети краем глаз порой
Следят за бабочек игрой) –
Итак, он краем чувств отметил,
Что в тот как бы случайный миг,
Как он вошёл в ночную залу –
У дальней двери зашуршала
И тут же выскользнула тень…
Ночь мИнула. Но целый день
Об этой тени почему-то
Он думал – и ни на минуту
Виденье странное его
Не оставляло… Что с того,
Что в зале девочку спугнул он?
Что в ней, приснившейся ему?
Но ровно нараставшим гулом
В ушах гудело: «Почему,
Ну, почему ты не понёсся
За ней в ту ночь, в тот сад стремглав?!»
...Нет больше дня. Не светит солнце.
Не слышно птичек на ветвях.
Кругом - ни ручек и ни ножек,
Ни миловидного лица…
Избрать из тысячи дорожек
Ту, по которой до конца
Идти с Одной, он не решался –
Но этот выбор состоялся
Как будто против воли – в нём.
Поговорим же о другом.
С Димитрием теперь всё ясно:
Влюбился «витязь наш прекрасный»
Не как юнец – как человек:
До часа смертного. Навек.
Любовь не поворотишь вспять…
Мне больше нечего сказать.
...Себя и свет он ненавидел,
Бродил, слепой… И вдруг – увидел
Её, таинственную грёзу!
И вновь порозовели розы.
(Как после обморока, им
Румянец возвращён – сквозь грим).
Он - тот, который никогда
Не ведал страха и стыда, -
За ней по парку тихо плёлся
И долго с робостью боролся…
Вот подошёл и, как в бреду,
Пролепетал:
- Придёшь?
- Приду…
И снова, как пароль:
- Приду…
- Скажи, где встретимся?!
- В саду…
10.
В час отдыха седые Парки,
Наверно, ткали этих парков
Тёмно-зелёное сукно.
От века ветхое, оно
Так много взору говорило,
Как будто впрямь симвОлом было…
Там статуй строгих белизна,
Как целомудрие столетий,
Застыла в мраморе – и светит
На мрамор мрачная луна,
Как лик грядущего упадка…
Когда ещё двадцатый век!
Но отзвук нового порядка
Растёт в симфонии судеб –
Уже грядут наполеоны;
«Двуногих тварей миллионы»
Уже несут на их алтарь
Свой матерьял – и млад, и стар:
Свои надежды и сомненья,
Свою любовь и треволненья,
И раболепные стремленья,
И зависти тяжёлой звенья,
Убожество преступных дум –
В Париже, в Мюнхене… Warum?
...Об этом Дмитрий мой не думал –
Всю ночь он простоял под дубом,
Не то стонал, не то зевал:
Всю ночь он ждал, безмолвно звал –
Но не пришла она... Сырая
Трава смочила сапоги…
Как хорошо, что ночи мая –
Столь тёплы, сколь и короткИ.
...И вот, когда совсем уж было
Идти домой он собралсЯ –
Пред ним видение проплЫло…
«Всю ночь не спать никак нельзя!» -
Сказал себе герой уставший.
Но снова в тишине, наставшей
Перед рассветом - перед ним,
Как «шестикрылый серафим», -
В летящем платье белоснежном
Предстала девочкою нежной
Та приснопамятная тень…
И грянул над Землёю день.
И целый день они молчали,
Бродя меж парковых колонн,
И только одного желали:
Чтоб не кончался чУдный сон,
В котором юные их души
Бредут, покоя не нарушив,
Вдвоём над вешнею землёй;
И той же лёгкою стопой
Идёт за ними, смолкнув, время
С пространством и со всей Вселенной –
Влюблённой парою идут,
Чему-то тихо улыбаясь,
Не начинаясь, не кончаясь –
И вечен их весенний путь.
...Но путь земного дня невечен…
Над липами сгустился вечер –
И нашу пару он застал
Врасплох.
- До завтра? – прошептал,
Нарушив чуткое молчанье,
Димитрий наш слова прощанья…
Ах, если бы он только знал,
Что «день грядущий» им готовит, -
Тогда бы ни во сне, ни в слове
Он тишины не прерывал…
11.
С утра гремят в казармах трубы.
(...Её глаза, ладони, губы –
Вовек тебе не целовать…)
На супостата вышла рать.
И не успеть ни попрощаться,
Ни оглянуться…
- Песню, братцы! -
В строю команда раздалась, -
И «Канарейка» полилась:
«Соловей, соловей, пташечка,
Канареечка жалобно поёт!»
...Так слаженно, так дружно пели,
Так ловко на конях сидели
Рядком – бесстрашные юнцы,
Что всем казалось: до обеда
Успеют одержать победу –
И все вернутся молодцы;
И будут вновь они смеяться,
Кропать стихи, мечтать, влюбляться –
И не взрослеть, и не стареть…
Для них не выдумана смерть.
Им не положено предела,
И смерти - нет. Смерть - устарела.
Что это - смерть? - «Слова, слова»…
...Но затихает вдруг толпа
И смотрит, смотрит вслед мальчишкам,
И ловит «Канарейки» звук;
И без восторгов, нынче лишних,
Подымет тихо сотни рук –
И белыми взмахнёт платками…
Растает полковое знамя
Вдали, и песенка замрёт;
И ветеран - седой, усатый -
«Благословляю вас, ребята…» -
Мальчишкам нашим вслед шепнёт.
12.
В веках благословенна юность
С серьёзной детскостью в глазах!
И ветра встречного упругость
На рдеющих в ответ щеках…
С её стихийно-щедрым светом
Сквозь скорлупу черновиков;
С её расплывчатым портретом,
С парящей резкостью шагов;
С её незащищённым смехом,
С надмирной верою души,
Что будет возглас встречен эхом,
Что будут взяты рубежи –
В веках благословенна юность
Сверкнувшим васильком во ржи…
Её рассеянная мудрость.
Её единственная жизнь.
13.
«Блажен, кто смолоду был молод»,
Блажен, кто защищал страну;
Кто всё изведал: пир – и голод,
Мир – и смертельную войну;
Кто был талантлив, кто влюблялся,
Кто не берёг растущих сил,
Кто искренне скорбел, смеялся…
Кто не дожил. Не долюбил –
Но так любил, что нам с лихвою
Хватило бы на сто эпох!
Блажен, кто юною душою
Не дорожил – и не оглох,
И не ослеп; чужой потере –
Блажен, кто сострадать умел;
Кто забывал захлопнуть двери –
Кто сердце доброе имел;
Кто выжил в самый лютый холод,
Мечты своей не остудив…
«Блажен, кто смолоду был молод».
Блажен, кто смолоду был жив.
14.
Прошла гроза. Опять светло…
Езжайте в Царское Село!
И даже в час большой беды –
Ступайте в тихие сады:
Там образы юнцов бессмертных,
Вас над любою круговертью
Воздев, погибнуть не дадут –
И за собою уведут.
...Где шмель тяжёлый отдыхает
В покоях золотых цветка –
Там снова чувствуешь, как тает
В твоей руке – её рука…
Вернись, мгновение печали!
Вернись, чтоб снова промелькнуть!
Мы слишком радостно страдали,
Чтобы забыть свой краткий путь…
15.
Куда ты скачешь, мой Димитрий,
В объятьях ветра сгоряча?
Какие нынче бродят вихри
В твоих полуночных очах?
Куда ты, братец?.. Не ответит,
Лишь рассмеётся на ходу.
...Скажите, где его заметят.
Писать покамест обожду.
1990 - 2002
Свидетельство о публикации №113083106729
В начале, пока еще на разогналась поэма, обращаешь внимание на рифмы, какие-то шероховатости... но где-то с 9 части, а именно со слов "Она была...", стихи отрываются от земли, буквально как шасси самолета (это я завтра лечу, поэтому такое сравнение пришло :) - стихи захватывают полностью и уносят... не знаю куда, в юность, наверное - вернее в ту юность, которая могла бы быть, но не случилась.
На самом деле, поэма требует настоящего профессионального разбора... есть и вопросы к композиции, и так, по мелочам :)
Сейчас просто хотел сказать, что считаю тебя наиболее близким мне поэтом (и человеком) из встреченных на этом сайте, и поэтом настоящим - без всяких... До встречи! :) Влад
Jag 05.12.2013 13:01 Заявить о нарушении
А мы - будем ждать твоего возвращения и хотя бы короткого отчета...
Николай
П.С. Честертона с собою берешь?
Николай Забелкин 05.12.2013 13:06 Заявить о нарушении
Николай Забелкин 05.12.2013 13:52 Заявить о нарушении