Дом у дороги

 Дом  у дороги

Как в песне – в деревне четыре двора…
Нет, в нашей побольше их было.
И струйки дымов, поднимаясь с утра,
Тянулись к рассвету уныло.

Горланили дружно зарёй петухи,
Приветствуя день суматошный,
И в сумерках гнали коров пастухи,
И ластился ветер дотошный.

… Из ряда домов выбивался одни,
Стоял он у края дороги,
А дом наш на окна его выходил,
Так было совсем не у многих.

Смотрели другие  дома на восход,
А наш – всё в окошки чужие.
И мало кто знал – как же странно  живёт
Семья в нём – ворота глухие.

Горбун, да немой, правил властно тогда,
Его мало знал кто, и видел,
Служанка была в этом доме всегда,
И всех тот горбун ненавидел.

Я  помню, что плётка была у него,
Она применялась умело,
Ведь он не щадил в доме том никого,
За дело оно, не за дело.

И зло на судьбу за уродство своё
С лихвой возмещал на домашних.
Всегда окружалось в том доме житьё
Загадкою домыслов страшных.

Мол, в дни революций, хозяин его
Добра понаграбил немало,
И в доме имеется много того,
Что раньше в церквях пребывало.

Ещё говорили, изъяли у них
Церковную утварь когда-то,
И много добра. Дом поник и притих
Хозяйством зажил, небогато.

Служанка, что в доме жила, по весне
Носила с реки через силу
Деревья, что раньше лежали на дне,
Их вешней водой выносило.

А осенью пух собирать  у реки
Обязанность ей выпадала.
Без варежек мёрзла. Как годы горьки…
Но вот её в доме не стало.

Снесли на погост.  Дальше жизнь потекла.
Хозяйка совсем угасала.
И рос у них сын, но чужой для села,
Общались с ним редко и мало.

Как чудо тогда – граммофон был у них,
Я песни послушать спешила.
И голос Руслановой (был он не тих),
С тех пор навсегда полюбила.

Из жизни хозяин ушёл и тогда
Все двери открылись и ставни.
Женился их сын, а сноха молода,
Красива, глядели вслед парни.

Однажды она позвала меня в дом,
И там вдруг открылось такое! –
Иконами стены увешаны в нём,
Все стены! И…бездна покоя.

Иконы различны: малы, велики,
Лампады горели пред ними.
А лики святых так печально горьки,
Я их представляла иными.

Душа замерла, все рассказы людей
Я вспомнила вмиг, онемела…
Плетёную мебель и фикус над ней
Сквозь сумрак едва разглядела.

Как жили они в этой келье глухой?
Да здесь задохнёшься, наверно!
Зачем этот жуткий застойный покой?
Часы всё стучали там мерно.

На волю! На волю из тёмных сеней
Я вышла, вдохнула всей грудью.
Забыть не сумела до этих вот дней -
Иконы, иконы и … люди.

Они словно тени на фоне стены,
Мне так показалось когда-то…
Но были той жизни часы сочтены,
Всё в прошлом, что было им свято.

Уехали в город и сын, и сноха,
И внук, (в этом доме родился),
Осталась хозяйка,  стара и плоха,
И жизни родник еле бился.

Позвал её сын за собой, но она
Ещё побыла и…смирилась. –
Уехала к ним, а у дома стена
«Без глаза»  слегка покосилась.

Не стало хозяйки, остался лишь дом,
Бревенчатый дом, непокорный.
С тех пор не селился никто уже в нём,
Стоял он угрюмый и чёрный.

Ограбили ночью безлунною дом,
Взломали все ставни глухие,
Иконы забрали, потом, за селом,
Сгубили их  люди лихие.

Что были ценнее – забрали с собой,
Другие со злом изрубили,
Деревня стерпела безумный разбой.
Душа была в доме – убили…

Закончился мой невесёлый рассказ.
Грустит старый дом у дороги…
Так было всегда: повторятся не раз
Надежды, мечты и тревоги…



29. 11. 2002.