Антология Встреча третья

           ПОЭТЫ - ТРАГИЧЕСКИЕ ПРОРОКИ ИСТОРИИ,
             ЕЁ СУДЬИ И ЕЁ КРОВАВЫЕ ЖЕРТВЫ
               
                ВЕСЕННИЙ ЛИСТ
(О творчестве советского диссидента, сподвижника Сахарова,
Александра Сергеевича Есенина-Вольпина - сына Сергея Есенина)


   Пользуясь правом составителя, я хочу поговорить о некоторых
героях этой книги, не рискуя показаться вам назойливым, дорогой
читатель, так как те подробности, которые я хотел бы вам сообщить,
вряд ли оставят вас равнодушными.
И, оглядываясь мысленно на Льва Засецкого, на его прометеев
порыв, начну рассказ с опального поэта, ученого и мыслителя,
одного из самых ненавидимых официальной властью в 50-70-е шоды
  - Александра Сергеевича Есенина-Вольпина, сына Сергея Есенина.

Но вначале немного о себе, поскольку между мной и им (от
меня к нему) протянулась невидимая простым глазом нить
длиною без малого 50 лет.
Самое начало 60-х годов, первые мои литературные пробы,
первый рассказ, неоконченная повесть. Первые "запойные" го-
ды какого-то осатанелого желания загубить своими каракуля-
ми как можно больше прекрасной писчей бумаги, сменились
скепсисом и банальнейшим вопросом: что делать? Я уже был
аспирантом Академии Наук. Так что же, наука, литература?
И то, и другое манило, хотелось испытать себя на качество...
Но кое в чём я уже разбирался. И от одной мысли, что некто
имя рек будет выламывать мне руки, заставляя писать не то,
что я думаю и чувствую, у меня от ненависти кровь леденела
в жилах. Кончилась хрущевская оттепель, начиналась эпоха
"тихого террора". Теперь, спустя без малого пол века, я
прекрасно понимаю, что меня ждала гибельная судьба.
Уже в то время у меня были стихи чистой "58 пробы".
Но я говорил себе: "Нет! Дудки! На этом вы меня не возьмёте,
я буду ученым, не достанете!" В те годы многие молодые
интеллигенты ушли в такую скрытую духовную оппозицию.
Иннокентий Смоктуновский, обсуждая со мной мои стихи
подаренные ему,(это была средина 80-х)сказал:
"Вы не их поэт" - это был комплимент года.
Положа руку на сердце, я не считал себя банкротом и неудач-
ником. Кто подобно мне, хотя бы раз в жизни, был приобщен
к "таинствам" физико-химических исследований и сам наблю-
дал странную жизнь атомов водорода и дейтерия в органиче-
ских молекулах и, варьируя условия эксперимента, мог уста-
новить некие закономерности, тот непременно согласится со
мной, - это не хуже любой, самой блистательной поэмы.
И здесь тоже одержимость работой и опьянение успехом
"рукотворного" хода событий в масштабе 10 в минус восьмой
степени см и вакуума в масштабе 10 в минус восьмой сте-
пени мм ртутного столба. Правда, это были годы на грани ни-
щеты, но это были и счастливые годы свободы выбора.
Итак: в самом начале 1966 г. я получил ученую степень,
еще до того заказав себе путь в литературу.

И вдруг!..
Это произошло в зиму 1967-1968 г.г. - мне дали совершенно
конфиденциально всего на три дня книгу, изданную в Англии
в 1961 г. на двух языках - русском и английском. Сейчас та-
кие двуязычные книги не редкость, но тогда и это было инте-
ресно. Книга называлась "Весенний лист". Автор - Александр
Сергеевич Есенин-Вольпин.
Первое впечатление - потрясение!
И не столько откровенным антисоветским пафосом - одно из
стихотворений так и заканчивалось:

"...И меня  не похоронят по ошибке
С коммунистами на кладбище одном",

сколько полным, необратимым, абсолютным отрицанием сис-
темы, как таковой. Сейчас этим никого не удивишь. Но в те
годы не то что написать, быть пойманным кэгэбешниками с
этой книгой означало дальнюю дорогу и казенный дом.
Недавно перечитав эту книгу (спустя 50 лет ее можно за-
просто заказать, вот парадокс времени, в бывшей Ленинке,
в читальном зале отдела... русского зарубежья! Она до сих
пор не напечатана в Росии - позор, да и только! На москов
ских книжных развалах какую только мерзость не продают,
вплоть до Гитлера и Геббельса.
А Есенин-Вольпин из нелегалов перешел в полу нелегалы),
я еще раз поразился основам его мировоззрения, которое
он выработал в себе будучи подростком в 1939-1940 г.г.
Основу его мировоззрения и его рано созревшей личности
составляет полное отсутствие внутренней несвободы,
полное отсечение от себя права государства на него,
как на свой субъект (так нынче принято выражаться?).
Это свойство натуры настолько доминировало в нем, что
аресты, психушки, ссылки, лагеря нисколько не деформировали
его личность и его мировоззрение.  Он,  интеллигентнейший
человек, обладал абсолютным мужеством, на которое не могла
повлиять самое смерть.
Тогда, 50 лет назад, для меня это было внове и страшно и
непонятно в контексте всей идеологемы "воспитания трудящих
ся масс в духе марксизма-ленинизма" в тоталитарном государс
тве, где все было поднадзорно и подконтрольно вездесущему
ЦК-КГБ. Есенин-Вольпин, как следует из самой книги,написал
её здесь, в России и передал на публикацию на Запад с тем,
чтобы книгу опубликовали под его настоящим именем. Это
требовало беспримерного мужества, он все время слышал за
спиной дыхание ищеек с Лубянки, но не дрогнул. Он прошёл
Лубянку, психбольницу в Ленинграде, ссылку в Караганду,
Ухтинский и Устьвимский лагеря.
Он вместе с Владимиром Буковским  был зверски избиваем пере-
одетой милицией при разгоне поэтов от памятника Маяковскому,
где вольнолюбивая поросль молодых московских поэтов читала
стихи. Их затаскивали в подъезды ближайших домов, избивали
и говорили -  "придёте ещё раз - убьём"
Перечитав книгу Буковского "И возвращается ветер...", где
описаны его с Вольпиным московские одиссеи я ещё раз с
изумлением подумал об этой особой породе людей.
Не знаю, помнит ли кто стишок 70-х -80-х

     "Обменяли хулигана на Луиса Корвалана,
     Где найти такую б... , чтоб на Лёню обменять"

Запомнились кадры хроники, как "Лёня" (Леонид Ильич) в засос
целует Корвалана в аэропорту после обмена на Владимира
Буковского.

О поэте Александре Есенине-Вольпине: Писал он блистательно
и блистательно импровизировал. От манеры письма отца -
Сергея Есенина в нем было ни грана. Это совсем другой поэти
ческий менталитет. Городской интеллигент до мозга костей,
ученый, он сотворил в поэзии немыслимое - повторил "Ворона"
Эдгара По. Он взял уникальную форму "Ворона" По, заменив
в оригинале меланхолию погибшей любви на меланхолию и обре
ченность личности в условиях сталинского террора и произвола
 КГБ. А форма! Сохранена блистательно. Во всех нюансах.
Но, наполненный  более трагическим содержанием, "Ворон"
Есенина-Вольпина поистине реквием жертвам террора и насилия.
 Это так талантливо, так сильно и убедительно, что я принял
единственно правильное решение - включить в антологию оба
"Ворона".  Обвиняю ли я Есенина-Вольпина в плагиате? Упаси боже.
В таком случае нужно обвинить в  плагиате всех пишущих сонеты,
а им несть числа. Но и Петрарка, даже, не Эдгар По. Форма сонета
пришла в Европу из арабской поэзии, как и газелы, которые, как
форму, любил  Гарсиа Лорка. Эдгар По гений, потому что открыл
форму.  Есенин-Вольпин - его продолжатель в силу отваги, мас-
терства и таланта импровизатора.


                ВОРОН
   ( парафраз на “ВОРОНА”  Эдгара По, перевод оригинала  А. Бальмонта )


                ...Кто поверить согласится,
                чтобы где-нибудь, когда -
                Сел над дверью говорящий
                без запинки, без труда
                Ворон с кличкой “Никогда”.
                (Эдгар По)
.   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .

Как-то ночью в час террора, я читал впервые Мора,      
Чтоб Утопии незнанье мне не ставили в укор.
В скучном длинном описанье я искал упоминанья
Об арестах за блужданья в той стране, не знавшей ссор -
Потому что для блужданья никаких не надо ссор,
Но глубок ли Томас Мор?
 
...Я вникал в уклад народа,в чьей стране мерзка свобода...
Вдруг как будто постучали...Кто так поздно? Что за вздор.
И в сомненьи и в печали я шептал: “То друг едва ли,
Всех друзей давно услали... Хорошо бы просто вор!”
И в восторге от надежды, я сказал: Войдите, вор!               
Кто-то каркнул: Nevermore!


...Все я понял. Ну конечно, старый Ворон!
И поспешно Я открыл окно - вот он.
Статный ворон давних пор!
Он куда-хнул в нетерпеньи, озирая помещенье...
Я сказал тогда в смущеньи: Что ж, присядьте на ковер -
В этом доме нет Паллады, так что сядьте на ковер -
Вот ковер, and nothing more.

И нелепо и понуро он уселся словно кура...
Но потом нашлась Паллада - да, велик мой книжный сор!
И взлетел и снова сел он - черный, как из смоли сделан,
Он глядел как сонный демон, тыча клювом в титул “Мор”
Но внезапно оживился, стукнул клювом в титул “Мор”
И промолвил: Nevermore!

Я подпрыгнул. О, Плутонец! Молчаливый как тевтонец!
Ты взлетел, взглянул - и сразу, тонкий, едкий приговор!
Ты - мудрец, не корчи мину, - но открой хоть половину:
Как пройти в твою пучину? Потому что с давних пор
Я боюсь другой пучины в царстве грязном с давних пор          
Каркнул Ворон: Nevermore!

-Ворон, Ворон! Вся планета ждет солдата, не поэта -
Вам в Плутонии, пожалуй, непонятен наш раздор!
О, какой грядущий гений об эпохе наших рвений
Сочинит венец творений, зло используя фольклор -
И, пожалуй, первым делом нами созданный фольклор!
Каркнул Ворон: Nevermore!

О пророк, не просто птица! В нетерпеньи есть граница,
И тогда берут Вольтера - или бомбу и топор.
Мы бледнели от позора - так, пускай не слишком скоро,
Ведь у нас разгар террора, - но придёт ли Термидор?
...Пал Дантон и Робеспьера поразил же Термидор!
Каркнул Ворон: Nevermore!

О Пророк, не просто птица! Есть ли ныне заграница,
Где свободный об искусстве не опасен разговор?
Если есть, то добегу ли я в тот край, не встретив пули?
В Нидерландах ли, в Перу ли я решил бы старый спор.
Романтизма с реализмом до сих пор не кончен спор!
Каркнул Ворон: Nevermore!

“Никогда!” - сказала птица... За морями заграница...
... Тут ворвались два солдата, сонный дворник и майор...
Перед ними я не шаркнул. одному в лицо лишь харкнул, -
Но зато как просто каркнул черный ворон: Nevermore...
Не подняться... Nevermore!

         
          Фронда

Нам было пресно - петь псалмы на воле
И лить елей, порядку не вредя, -
И стыдно жить, гнилой урок твердя
В наш гнусный век о прошлом произволе.
И мы смеялись, как мальчишки в школе, -
А славящим великого вождя
Мы вторили, забавным находя:
- Хвала, хвала великому Лойоле!
... И вот мы доигрались: мы в тюрьме...
Крепки ли мы?  Что нам грозит? В уме
Мелькают безнадежные догадки...
... Мы запирались в солнечные дни
Для самой беспокойной болтовни...
... Какая глупость - фронда без рогатки! 


Я вчера еще резвился на полянке
     ( в сокращенном виде )

Я вчера еще резвился на полянке,
Засыпая я не думал про тюрьму,
И, однако, я очнулся на Лубянке,
До сих пор не знаю - почему.
Не сказали мне солдаты, в чем причина,
И допрос не состоялся поутру...
Так за что же угрожает мне кончина -
Неужели за пристрастие к перу?..

...Мне не надо ни надежды, ни приманки,
Чтоб смеяться и кривляться одному!
Я доволен: ведь сегодня на Лубянке
Я увидел знаменитую тюрьму!
Ну, а если скоро я узнаю,
Что ввязался в безнадежную игру?
Ничего я и тогда не проиграю,
Если как-нибудь порежусь и умру...
С милым видом торжествующей улыбки
Самовольно я оставлю этот дом               
И меня не похоронят по ошибке
С коммунистами на кладбище одном.

На колонтитуле суперобложка книги
"Весенний лист", напечатанной в Англии.

 
До четвёртой встречи