Татуана

ТАТУАНА

( Гватемальская легенда)

Никто и не видел ни  паруса на горизонте,
Ни в гавани судна, ни пьяных матросов в трактирах,
Откуда она? Из какого заехала мира
На двор постоялый, их два в нашем заспанном  городе?

Три короба следом  втащил, надрываясь , индеец,
А в улицах грязных зловонные шли разговоры,
Красавице этакой, что ей соваться в наш город,
Во что она верит, неужто  на что-то  надеется.

Здесь шаг не шагнуть, чтоб о чей-нибудь взгляд не запачкаться,
Здесь мухи, и те , переносят бездарные сплетни,
Нам только взглянуть – мы такое чудовище слепим,
Заляпаем все : и достоинство в ней, и изящество.

Неделя прошла, и загадочных те же три короба
Уехали в дом на холме, что  в тени   колокольни,
А там, наверху, веселее , свежей, и просторней,
И  четверть часа на заморенных клячах до города. 

В  оставленной  комнате  стены углем размалеваны,
Там лица соседей, что мимо частенько ходили,
Что косо смотрели, но прямолинейно судили,
Что хмурились в жизни, а тут оказались веселыми.

И слышал весь город подковы то в горку, то с горки,
Верхом ли , в повозке, мужчины спешили представиться,
Признаться взахлеб, как им с юности живопись нравится,
И робко надеялись брать у хозяйки уроки.

Хозяйка радушна – охотно поделится навыком,
И пыль над дорогой – то всадники едут учиться ,
А город на стрелку часов  на соборе косится,
И шепчется, морщится, лепит догадки к догадкам.

Все видно – кто чаще, кто реже, кто утром, кто вечером,
Кто весел вернулся, кто хмур, кто с углем на одежде,
И школа ли это ?  - И что происходит на деле ?
По многим приметам красотка якшается с нечистью.

Испанка на вид, почему Татуаной зовется?-
Индейское имя никто бы не дал при крещении,
Там пахнет иным – колдовством, святотатством, изменой,
И что она смыслит, девчонка, в цветах и пропорциях?

И слышали лютню, и видели, будто за помощью
Ходила к индейцам, от каждого гостя брюхатая,
Такими-то слухами город по крыши богатый,
Беда как вода, подступала, вошла, не поспоришь с ней.

Вошли эти трое, и вышла зловещая пауза:
А кто тут кого до рассвета пришел арестовывать?
Подсвечник дрожит, пробуждается в стражниках совесть,
Куда б им сбежать, ну хотя бы куда-нибудь деть глаза?
Но  переглянулись - втроем совладали с сомнением, 
И с женщиной тоже, да впрочем, она не противилась,
И люди шептались, покуда повозка катилась,
Что суд уж идет, и колдунья созналась в содеянном.

А в камере стены никем еще не разрисованы,
Три дня до сочельника – надо с расправой управиться:
Никто не видал над морскими просторами паруса,
Свидетелей – город, и нету сомнений особых.
А гордые взгляды – плохое в суде оправдание.
Признайся, колдунья, что к нам на метле заявилась ты.
Костер уже сложен – закон лишь в одном к тебе милостив:
Не пренебрегай – попроси о последнем желании.


- Так дайте угля – в моей камере стены чисты пока,
Я их разукрашу, и скрашу последние сутки,
Пусть будут черны, лишены перспективы рисунки,
А  все же порадуют ждущего участи узника.

И множился слух, что костер перед ратушей сложен,
Индейцы нарядные в город съезжались к сочельнику…
Бог белых людей, что бы ни говорили священники,
Без жертв человеческих тоже, выходит, не может.

Ей дали угля, и луна к ней явилась сообщницей,
И твердой рукой обреченная круг очертила,
И солнце черно на стене, и черна бригантина,
И волны, и ветер, и камера запахом полнится.
Плеснула из глиняной кружки, и крепкие волны
Ожили, и парус в натяг, захватило дыхание,
А город проспал – не посмел помешать Татуане -
Красавице, ведьме, гордячке, остаться свободной.

Кто рано проснулся, увидел вдали бригантину,
Индейцы толкуют: Бог белых не принял подарка…
Под угольным солнцем преступнику в камере жарко,
А в городе сонном бессильно вздыхают мужчины.