Баллада о пузатом чайнике

Пузатый  чайник – мой  дружок  с  военных  детских  лет.
Как  крепко  память  бережет  все  то, чего  уж  нет.
Я  и  сейчас,  когда  пью  чай  за  завтраком,  в  обед,
Вдруг  вспоминаю  невзначай  морковный  чай  тех  лет.
Я  вспоминаю  город  Томск… четвертый  год  войны.
В  чьих  пальцах  скомканный  платок? Чьи  брови  сведены?
И  ни  слезиночки  в  глазах. Лишь  скул  бугристый ход.
Жизнь  не  спустил  на  тормозах  войны  четвертый  год.
У  мамы  на  плечах  медпункт.  и  беленький  халат…
И  я – мальчонка-шалопут… И  город  Ленинград.
Где  муж  ее, а  мой  отец  у  Пулковских высот
Кольцо  блокады… как  венец… несет  который  год.
Барак  наш  прямо  у  ворот  стоит - у  заводских.
И  шпалы  гонит  наш  завод,  на  Запад  гонит  их.
Он  гонит,  гонит  их  туда,  где  фронт,  где  немцев  бьют.
Мы  с  мамой  ждем-пождем,  когда  победный  наш  салют!?
Но  тише!  Слышу  скрип  дверей  барака,  стук  подков.
Я  под  кровать  свою  скорей  протиснуться  готов.
И,  одеяло  приспустив  почти  до  пола,  я
Лежу,  рукой  глаза  прикрыв,  дыханье  затая.
Вот,  заворчав,  открылась  дверь. В медпункте  пациент!
Я  затаился,  словно  зверь  в  предсмертный  свой  момент.
Во т шаг… второй… все  ближе  он,  знакомый  стук  подков.
Я  словно  вижу  страшный  сон,  я  умереть  готов.
Вот  чья-то  страшная  ладонь  у  лика  моего.
Меня  не  тронь…  меня  не  тронь… я  к  стенке  от  него!
Мальчонка  в  ужасе  дрожал.  Он  умереть  был  рад.
Но  страшный  гость  в  руке  держал  всего  лишь… рафинад.
Четыре  беленьких  куска - он,  пленный,  свой паек
Для  фрау-докторши  сынка  заботливо  сберег.
Заметив,  что  контакта  нет  к  нему  у  малыша,
Он  от  кровати  в  кабинет  проходит  не  спеша.
Прошло,  быть  может,  пять  минут,  а  может  и  не  пять,
Когда  пацан  посмел  вздохнуть,  покинувши  кровать.
В  конце  барака  стук  подков  на  выходе  угас.
Мальчонка  вновь  шалить  готов - как много жизни в нас!
Он  к  маме  в  кабинет вбежал…  и  там  остолбенел.
На  блюдце  рафинад  лежал,  кусочками  белел.
А  мама,  опустив  глаза,  салфетку  мнет  в  комок,
Не  зная,  как  ему сказать,  чтобы  понять  он  смог.
Сказать,  что  Курт  признался  ей,  что  он  для  нас  не  враг.
Что  он  в Германии  своей  входил  в  союз  «Спартак».
Что  Гитлер  гнал их  на  убой,  мозги  запудрив  им.
И  шли,  оставив  за  собой  пожарищ  черный дым.
Да,  перед  нами  их  вина – ее  не  отмолить…
Скорей  бы  кончилась  война. Как  хочется  дожить!
А  маме  только  двадцать  три. Жена или вдова…
Скорей  бы  почту  принесли – ее  уж  нет  дня  два.
- С  такой  занозой  Курт  пришел… и  острой,  и  большой.
Понятно,  повод  лишь  нашел... К  тебе  он  всей  душой…
Слеза  по  маминой  щеке  росинкой  протекла.
А  я  припал  к  ее  руке,  забыв  про  все  дела.
А  после  зимним  вечерком  мы  три  часа  подряд
С  пузатым  чайником–дружком  громили…рафинад.
И  с  ним  морковный  чай  для  нас  был  сладкое  ситро.
Мы  сводки  ждали  каждый  час  от  Совинформбюро.
Стекала  светлая  слеза  с  любимого  лица.
Молилась  мама  молча  за…  за  моего  отца.
И  он  вернулся  к  нам  живой,  хоть  ранен  был  не  раз.
Он  в  детский  сад  вбежал  за  мной,  взорвав  наш  тихий  час.
А  я  ни  капельки  не  спал. Как  будто  знал  птенец …
В  дверях  распахнутых  стоял… весь в орденах… отец!
.....................................................
Моих  волос  седой  лужок…Прошедшие  года...
Пузатый  чайник – мой дружок  со  мною  навсегда…