Городок

ГОРОДОК

Строили его, как говорили, немцы, и, надо сказать, на совесть. Высокие потолки, широкие окна, дубовый паркет, просторные комнаты и кухни, большие ванные  комнаты со сверкающими «золотыми» кранами и окнами на небо с облаками и зелёный двор. Отдельные квартиры были разве что у большого начальства, а большинство народу жило с соседями — в коммуналках, так сказать.

Народ состоял из служивых  — прокурорских,  милицейских, военных, людей «в штатском» с семьями и без.   
В городе его называли «городок МВД», точнее, Первый городок МВД. Был еще Второй городок, в паре кварталов от Первого. Туда мы проникали без ведома родителей  как в другой мир, запретный и потому манящий — настолько он отличался от нашего, Первого.

Дело в том, что в Первом жили только офицеры с семьями, а во Втором — низшие чины, обслуга, так сказать. И жил там народ совсем по-другому — в тёмных бараках, подслеповатых многокомнатных халупах, без намёка на какие-то удобства, зато весело - с пьянками-гулянками, гармошками и поножовщиной по выходным. 

Все мои друзья и подружки, спутники моего дошкольного, но уже городского детства,  жили большей частью в трёх подъездах «сталинского» пятиэтажного дома, в квадрате двора, в самом центре города, правда, отделённого от него четырьмя мощными бетонными трехметровыми тумбами - створами металлических ворот. Они раскрывались только для машин.

Правда, рядом были и калитки для свободного прохода, но четвёртую  из них можно было миновать только сквозь « проходную» - крытую будку. Там дежурил неприветливый дядька в форме, сидел он за прилавком, а под рукой бдительно держал чёрный эбонитовый телефон.

Малышне внушалось, что если мы без спросу просочимся на проспект — тогдашнюю главную улицу Спартака (там продавалось мороженое в голубых кузовках  ласковыми тетями в кружевных наколках,  через дорогу — Детский парк с качелями и каруселями!) - тут нас и «зафиксируют». Мы сдуру верили, а потом осмелели и небрежно приветствовали стража ворот, пулей на всякий случай пролетая мимо.

Оказывается, в этом единственном во дворе доме, с центральной частью в семь(!) этажей и высоким парадным с выходом на улицу и во двор жил самый-самый большой начальник, охраняемая персона.
 
Охраняли его и возле квартиры — на площадке шестого этажа там был милицейский пост, со столиком и неизменным телефоном, а чаще всего дежурил на этом посту «Шкелет». Так прозвали мы длинного и  худющего офицера, впалую грудь которого пересекала рыжая портупея с такой же рыжей кобурой сбоку тощей задницы.

Одно время нашим тайным развлечением с подружкой Нелькой из соседнего подъезда нашего дома  были набеги на «Шкелета». Делалось это так: мы чинно входили в сановный подъезд со двора и поднимались лифтом( благо лифтера тогда не было) на шестой этаж. На всякий случай, была отговорка — в этом подъезде жили две наши знакомые сверстницы, близняшки.

Открывалась дверь лифта на шестом этаже, «Шкелет» привставал со своего стульчика и машинально тянулся к кобуре. Мы еле успевали раскрыть рот для «Здрассьте...», но приступ идиотского смеха чуть ли не валил с ног, и,  давясь от него, мы кубарем ссыпались по лестнице, корчась от хохота и сладкого ужаса : выстрелит-не выстрелит...

Как ни странно, какое-то время нам все сходило с рук, а потом стало неинтересно - «Шкелету» мы примелькались, надоели и он перестал на нас как на чужаков реагировать. Когда на наше ехидное «Здрасьте» он кивнул, даже не обернувшись в нашу сторону, веселуха сошла на нет...
Потом признали — хороший был дядя, на нас ни разу никому даже не пожаловался. А может, мы таким манером его развлекали — посиди-ка целый день как приклеенный!

Жажда приключений сжигала нас с Нелькой (уже  напиханных сверх всякой меры историями про разведчиков и шпионов, слово «синонимы» мы еще не освоили).
Нас не устраивали уже прежде столь захватывающие войны с мальчишками из двух домов напротив — почему-то их называли «петропавлами» - со штабами на огромных деревьях в нашем зеленом дворе, с тайниками-секретами с «особо важными сведениями» под кустами и устными донесениями преданных соратников. Нам захотелось выследить настоящего шпиона — да где же его взять, скрывается ведь, вражина!
 
Но нас не проведёшь! Объект был найден. Мы дали ему кличку «Серый», недолго думая, ведь одет он был в костюм серого цвета. Рослый мужчина с проблескивающей в рыжих волосах лысинкой чем-то сразу нам не понравился.
Скорее всего, тем, что одет он был как-то «не по-нашему»(просто на нём подозрительно хорошо сидел костюм, а жёлтые ботинки так и сияли!).

 Что-то в нём не так...Уж больно выделялся он средь уличной толпы - «наши» мужчины носили привольные широкие штаны или галифе с сапогами, а пиджаки или «вельветки» ну никак не отличались элегантностью. (Впрочем, если бы мы встретили его в Городке, вряд ли он  привлёк бы наше внимание - «штатские» одевались вполне прилично, но на  улице среди разношерстной и привычной толпы он просто резал наш бдительный глаз! Да и со «Шкелетом» стало всё ясно и скучно).

Мы переглянулись —  может, шпион? Идёт, разглядывает витрины магазинов — а что там разглядывать-то! - осматривается (ага, у него назначена встреча с сообщником! ) и вдруг наклоняется, ставит на бордюр ногу и якобы перешнуровывает свои невыносимые ботинки! Классический жест шпиона!
...Уже смеркалось, когда, еле живые от усталости, мы потеряли из виду «объект» и поплелись домой, предчувствуя заслуженную трёпку. Предчувствия оправдались.

Был и другой интересующий нас персонаж, но потешаться над ним, а уж, тем более, следить   даже нам с Нелькой и в голову бы не пришло!
Хозяин двора - комендант товарищ Фатхеев. В любую погоду он, в военной форме без погон и в неизменной выгоревшей фуражке угрюмо рассекал вверенное ему пространство , бдительно буравя территорию маленькими тусклыми глазками. Поговаривали, что его «попёрли из органов». В поле его зрения попадаться было  совсем нежелательно - всегда найдёт «доброе» слово...

Но я попалась. Ну пустяковый вроде повод — петлёй от скакалки пыталась зацепить зеленый листок клена — мне хотелось рассмотреть его прожилки и нарисовать, наверно...А тут Фатхеев.
Допрос на месте преступления. Состав преступного деяния -  умышленная и злостная порча зеленых насаждений — сама призналась (была я на редкость правдивой девочкой - то есть, основа житейской глупости заложена крепко и навсегда). 
 Донос родителям. Штраф 25 рублей(ой, это сколько же мороженого на эти деньги съесть можно — лопнуть можно!).

Самым жутким был допрос. Я впервые в жизни столкнулась с человеком, наслаждающимся своей властью над перепуганной и недоумевающей пятилетней девчушкой. И впервые поняла, что есть ситуации, когда ты беспомощен, не можешь ничего объяснить , поскольку твои объяснения этому человеку не нужны, хотя он их требовал, размахивая перед моим лицом искривленным пальцем трехпалой руки. Кто послал- с какой целью-кто еще в твоей банде-доложу куда следует — исчезнешь...

И тут во мне словно что-то хрустнуло, надломилось. ИСЧЕЗНЕШЬ. Этим словом, словно кувалдой,  трехпалая полоумная сволочь в фуражке проломила дыру в бездну моего давнего полуосознанного страха, где всё исчезало.

Из этой дыры, как мне сейчас кажется, хлынуло и надолго, а скорее, навсегда поселилось во мне ощущение зыбкости мироздания, страха исчезновения в никуда, беззащитности...и чувство непонятной мне самой вины. Последнее было самым болезненным, тем более, что я понимала всю ничтожность своего проступка и несоразмерность «преступления и наказания». (Что же это было? - отголосок моего внутриутробного  «гостевания» на Лубянке?  Скорее всего, произошёл резонанс, потому и рухнул хрупкий детский мостик моей душевной гармонии).

Эту дыру мне мучительно приходилось «заделывать» всю оставшуюся жизнь...а земля была плотная, с влажным лилово-свинцовым отливом...и солнца лучи всё тянулись никак не могли добраться до неё.

Так во мне поселились навсегда неверие в свою самоценность, неуверенность во всем, за что бы я ни бралась, какая-то душевная трусливость, что ли...

Забитость — назову это так. (Но как я её преодолевала, с каким внутренним насилием над собой, выливающимся в своего рода жизненную отвагу  - круто менять складывающийся сценарий судьбы — знала только я одна). 

А в детстве эта  особенность или еще только зарождалась, или инстинктивно маскировалась мной.  Меня считали, я полагаю,  вполне благополучным ребенком — правда, дралась ( при необходимости, за наших, за брата, за справедливость, за нечто неосязаемое, но важное почему-то для меня), но драчуньей не слыла, а уж тихоней-то и подавно.

Свою мучительную застенчивость и забитость я скрывала за маской «быть такой, как все». И, несмотря на все старания, всегда выбивалась из строя, вечно шагала не в ногу и невпопад, всю жизнь была белой вороной, в которой  чего-чего -  уж никакой забитости никто бы и не заподозрил!
 
(В школу я пошла шести лет, в первый институт в шестнадцать,  - это тоже способствовало укреплению «забитости» уже в иной  форме — породило инфантилизм, от которого вроде начала избавляться лишь ближе к старости. Все сверстники казались мне(да и были !) опытнее и житейски умнее меня, ведь основа глупости моей была нерушимой — воспитанная с младых ногтей — всегда говори  правду и доверяй всем людям, какими бы они тебе малосимпатичными не казались. В общем, я слыла «умной дурочкой» - и не только в юности.
Впрочем, особых страданий мне это не причиняло, скорее досаду, что с таким положением вещей приходится смириться).
Может, поэтому я в детстве просто искала любой повод - заменить один страх на другой и преодолеть его? Не потому ли лезла сама и подговаривала других малышей на разведку в самые запретные места?
В нашем подъезде их было два: огромный подвал( лифт поставили уже много лет спустя) со свободным входом с первого этажа и столь же огромный чердак — туда легко можно было проникнуть с площадки пятого этажа.
Подвал не освещался, только в углу поблескивал сквозь щели пристроенной будки слабый огонёк. Он сводил нас с ума — что там, какая тайна? Подойти к подвалу все могли, а спрыгнуть вниз не каждый решался. Там перила были еще, редкие и высокие. Но наша отважная троица вслед за мной «сделала это!».
Трепеща от предвкушения открытия, приникли к светящейся щели...какое разочарование! Свёрнутые кольцом пожарные шланги, вёдра, мётлы — ну ничего интересного! А вот как выбраться отсюда — да никак, мы и дотянуться-то не могли до перил, сквозь которые пролезли...

Наше трио могло орать до посинения — взрослые все на работе, стены в квартирах, где бабушки и дедушки, толстые. Спас нас дядя Вася с первого этажа — он, на наше счастье, как раз вернулся из командировки и заслышав наши душераздирающие вопли, спрыгнул к нам, быстро и деловито перекидал на волю. И не ругал, а даже подмигнул и угостил леденцами, как обычно.
Был он невысок, но щеголеват, ходил без формы, всегда чисто выбритый и   
приятно пахнущий парикмахерским одеколоном. Жены и детей у него не было, но для соседской детворы у него всегда  находилось по конфетке.

(Но как-то летним вечером он не успел нас угостить — приехала черная легковушка, трое мужчин в штатском вошли в подъезд, а вышли с дядей Васей. Больше мы его не видели...).

О другом запретном месте — чердаке — ходили зловещие слухи. Якобы там, на крашеной серым стене были отчётливо видны красные отпечатки чьих-то рук — кровавые, конечно! А ещё — что там кто-то тайно жил.
Нам с подружками поведал об этом «чемодан с соплями» Толян, живший в другом  совсем доме, известный трус и провокатор. Но мы с восторгом «повелись», нас даже не насторожило,  что тот даже согласился принять участие в экспедиции.

 И вот, на цыпочках, затаив дыхание, мы крадёмся вдоль страшной серой стены, упирающуюся в закрытую, но без замка, дверь.
- Куда смотрите, дуры, вот!
На серой масляной краске — цепочка багровых пятипалых следов, ведущая к загадочной двери. И нам как-то расхотелось двигаться дальше...
- Ну, что я говорил!
Толька торжествующе орал, забыв про конспирацию, и нас обнаружили.

В распахнувшейся двери квартиры пятого этажа возник «Трубадуй» - так звали мы дирижера военного оркестра. Грозный красавец в шикарной  форме отнюдь не музыкально шуганул нас и пообещал нажаловаться родителям, что и сделал, по-видимому. Мне-то влетело будь здоров! Остальным из нашего дома тоже, а Толяну, чьи отпечатки мы попёрлись смотреть сдуру, вряд ли...
А дверь была не заперта снаружи не просто так. К ней тайком, ночами, приносили кулёчки и миски с едой, и наутро все было, как было.