Эх, Ваня, Ваня... Сказка

Эх, Ваня, Ваня...
                Сказка
Шел с фронта, а точнее, со всех фронтов русский солдат Иван Семенович Начхатьнавсе. Храбрейший был солдат! На француза-рейтуза ему было начхать. На немца-кайзеренца чхать! А уж на финна и подавно! Имел Ваня кучу наград, но толку с медяшек было мало, разве что — бряцнуть перед молодухой: «Иди, мол, на нашу сторону, да и дело с концом!» Был боец рассержен на русского царя так, что его ближе, чем на версту, к боеприпасам не допускали — великий огонь гнева пылал в сердце Ивана Семеновича! Кончилось тем, что пошел он однажды в разведку, да нена¬роком возьми и взорви неприятельские склады с боеприпасами. Ну а те такой резонанс по земле дали, что и на нашей территории все взлетело на воздух.
Постоял Ваня, посмотрел по сторонам... У своих дым, у противника дым — да и пошел солдат домой, прямиком по линии фронтов хозяйство поднимать... Идет, горюет почем зря — как, мол, такое получилось, что ему дезертировать пришлось?! А тут еще подруга-пуля привязалась: «Возьми да возьми — пригожусь, провожу». Ну все же баба... отказать неудобно. «Пшли!» Пуля посвистывает, Ваня почихивает, фронт все дальше, но, как говорится: «Сколько дороженьке ни виться, а конец близок — кончилась солдатская пайка — стоп!»
Прилег Ваня на снежок российский, а свистушку пулю послал за провиантом. Улетела стерва. Спит Ваня и видит чудесный, истинно русский сон. Будто сидит он на пеньке, птички поют, а из полей катятся хлеба, неведомо кем собранные, невесть кем печенные. Ваня только открывает рот да еле успевает прожевывать. Хлеб на дармовщинку вкусен, аромат — глаза слипаются! А тут еще некто приподнимает его да с песнями в муравушку укладывает — «спи, дескать, Ванек, все хорошо, все своим чередом катится!». Травка ласково брюхо щекочет, землица теплая — рай, да и только! Вдруг сквозь растаявший снег одна травка-беленяшка возьми, да и прорасти сквозь Ивана Семеновича. Ах туды твою так! Чихнул Ваняшка, открыл глаза, глядь — правда! Совсем русский солдат беленой оброс. Попробовал рвать ее, жевать, а она снова прорастает! Огляделся тут Иван и понял, что, коль не поможет никто, всю жизнь придется си
деть к земле прикованным! Все новые и новые корни белены давали побеги и совсем было запутали несчастного, но тут пуля вернулась и ну косить проклятую да с корнями выворачивать!
Полегчало Ване, встал, поблагодарил подругу и направился дальше. Белена внутри разрастается, голод сковывает ноги — еле тащится Иван. Стерва-пуля сколько ни летала, ни одного зверька не нашла — все съел тыл!
Остановился Иван, сел на пенек и говорит подружке девятиграммовой: «Что делать будем?» А та жалобно так смотрит на него свинцовыми глазками и говорит: «Может, тя пристрелить, Ванек? Все одно никому ты не нужен, едоков и без тебя хватает, да к тому же вона ты какой революционный — взял да ушел с фронтов!»
— Не... — отвечает Ваня, — я уж до конца помучаюсь! Ты вот лучше совет дай, как продержаться?
А тут вдалеке показывается длинная такая бабулька в черном... Идет, травку косой режет и тихонько так зовет: «Ваня, Ванюша...»
Пригляделся Иван — вроде не мать... Посмотрел на пульку: та чего-то глаза потупила. Семенов сын с вопросом: «Бабуль, ты чаво? Кто будешь?» А она нежненько так: «Да то же я, смертушка твоя... Аль не признал?»
Испугался храбрый солдат, но не бежит, а говорит ей: «Бабушка, меня только трибунал может отписать, да и доказательств измены нет!»
Пригорюнилась старушка: «Да, Вань, об этом-то я и не подумала. Ну что ж, может, хоть провиантом помогу. Белены хочешь?»
Подскочил Ваня: «Да ты что, старая, совсем закосилась?! Живого человека такой гадостью потчевать? Ты мне хлеба дай, черняги». А та соглашается: «На, сынок, а мне заплати — вон у тебя как бренчит в кармане-то».
«Ну, — думает Ваня, — надую я тебя, тлетворная!» — и сует ей Георгиевский, да еще и позванивает им. Смерть, не глядя, — в карман. Ванька одурел от радости, хвать каравай и ну жевать, а хлебушек возьми да растай во рту. Вроде и поел, а все одно — сосет внутри, и баста.
Солдат ей еще медальку, и еще — никак не может наесться! Взмолился Иван Семенович Начхатьнавсе:
—  Бабуля, дурачишь ты меня!
—  А ты? — говорит бабуля и вынимает все медальки. — Как же ты, великий русский солдат, государственные награды на черняшку меняешь?
А Ванька сгоряча: «На кой хрен они мне нужны, я же дезертир».
— Ага, — взвилась Смерть, — пуля, ты свидетель: сознался солдат, что он дезертир. Время военное, обойдемся без трибунала — расстрел!
Заохал простой русский солдат: как, да что, дайте, мол, мать повидать.
 - Нет!
Ну, распыл так распыл — валяйте! Встал солдат, чихнул последний разок, расправил усы — готов, дескать. Но смерть еще и приговор удумала огласить: «Так, мол, и так, за подрыв военного россейского склада, за дезертирство и за намерение жрать за счет правительственных наград — расстрел. Приговор привести в исполнение немедленно».
Подруга-пуля разбежалась, ткнула великого русского солдата в лоб, да и делу конец! И только проросла на том месте белена.
С тех пор, как «припечет», жуют люди белену. Знают, что глупеют, и пример Ваньки известен, а все одно — жуют.
Вот и ходит смерть по России да ухмыляется, едри ее так!