Ад. Песнь восьмая

Я продолжаю. Мы не добрались
Ещё до башни, а уже узрели
Два огонька на ней. Они зажглись,
Как будто кто заслон отнял от щели
Печной – внезапно и без долгих искр.
Им отвечал без промедленья третий,
Мерцая в гипнотической дали.
И я спросил: «Чьи это зов и отзыв?
И в чём их смысл?» Вергилий: «На вопросы
Твои ответит Стикс – его глава».
Стрелу не отпускает тетива
Быстрее, чем узрел я по болоту
С одним гребцом несущийся баркас.
И сей гребец кричал нам во всё горло:
«Пожди! Сейчас я доберусь до вас!»
«Спокойно, Флегий! Почем зря драть глотку
Не нужно. На сей раз ты нам
Послужишь венецьянским гондольером.
Только не пой, пожалуйста», – сказал
Мой вождь гребцу насмешливо и смело.
Впервые проведённого так зло
И осознавшего срамной свой промах
От гнева Флегия аж затрясло.
Вергилий же сошёл в его гондолу.
Потом и мне помог в неё сойти.
И лишь под тяжестью живого тела
Гондола покачнулась и осела.
Удар веслом – и мы уже в пути.
Под нами незапамятные воды,
Над нами незапамятные своды,
А между ними маленькие – мы.
И вот, пока мы ехали по грязи,
Поднялся предо мной один чумазый
И спрашивает: «Кто ты, раньше часа
Назначенного ввергнутый во тьму?»
«Я здесь проездом, – говорю ему, –
А вот кто ты, чумной и заскорузлый?»
И он в ответ: «Стенающий во узах».
«Стенай и дальше, окаянный дух!
Я не скорблю о муках твоих, ибо
Тебя узнал я даже в таком виде!»
Тогда он руки возложил на струг.
Но мой учитель пнул его, примолвив:
«Пошел ко всем четям, проклятый пёс!»
Ко мне оборотился, меня обнял,
Облобызал и светло произнёс:
«Правдивая и гневная душа!
Воистину благословенна та,
Что некогда носила тя под сердцем!
Сей и при жизни был душой холоп,
Хоть буйствовал и бился, будто перца
Накушался. Так и шагнул за гроб.
И сколько их таких, там, наверху,
Владевших царствами, а здесь зудящих
И копошащихся, как вши в паху.
Жаль, слава не сыграла с ними в ящик:
Их имена у лиха на слуху».
«Учитель, прежде чем покинуть топь,
Я бы хотел увидеть, как холоп
Пойдёт ко дну». «Увидишь, сын, увидишь.
Не грех и посмотреть на правый суд».
И я смотрел, какой поднялся кипеж
Вокруг ладьи, как вмиг десятки рук
Вцепились в бесноватого клещами:
«Куда? Постой! Побудь, Ардженти, с нами!»
А бесноватый флорентийский дух
В злой судороге рвал себя зубами.
Прочь от него! Тяжёлый плач и крик,
Стоустый стон, как тонна жгучей стали,
Мне уши залили; глаза мои,
Как окна, с коих сняты ставни, стали.
«Итак, сынок, вот град, чье имя Дит,
Со всем его проклятым содержимым».
В колючей тьме, как в зарослях ожины,
На нас громадный надвигался скит.
И я: «Учитель, все его мечети
Багрово-красны, будто только что
Извлечены из пламени». «Сим цветом
Они огню обязаны, чьё тло
За этими стенами», – так ответил
Учитель. В это время наш баркас
Вошёл бесшумным, быстрым клином в паз
Великих рвов и, плугом став для пашен,
Сей окаянный город окаймлявших,
Скользнул под сень его железных стен
И стал. «Приехали. Парадный», –
Пролаял кормщик и поплыл обратно.
Я над вратами увидал тьмы тем,
Вопивших: «Нарушителя устава
Долой! Отдай концы сначала,
А после приходи. Сперва стань тем,
Кем должен стать – куском гнилого мяса!»
Но мой учитель оборвал их лясы,
Сказав, что хочет говорить приватно.
«Иди один, а этот восвояси
Пусть убирается. В ад ходят не по блату,
А по призванию, а этот – тюфячок,
Слабак. Эй, ты, шиш на кокуй, харыга!»
Вообрази, читатель, какой шок
Я испытал от гиканья и крика
Сих бесов, ибо даже двух шагов
Не смог бы здесь ступить один, без гида.
«Учитель дорогой, когда нас ад
Не принимает, может, лучше будет,
Пока не поздно, повернуть назад?
Молю лишь – да не рвутся наши путы!
Не покидай меня!». И мой стратиг
Сказал: «Не бойся, не затем возник
Наш марафон, чтоб с первой волчьей ямой
Мы дали тыл, ведь в пакибытии
На этот счёт совсем другие планы.
И легче сердце вырвать из груди,
Чем пастыря отворотить от паствы.
Итак, не бойся ничего и жди».
И я стал ждать, весь будучи во власти
Отчаянья, готового к прыжку.
О чём учитель говорил с бесами,
Не знаю, но я видел их тяжбу
И чувствовал, что не договорятся.
Так и случилось: вождь остался вне,
А лиходеи скрылись за вратами.
Хмур и понур, учитель шёл ко мне,
Вздыхал и говорил: «Каким паяцем
Мне вход заказан в этот злобный Лаций?»
Дойдя же, так сказал: «Послали нас.
Поборемся. Знай, будет не впервые
Ярмо на необузданные выи
Надето. Это было уже раз.
Ты видел устье адово отверстым,
Не запечатанным, слова над ним читал.
Знай, что уже идёт по чёрной персти,
Кругами чёрными спускается меж скал
Сей персти, сих кругов ужасный пестун,
Пучину сокрушающий Ваал».