Лоскутки -1 Миниатюры из жизни Николая Рубцова

 Идем с Рубцовым по дороге из Троицы. Весна. Посевная уже закончилась. Недалеко над полем кружит и плачет чибис. Плач чибиса я люблю слушать с детства. Эти звуки, такие родные, переворачивают душу.
- Ты знаешь, - говорю я Коле, - у нас на хуторе чибиса называли татарской вороной. Ворона и ворона татарская, а никакой не чибис.
- Это чибис-то ворона? Да еще и татарская?!
И Рубцов захохотал. Я тоже. Мы шли и хохотали.
- Глупою татарскою  вороной чибис называется у вас, - смеясь изрек Рубцов.
И мы захохотали пуще прежнего.
***
Однажды где-то в конце августа, часов в восемь утра в дверь позвонил Александр Романов и еще с порога сказал, явно волнуясь:
- Симонов приехал. Рубцов дома?
- Дома, дома. Проходите, - ответила я, открыв ему дверь.
Не знаю, о чем они договорились, но Рубцов после ухода Романова сказал мне, что будет встреча с Симоновым в Союзе писателей и что он должен быть там. Конечно, мне тоже было бы интересно послушать Симонова, но сейчас я уже не помню, почему я не пошла вместе с Рубцовым на эту встречу. Но все-таки позже, оказавшись в центре города, я решила зайти в вестибюль здания, где находилась комнатка Союза писателей, и подождать там Рубцова.
Только я вошла в вестибюль, как увидела толпу писателей, шумно спускавшуюся вниз по лестнице. Впереди и в центре шел Константин Симонов, седой, с горящими глазами, и я совсем оробела, когда наши взгляды встретились. Внезапно толпа остановилась, не доходя до меня. Все стали выстраиваться в ряды, собираясь фотографироваться. Кто-то из рядов позвал меня:
- Люда, иди к нам.
Я сдернула с головы голубой капроновый платок, быстро пошла и встала в какой-то ряд, не помню с кем рядом. После фотографирования ко мне подошел Рубцов, и мы сразу же вышли на улицу и пошли, не оглядываясь, по направлению к площади.
Чей-то крик сзади остановил нас. Мы оглянулись. Василий Белов издали взмахом руки указывал на мой голубой с белыми горошинами платочек, который валялся на асфальте. Он выпал у меня из кармана пальто, куда я второпях его запихнула, а сейчас и не заметила, как он оттуда выскользнул. Наверное, Василий Иванович тоже помнит этот момент. Он, видимо, смотрел нам с Рубцовым вслед.
А та групповая фотография с Симоновым в центре - единственная, где мы случайно оказались с Рубцовым в одном ряду. Больше у нас с Рубцовым нет ни одной совместной фотографии. Мы как-то не придавали этому значения.
***
В феврале 70-го года я была у Рубцова, и он преподнес мне свой недавно вышедший сборник "Душа хранит" с такой надписью: "Люде Дербиной, ясному голосу русской поэзии, очень по-дружески и сердечно. Н. Рубцов. Февраль 1970 года". Конечно, я очень обрадовалась. Но сразу тогда еще не осознала всю бесценность щедрого подарка. Коля тут же спросил меня:
- А ты мне свою подпишешь?
(У меня в конце 1969 года в Воронеже вышел маленький сборник стихов "Сиверко".) Книжка тут же лежала на столе. Я взяла ручку и стала думать, что написать. Повертела в пальцах ручку и ничего толкового придумать не могла. Вот сейчас я бы знала, что написать! А тогда Коля был такой близкий, такой свой, такой домашний, что о его всероссийском значении, как поэта, совсем не думалось. И я написала: "Милому другу Коле..." Многоточие означает, что я не помню сейчас продолжения фразы. Ну, наверное, что-то вроде того: "на добрую память от автора".
Когда Рубцов прочитал мою надпись, он произнес с заметной иронией: "Гм: Милому другу: Милый друг..." Помню, что мне стало стыдно за эту убогую надпись на своей убогой книжонке.
***
Как-то летом идем с Рубцовым в Вологде по Советскому проспекту. Рубцов вдруг говорит: "Люда, я замечаю, что на тебя смотрят". Это означало, что Рубцов замечал именно взгляды мужчин на меня. Я уже не раз слышала что-то подобное из уст Рубцова. И тут я не сдержалась и сказала: "Коля, а в чем дело? Смотри и ты на девушек. Вон какие идут!" Перед нами как раз вышагивали две девицы в мини- юбках.
- Смотри, какие ножки! - продолжала я.
Рубцов скептически хмыкнул: "Ой, Люда, о чем ты говоришь?! Конечно, я согласен, под подолом у них что-то и есть, но ведь и только!" Я была совершенно обескуражена таким ответом и, помолчав, перевела разговор на другое.
***
- Люда, как ты думаешь, что есть неправильного в моем стихотворении "Видения на холме"? - как-то спросил меня Рубцов.
- Не знаю, кажется - все правильно.
- А ты подумай.
- Ну, не знаю. А что все-таки?
- Ну, ладно. Я тебе назову уже конкретные строчки:
Пустынный свет
на звездных берегах
и вереницы птиц твоих, Россия,
затмит на миг в крови и жемчугах
тупой башмак скуластого Батыя:
Я думала-думала, но ни к чему не могла придраться.
- Батый не носил башмаки, он ходил в сапогах, - наконец не выдержал Рубцов.
Я не стала спрашивать, почему Рубцов обул Батыя в башмаки. На то воля поэта.
***
Где-то в феврале-марте 70-го года в соседнем доме, где одну из половин занимал медпункт, освободилась вторая жилая половина. Пожилой паре, которая занимала две уютные комнатки, дали квартиру в городе. По сравнению с моим жильем, где донимали крысы и дуло из-под пола, это был бы для нас с дочкой несомненный комфорт. Я попросила сельсоветскую начальницу дать мне эту освободившуюся квартирку. И она пообещала. Я даже купила у выезжающих диванчик салатного цвета, еще вполне свежий и приятный. Но дня через два я увидела, что диванчик выброшен прямо в сугроб, а квартирку заняли другие люди.
Мы с Рубцовым кое-как по снегу перетащили диван ко мне в комнату. Я упала на диван лицом вниз и разрыдалась. Ревела я долго, никак не могла успокоиться. Рубцов сидел около меня на стуле, гладил меня по голове, вздыхал, успокаивал, как мог.
- Люда, ну не плачь: Я понимаю, тебе обидно, обещали, а отдали другим: Людочка, не надо так много лить слез! Не плачь, все образуется: Конечно, ты заслуживаешь лучшей жизни. Ты талантливая.
Оттого что я заслуживаю лучшей жизни, мне стало еще горше. Я уже вся утонула в слезах.
Наконец, Рубцов берет меня за плечи, встряхивает.
- Люда, а ну, вставай! Нельзя так распускаться! Все это не стоит твоих слез. Знаешь, как в народе говорят: побольше поплачешь, поменьше что?
Но рассмешить меня в этот раз Рубцову так и не удалось. Он ходил по комнате, вздыхал, потом произнес: "До слез тебе нужны родные стены, но как придти к желанному концу?"
Впоследствии я прочту эти две строчки в стихотворении "В твоих глазах для пристального взгляда:".
***
Иногда Рубцов сам заговаривал о моих стихах. Чаще всего не один раз подряд начинал повторять одну и ту же строчку и с лукавой улыбкой на меня поглядывать. И я уже знала, что эти строчки ему чем-то нравятся, как-то его задели.
Из стихотворения "Люблю волков" Рубцов повторял две полюбившиеся ему строчки:
Тебе, любимый,
до скончанья дней
хочу быть верной,
как волчица волку.
И я понимала, что Рубцову хочется, чтобы эти строчки были обращены именно к нему, что мой любимый - это он, что эти слова о нас с ним. Он хочет, чтобы до скончанья дней я была ему верна, как волчица волку. А разве я не хотела, чтобы было именно так? Всей душой я желала только этого. Но, очередное его подпитие снова и снова загоняло в тупик наши отношения.
Судя по тому, как Рубцов нет-нет да и произнесет какие-нибудь мои строчки, я понимала, что он размышляет о моих стихах. А вот что он конкретно думает о них, вслух он никогда не высказывал. Но однажды из него прорвалось:
- Люда, скажи мне, неужели ты сама придумала вот эти строчки:
О, буйство жизни!
Все ж над ним всегда
мелькает смерти грозная зарница.
Я была удивлена такому его вопросу. Даже как-то царапнуло в душе, я даже как-то оскорбилась и ответила ему тоже вопросом.
- А кто же за меня придумал?
- Люда, но это же на уровне Тютчева! У Тютчева нет таких строчек?
Помню, что я больше ничего не стала ему отвечать и вообще отвернулась от него.
- Людочка, не обижайся! Это же космический образ! Под этими строчками я бы сам с удовольствием подписался.

***
Осенью 70-го года в Вологде проходил семинар молодых прозаиков и поэтов. Я не присутствовала. Рубцов выслушивал стихи молодых поэтов, высказывал свое мнение, делал замечания. Вечером дома высказывал свое впечатление от семинара.
- Знаешь, мне один парень понравился. У него есть стихотворение о щенке и такое смешное-смешное! Сразу так и начинается: "Его поймали где-то у сарая:." Рубцов смеется от всей души.
- Нет, Люда, ты представь, как его ловят, а он от них убегает за сарай. Правда, смешно? А он такой еще маленький, глупенький. Хочет убежать, спрятаться, но его все-таки поймали. Наверное, он так испуга-а-ался!
Мы смеемся вместе.
- Его поймали где-то у сарая, велели паспорт показать, - низким голосом говорю я.
Мы уже взрываемся от хохота. Рубцов перегнулся пополам, схватился за живот.
- Ну, а что еще-то было интересного? - наконец спрашиваю я.
- Ничего выдающегося. Правда, из прозаиков Володя Шириков, пожалуй, самый перспективный.
***
Как-то мы с Рубцовым оказались на площади у железнодорожного вокзала. Было это ранней осенью солнечным днем. Народ, как обычно, идет по своим делам, но суеты никакой нет. Рубцов вдруг мне говорит:
- Смотри, вот стоит настоящая вологодская девка.
Конечно, я сразу же обратила внимание на спокойно стоящую у привокзального скверика молодую особу. Мой взгляд был мимолетным, но я сразу же уловила ту особенность девушки, которую мгновенно отметил Рубцов, и поразилась острому рубцовскому глазу. Да, девка была, несомненно, вологодская. Наверняка, из какого-то вологодского уезда. Не красавица, но приятная, скромно одетая: обычный черный жакет, светлая расклешенная юбка чуть ниже колен, стройные полноватые ноги в простых чулках и в самых обычных ширпотребовских туфлях на среднем каблуке. Густые темно-русые волосы, приподнятые волной надо лбом и схваченные на затылке, тяжелым жгутом спускались на грудь. Девка как девка. Но что же заставило Рубцова сказать о ней "настоящая вологодская"?
В девке чувствовались основательность и достоинство, застенчивая сдержанность и доброе внимание к окружающему миру, несуетность, неторопливость и чистосердечие. Тогда, в наше время, много было таких девок на вологодских просторах, когда еще почитались среди россиян девичья гордость и честь, целомудрие и порядочность.
***
Где-то в октябре 70 года к нам с Рубцовым пришли два гостя. Один из них был Энгельс Алексеевич Федосеев, журналист, корреспондент ТАСС по Вологодской области.Они принесли с собой магнитофон. Понятно, не просто так. Хотели записать голос Николая Рубцова, любое, что он захочет прочесть сам. Коля выбрал "Вечерние стихи". При полной тишине он их прочитал. Поскольку я тут присутствовала, кто-то подал идею:
- Люда, прочти что-нибудь и ты.
Я сразу же отказалась, но меня стали уговаривать. Я, помню, смеялась, но не соглашалась. Тогда Коля сказал:
- "Люда, прочти "Люблю волков".
Я знала, что Коле нравилось это моё стихотворение, особенно строчки:
Тебе, любимый, до скончанья дней
хочу быть верной, как волчица волку.
И я прочитала "Люблю волков". Значит, голоса Рубцова и мой были записаны одновременно одно за другим  на одной магнитофонной ленте.
Прошло больше сорока шести лет, и к 80-летию со дня рождения Рубцова вдруг озвучили эту запись в интернете под названием "Неизвестная 25 запись голоса Николая Рубцова." Буквально на днях, в конце июня 2017 года я на неё наткнулась. Телеведущий (не знаю кто, не представился) долго объяснял, что по определённым причинам ни Валентин Горшков, питерский друг Рубцова, работавший на радио, ни Вячеслав Белков, который получил эту запись от Горшкова, так и не решились её озвучить. Опять были на то какие-то особые причины. Ну, мне-то эти причины,конечно, понятны.
И уверена - мой голос сохранился, не исчез.

***
Как-то разговорились о Хазби Дзаболове. Осетинский поэт Хазби Дзаболов и Николай Рубцов какое-то время вместе учились в Москве в Литературном институте.У обоих за плечами была служба в армии, потом трудовая жизнь: у Хазби работа на шахте, а Рубцов в Питере на Кировском заводе слесарил.Во время учёбы в Литературном они подружились. У Николая Рубцова есть с десяток стихотворений, переведённых с осетинского Хазби Дзаболова.
  Не первый раз Рубцов заговаривал о Хазби. Хазби был где-то лет на пять старше Рубцова,но ему ещё и сорока не было, когда в январе 1969 года он неожиданно умер. Коля очень жалел Хазби. Вот и теперь с тяжёлым вздохом он начал читать:
                Горбоносый, в коротких штанишках,
                он стоял у родного крыльца.
                И мечтал увлечённый мальчишка,
                что изведает мир до конца...
- Да, Хазби, Хазби...Не удалось ему до конца мир изведать. А я почему-то не к месту засмеялась:
- Ещё в коротких штанишках, а уже горбоносый!
Но Рубцов был печален, вздыхал и повторил не один раз:
- Да, Хазби... Бедный Хазби!
- Ну, а что хоть случилось-то? Что там произошло? Как он умер? Болел?
 И Рубцов вдруг выдал такой монолог:
- Никто ничего не знает. Официальная версия - он застрелился. Но он не оставил после себя никакой записки. Если он решил покончить с собой, то должен был оставить предсмертную записку. Есть версия, что его застрелила жена Людмила. Во всяком случае, ей никто сейчас не подаёт руки...
  Прошло много лет. В 2001 году я издала "Воспоминания о Рубцове". Ещё через несколько лет написала с десяток миниатюр из жизни Николая Рубцова, фактов, оставшихся за кадром, которые так и не вошли в книгу "Воспоминания..." Рассказ о Хазби Дзаболове я так и не осмелилась озвучить. С Хазби случилось несчастье. В его доме было огнестрельное оружие. У него осталась семья. Под подозрение в убийстве попала его жена Людмила. Что там произошло? Тогда Рубцов сказал:"Никто ничего не знает." Что пережила эта женщина? Может быть, она совершенно не виновата в смерти  мужа? Поссорились, а у кавказских мужчин крутой нрав. Но ей уже не подают руки. Даже если она в состоянии аффекта нажала курок, доведённая до белого каления, я не могу её судить. Я до слёз жалею её! Она мать, у неё дети. Но, дай Бог, чтобы она, действительно, была не виновата в смерти Хазби!
Нынче я зашла в интернет, увидела семейную фотографию Хазби: он, жена и две маленькие прелестные девочки. Жаль, что счастье было таким коротким. О трагической гибели Хазби Дзаболова и сейчас молчание. Официальная дата смерти 28 января 1969 года. Но где-то уже мелькнуло, что  судьбы Дзаболова и Рубцова очень похожи и погибли они 19 января оба, только Рубцов на 2 года позже.

PS. Как только я поместила этот рассказ о Хазби на страницу, случилось нечто. В завалах бумаг надо было срочно найти одну старую тетрадку. Пришлось в течение дня перелопатить множество старья и вдруг натыкаюсь на одно ветхое письмо из 60-х годов (вероятно, год 1964) прошлого века. Это письмо от Валентины Ступиной, молодой москвички, которая была дружна с поэтессой Верой Бояриновой, той самой, которая познакомила меня с Николаем Рубцовым 2 мая 1963 года в общежитии литературного института. Подружилась с Валей и я. Завязалась переписка. Господи! Как сохранилось это письмо при всех моих жизненных перипетиях просто непонятно! Наверное, вот для этой фразы в числе Валькиных девичьих сумбурных фраз: " Люда, привет тебе от Хазби и Рубцова." Верьте - не верьте, но я восприняла этот привет двух великих поэтов, как только что присланный оттуда, из-за черты мне, в 21-й век. И я поняла:" Ребята! Всё хорошо!" Пути Господни неисповедимы...