Баллада о нерпёныше

А дело было в воскресенье,
Когда, уставшие слегка,
Шагали мы из увольненья,
Два сахалинских моряка.

Был Сирноуси, пост рыбачий,
Безлюден августовским днём,
Но кто-то плакал по-ребячьи
За наклонившимся плетнём.

Мы ворвались во двор пустынный,
Где сети сохли на ветру.
Измазанный засохшей глиной,
Нерпёныш ползал по двору.

Катились крупные слезинки
Из круглых безутешных глаз,
Сухой песок скребли резинки
Беспомощных на суше ласт.

Мотая бородою сивой,
Хозяин выглянул в окно:
- Детишки принесли с отлива…
А жаль, подохнет всё равно…

Теперь не сыщешь днём с огнём их,
Рыбалят, черти,  дотемна…
И отошёл, включив приёмник,
Стоявший около окна.

Цыганский ветер Сарасатэ
Заполнил двор. И в тот же миг
Нерпёныш, плакса наш усатый,
Насторожился и затих.

Виляя скользкими боками,
Совсем забыв, что он в плену,
Сбивая ласты в кровь о камень,
Он, что есть силы, полз к окну!

Его притягивали звуки,
Влекла поющая волна.
Мы взяли малыша на руки
И положили у окна.

И замер он, детёныш моря,
Огнём неведомым согрет.
В его глазах росло не горе,
Но изумление и свет.

А мы тогда переглянулись,
Беднягу подняли с земли
И через строй уснувших улиц
Его к прибою понесли.

Ах, как он бился и метался,
Как рвался он из наших рук
И повернуться всё пытался
На ослабевших скрипок звук!

Теперь, лишь в памяти затронешь
Тех дней чуть слышную струну,
Увидишь: тянется нерпёныш,
Сбивая ласты в кровь, к окну.

Какие двигали им чувства?
Какая радость в нём зажглась?
Как неразумна ты, искусства
Всепокоряющая власть!

Я тоже в кровь сбиваю ласты,
Когда, в беспамятном бреду,
На зов таинственный и властный
Самой Поэзии иду.

Опасна и крута дорога.
Иной дороги не дано.
И всё же – как оно далёко,
Моё звучащее окно!