Б Ы Л Ь

      
       С Галей нас сблизила одна общая страсть. Не женская, я бы сказала.
       Предметом страсти была наука химия.
       Женские разговоры, конечно, занимали `большую часть нашего общения, немало мы говорили о химии, самой загадочной науке среди наук, но Гале интересно было и некоторое другое.
       Галя--отличница, спортсменка, только что из студенток, и красавицей себя ощущала, химию знала блестяще, обладала незаурядными педагогическими способностями--тянулась к выпендрежно-интеллектуальному кружку запоздалых шестидесятников, в который входили персонажи постарше, поопытней житейски и с зачаточным неосмысленным стремлением к познаниям о бесконечном.
       А тут Галя была--пас.
       Мужчины кружка, все--гении, признанные и непризнанные, от общения с Галей на сокровенные темы ускользали. А поскольку товарищем она была безупречным--ее громкий заливистый смех с утра бодряще действовал на депрессивные состояния непризнанных, её поддержка каждого, кто нуждался--этим пользовались все, не гении тоже. Тем более, что дядя Гали был на высокой должности.
       Мы с Галей бегали вместе курить на черный ход, и я, предательски по отношению к кружку, рассказывала ей о наших "открытиях".
       Невинные, впрочем, открытия: первые, тайные прочтения полузапрещенной тогда Агни-Йоги в главной столичной библиотеке, куда отправлялись настоящие мужчины за тридевять земель на велосипедах, с ночевками на вокзалах и пр.
       Мне, единственной женщине "тайного общества", да с двумя детьми, "разрешалось" не ездить. Зато сколько радости доставляли разговоры и пересказы, суждения и мнения /и "опыты"/ моим друзьям--до такой степени радости и удовольствия, что на посиделки допускался мой муж, работавший "в инженерии".

       Счастье длилось недолго.
       Я ушла из очень престижного и очень интересующего меня по профессии Учреждения по житейским суровым обстоятельствам на работу, странную для меня поначалу, но оказавшую на меня потом стратегическое влияние /ну,понятно,--карма/.   
       Кто-то уехал в столицу.
       Кто-то остался "пахать" ниву науки и педагогики.
       "Шеф" /мы были одногодками/, физик, вдохновитель наших подвигов, вскоре умер. /Мы с ним помыли в ведре со спиртом секции электронного микроскопа "голыми руками"--умники! Да и работал он без защиты./
       А с Галей мы как-то потерялись. Она перешла в другое, не менее престижное Учреждение, реализовывала себя без остатка, да вот--беда за бедой. Похоронила мужа, умницу, красавца и преданного ей не смотря ни на что, и сама заболела смертельно.

       Смерть не торопилась.
       Лет десять она то в сознании, то в полусознании боролась за жизнь, прошла через несколько операций, облучений, "химий" и всего, что связано с судьбой теперь уже  взрослого сына.
       И вот в эти десять лет мы снова начали общаться. Не часто, но продуктивно.
       Конечно, Галю интересовало ее будущее, наше человеческое будущее за гранью.
       Что я могла ей рассказать?
       Ну, прочла я двадцать серьезных книжек и кучу макулатуры. Ну, был у меня некий минимальный интуитвный опыт--ВСЁ.
       Слушала Галя по-настоящему. А прочесть смогла только "Чайку по имени Джонатан Ливингстон" Ричарда Баха.
       Мужественная была женщина, говорила о смерти спокойно, готовила и сына и окружающих, как-будто их уговаривала быть готовыми и спокойными, а не себя.

       Договорились мы с Галей до того, что она предложила "оттуда" подать мне какой-нибудь знак.

       Похороны были ранней осенью--лучшее время в наших краях.
       Народу пришло--стандартное пространство между хрущевками было заполнено до отказа. Умела Галя дружить искренне и талантливо. А у меня в том собрании не нашлось ни одного знакомого.

       Ну, так вот...
      
       Проснулась я в пять утра. Внезапно и сразу. С ощущением, что пора в бой.
       Вышла в кухню.
       Уличные фонари были почему-то погашены, окна в домах еще не светились, а площадь перед домом и деревья, и оконный отлив покрыты первым рыхлым и нежным снегом.
       Зажгла свет, сварила кофе. И, когда ставила чашку на стол, увидела на отливе окна  белую, с бежевыми крыльями птицу, небольшую, птенца-подростка, скорее. Птица переступала от одного края оконного проема до другого и смотрела на меня. Голубь? когда всмотрелась--чайка!!! в городе? в пять утра?
       Первобытный страх пробежал впереди меня.
       Я взмахнула рукой. Трижды. Зашипела еще: кшш-кшш.

       Птица улетать не хотела.
       Потопталась на месте, все смотрела в окно.
       Кшш! Кшш!

       Нехотя, боком, оставляя мне последним свой взгляд, распрямила крылья, сделала шажок и опустилась вниз.

        Г А А А Л Я Я Я...

       На снегу остался восклицательный знак--ниточка следов справа налево и жирная точка от последних усилий птицы пробиться сквозь моё невежество.

2013г.

P.S.Через год с небольшим на Рождество умерла моя дочь. От рака.
Написать это мне было очень трудно. Но я решила, что--необходимо.
Быль все-таки...

2015г.