В тумане

В ТУМАНЕ

Словно в коконе мягком –
                в тумане,
Засыпая, шевелится день.
Всё живущее в сети заманит
Ночи крадущаяся тень:
Тишиной поглощаются звуки,
Звёзды, всполохи, птицы, листва,
Размыкаются губы и руки,
Забываются клятвы, слова.
Незаметно пройдешь мимо дома,
Не заметишь, что стал одинок,
Что бредёшь ты в стране незнакомой,
Куда сердцем вписаться не смог;
Что живёшь как во сне ты в тумане
На границе прозренья и лжи,
Что грядущее больше не манит,
За спиной же – одни миражи.
Но куда-то же надо стремиться?
Вот и бродишь – покладист и тих,
По прыжкам обезглавленной птицы
Сам себя узнавая в других,
Задевая то ветки, то плечи,
То и локти идущих вперёд.

Словно в коконе род человечий
В непонятнейшем мире живёт.

СТРАХ

Начало рабства — не вовне.
Оно гнездится только в сердце.
И никуда-то нам не деться
От страха в смутной глубине.
Он там, как маленький паук,
Добычу ждет, и он удачлив:
Ведь мест таких не сыщешь злачных —
Как человек, источник мук,
Что сам рождает он на свет
Из тайных помыслов азарта:
Не быть рабом страстей и бед,
Не быть рабом! — хотя бы завтра,
Не быть рабом других  людей!
(А значит — надо в господины…)
Мы бьемся в сетях паутины.
Наш паучок всегда у дел.
Где честолюбие — там страх.
Успех ли, крах ли — снова страхи.
Тасует зависть судьбы в браки —
Из страха, чтобы род не чах.
Но страх всегда — увы! — слепой:
Живет и властвует во мраке.
Светлее разум — мельче страхи.
Душа чиста — и чуть живой,
Последний самый, тень зарниц —
Тот, первородный страх:
Не сбыться,
Чему-то вдруг не подчиниться,
Не слиться в форму из частиц.

АЛЛЕЯ

Вьюнком взбежала белка по стволу,
Пушистым тельцем льнет к дрожащей ветке,
Как няньку, держит крону за полу
В Дубовом парке, этой вольной клетке,
Где все деревья выстроены в ряд,
Где дуб с арчой сдружились по указке,
Где Маркс и Энгельс — каждый в снежной каске —
Следят за нами столько зим подряд.
Погоде в масть сменила белка мех.
Зачем? Игра — актерам всем на зависть?
Лишь постучу орехом об орех,
И спустится, дрожа и озираясь,
Как будто вдруг возьму обманом в плен.

Так по-людски — бояться лицемерья,
Своим мирком чужую щедрость мерить
И в дружбе с сильным не вставать с колен.

За все подачки плата — страх и дрожь.
А впрочем, не сужу и не жалею.
Ведет к Дворцу правительства аллея.
Ручной зверек.
Ручная правда —
Ложь.

УЖИН НА ДВОИХ

Ночь туманностью стекол всех
Искажает так странно лица.
Вдруг в знакомых глазах убийца
Промелькнет сквозь влюбленный смех!
И покажется лесом ночь.
Каждый шорох вселяет ужас.
Как заклание жертвы — ужин.
Дичь?! Природы родная дочь?
Ночь костром прогорает в чернь.
Не поймет мой охотник вовсе:
Кто подранен, когда, зачем?
В нем сезон не открыла осень,
Зов проснется в крови потом.
Мой охотник щекаст и розов,
Без вины он повинен в том,
Что весь мир на прицелы роздан.
Милосердия! — глупый стон:
Сердцу мило — охота пуще;
Милосердие — вечный сон,
В милом сердце мой сон грядущий.
Как ласкающий взгляд остер!
Нынче — горлинка, завтра — мясо.
Что ж ты медлишь?
Скорей — в костер,
В пекло, в угли, пока дымятся!

ТЕНЬ

Орел не знал, что он имеет тень,
Пока летал в заоблачных высотах.
Он жил везде, поскольку жил нигде,
Природы часть, бездумная свобода.
Что значит жизнь, поймем почуя смерть.
Однажды влет орла догнала пуля.
Он дом обрел —
Его замкнули в клеть,
Лекарством к жизни, бедного, вернули.
Икая сытно, грезит он во сне
О чистом ветре, бьющем в грудь с размаху.
Проснувшись,
Спящим кажется вдвойне,
Безвекий глаз завесив пленкой страха,
Вжимаясь в тень,
Как тень того орла,
Что там, вверху, парил в потоках света.

Зачем, за что дано мне видеть это?!
Чем стал орел, кем тень его была.

22 АПРЕЛЯ

Тополя распускаются в срок:
Пух сугробами льнет к подворотне,
Запорошены ямы дорог.
День рожденья тирана сегодня.
Все мы, помню, носили значки
С фотографией Ленина в детстве.
И судачат о том старички,
На скамейку присев по-соседски.
А спроси-ка любого мальца, –
Кто таков? – не ответит, пожалуй.
Всё смывается. Стены дворца
Рассыпаются в прах без пожара.
Предводители грозных племён,
Что снискали победами славу,
Остаются в веках без имён,
Летописцам устроив потраву.
Что там хрупкое имя вождя!
Позабыты названья империй.

Пух под редким накрапом дождя
Превратился в летящие перья,
Словно выбил перину Творец,
На весеннее солнце польстившись.
Смылись все старички, наконец.
Дождь скамейку промыл для детишек.