Господа каскадеры. ч. 7

     «Фашистские травмы»

А вот «Петра Великого» все еще не снимали... Пока фильм дожидался своей реализации, а американская сторо-
на меняла режиссера-постановщика, «наша сторона», то есть трюковая, стала срочно искать работу.  Нашел ее Иванов. На «Мосфильме», режиссер Рудольф Фрунтов, приступил к съемкам фильма «Жил отважный капитан». Пре¬красно, спасибо, Виктор! Но удручало одно — снова мы «фашисты» как в Новгороде, и на этот раз в Белом море на корабле, затем в гидросамолете, который тоже взры¬вается...
Миновав все погран и запретзоны, а также директора, ко¬торый досужливо предлагал нам отправиться в квадрат «X» на подвод¬ной лодке времен Великой Отечественной, Иванов, Андреев, Смекалкин (молодой, но уже опытный каскадер) и я, дожда¬лись в хорошем отеле, катер и поплыли в этот самый «X».
Погодные условия были еще хуже новгородских: вода +7, ветер, волна... Сценарист, очевидно, задумал изна¬чально фильм о возрождении булата или дамасской ста¬ли, потому как никогда более мы не «горели» столь часто и с последующим падением в холодное море. Чудесная закалка! Мы долго не выдержали и потребовали десять бутылок водки «для рас¬тираний». Это было неожиданностью для режиссера и сцены с каскадерами приостановили. Фрунтов снимал пока красавицу Клару Лучко, Александра Январева, и вскоре туман¬ным утром всплыла неподалеку от нашего судна, фашистская лодка, а с нее в мегафон сипло спросили: - «Трюкачи не уехали? Мы им водку при¬везли!» Радость-то какая! Нам, правда, досталось только четыре бутылки, ведь киногруппа тоже зябла... (Слава Богу, что хоть сцену с гидросамолетом перенесли в Одессу!) Итак, еще пару дней мы делали «горения» с последующими купаниями и «растираниями», а затем на адми¬ральском катере посетили Соловецкий монастырь и отплы¬ли на материк.
Теперь многие знают, что такое Соловки, сколько полит¬заключенных так и не вернулось с островов в родные горо¬да, а тогда нам рассказал местный житель (на бережку, за стаканчик и по страшному секрету), что «тута костей, что камней, а вокруг — сплошь военные базы. Кстати, личный состав их, местные до сих пор называют «чекистами».
Бывший советский концлагерь действительно произво¬дил жуткое впечатление! Вроде бы и монастырь стали вы¬давать за «культурно-исторический памятник старины», и следы сталинского кошмара были тщательно уничтожены, но в воздухе носилось нечто, что напоминало незримый прах крематория.
Так как за сцены «закалки» нам заплатили хорошо, мы сразу улетели в Москву, погуляли немного (разрядка необходи¬ма!), а затем поехали в Одессу на трюк с гидросамолетом.
На беду, в веселом городе на берегу Черного теплого мо¬ря оказалось уже холодно! Вся киногруппа ожидала окон¬чания работ над проклятым самолетиком и грустно бродила по достопримечательным местам Одессы.
Мы бывали здесь неоднократно и поэтому предпочли по¬искать другую гостиницу взамен предложенной. Ею оказа¬лась «Красная». Нас, потрепанных войной фашистов, название не сму¬тило, - администрация отдала свободный дипломатический номер с альковом и канделябрями. Везет же иногда! Супер-люкс простирался аж на четверть этажной секции и очень нам при¬глянулся.
Совершенно забыл сказать, - на «досъемку» мы прие¬хали без Андреева, так как он (если мне не изменяет па¬мять, что было бы неудивительно при шести сотрясениях мозга), отправился в Алма-Ату помочь казаку Богородскому на сложной конной кинокартине.
И началось!.. День за днем, - ждем. Деньги быстро «съел» милый ресторанчик первого этажа с варьете и богатой кухней, настроение — осенняя стужа с ветром и дождем, вообщем надо-бы побыст¬рее отработать объект!
—  Съемка! — Наконец объявил директор и мы ринулись с раннего утра в понедельник, как сейчас помню, в порт. На волнах покачивалась точная металлическая копия гидроса¬молета. Работники пароходного депо настолько хорошо ее изготовили, что жалко было взрывать. Очевидно, «фашистик» и сам это осознавал своим железным сердцем, ибо нас возили в этом шедевре до сумерек! То рвался буксирный трос, то волна не давала катеру приблизиться к месту съемки (стометровый квадрат близ корабля), то пиротехник (он то¬же был в самолете) забыл какую-то необходимую для взры¬ва штучку... В конце концов, мы рассвирепели, стали стре¬лять холостыми по лодке с директором и совершенно обмо¬розили руки и ноги.
Директор обиделся! Нас тут же вывезли на «точку», прозвучала команда «мотор!», на негнущихся конечностях мы с Ивановым выкарабкались на крыло, и пиротехник произвел взрыв!
Всплыл я с трудом. Левая рука то ли отбита, то ли сло¬мана, на правой висел на шнурке тяжелый «парабеллум», одежда набухла и тянула ко дну. Что произош¬ло? Почему у самолета задрано вверх одно крыло, а хвост провернулся на 180 градусов? Где Иванов?!
К счастью, дружок тут же показался над водой. Виктор ухватился за лыжню «гидрика» и повернул ко мне голову. Лица не было! На щеке висела кожа с виска, кровавая пена закрывала глаз, а спокойный голос попросил подплыть: - «Т-тону, С-саша!» Резво бултыхнулся я в его направлении, но дистанция в десять метров не сократилась. К тому же, у спасательного катерка не завелся двигатель...
—  Держись! - Завопил я, потом неожиданно обнаружил, что Антон Смекалкин не всплыл вообще, и так заорал на спасателей, что двигатель затарахтел, а из-за проклятого са¬молета показался наш молодой товарищ. Не стану нагонять ужас, но в те минуты я действительно ощутил реальную возможность потери друзей, страшную беспомощность окружающих, и свою в первую очередь, перед ситуацией!
Так что же произошло? Все просто: - долгая рулевка, большая волна, и как следствие, отвязавшийся заряд подплыл прямо под крыло...
Взрыв был настолько мощным, что Виктора бросило о фюзеляж, а меня высоко вверх - Кино! Ну все учли: и то, и се, а вот на тебе!..
Нас выловили, мы выпили и повезли Ива¬нова в старинную еврейскую больницу, где под его приба¬утки и стаканчик спирта, Виктору наложили шестнадцать швов. Глаз, слава Богу, оказался цел, но со лба и с носа сви¬сали кусочки ниток, а голова напоминала чалму султана.
Вечером нас пригласили к друзьям Иванова на день рож¬дения, где он от души повеселил присутствующих недрем¬лющим в нем антифашизмом и заклеймил позором всех ан¬тисемитов.
               
                Петр Великий

Однако, невезение продолжалось - Иванов потерял селезенку. Как? Где? Для многих это осталось тайной. Не буду разглашать ее и я... Ходило среди друзей и профессионалов три версии: упал, лошадь наступила на орган, во время переворота автомобиля погнул селезенкой рукоять скоростей. Как бы там ни было – потерял Витя эту щтуку в бою.
Мы с Андреевым забрали товарища из больницы, в ма¬шине он клялся, что пьет теперь только красненькое, но уже к двум часам ночи наш травмированный сел за руль и отъехал с Владом Барковским (Баркуша) в таксопарк за «беленькой»...
Но вот, на фоне всех этих происшествий начался, наконец, «Петр Великий».
Почему я так выделяю американскую кинокартину? Ко¬нечно же, не потому, что она была иностранной. Во-первых, фильм создавался усилиями многих русских, во-вторых, он занял, подобно «Эскадрону гусар летучих», большой пери¬од жизни — полтора года! И в третьих, на «Петре» распал¬ся наш интернациональный коллектив...
Навсегда мы остались друзьями, но трудиться впослед¬ствии стали порознь. Распад, очевидно, был вызван, в первую очередь, услови¬ями труда в советском кинематографе. К тому же, всегда наступает время, когда люди устают друг от друга. Мы его не превозмогли, а посему расстались. Печально!
Все это случилось позже, а пока в ожидании интересной работы и встречи с киргизскими трюковыми братьями мы с Андреевым сели в его «Ладу» и затряслись по старой вла¬димирской дороге в город Суздаль.
Несмотря на то что американцы доплачивали за работу в экономически отсталых странах (то бишь в СССР), место съемок они выбрали хорошее и довольно комфортабельное — отель, мотель, бассейн плюс барчики, рестораны и т.п., все в едином огромном комплексе. Что сказать о благоустройстве каскадеров? Сначала было прилично — номера на двоих, ли¬бо коттеджи, впоследствии — постоянная борьба с админист¬рацией за возможность жить и отдыхать после съемок, как «белые люди».
Совсем рядом с отелем, усилиями талантливейшего ху¬дожника Александра Попова и группы строителей была вос¬создана деревянная слобода времен Петра. Тут была и резь¬ба по дереву, и точно воссозданные интерьеры.
В двадцати километрах от города снимались батальные сцены, а также натурные эпизоды с проскоками и проезда¬ми в экипажах и каретах. Все это можно посмотреть на ви¬део, и я не стану останавливаться подробно на общих местах фильма, а лишь постараюсь вспомнить интересующие меня моменты общения и трюковую работу каскадеров.
Фильм по тем временам был богатым! Нам не стоило ис¬кать другой работы, так как впервые группа исполнителей трюков подписала контракт на сто с лишним тысяч рублей. Тогда это были огромные деньги, и оставалось лишь достойно реализовать в кадре творческий замысел постановщика, работая в контакте с режиссерской группой.
Кстати, я не назвал до сих пор имена реализаторов ки¬нокартины: вместо восторженного Шиллера, (бородач увидев наш трюк-ролик, заявил, что почувствовал себя мальчиком!..), приехал Мар-вин Чомский, который также отнесся к нам с симпатией и уважением, но держался довольно строго и на дистанции. Тут — он, там — все, кто помогает воплотить замысел!
Впрочем, это к разговору не о комплексах трудящихся, а скорей о проблеме авторитета и атмосфере сотрудничества.
Чтобы как-то «по-нашему» начать фильм, мы купили че¬тырех баранов, зажарили их на вертеле, подвесили на де¬ревья и объявили киногруппе пикник знакомства, где каж¬дый мог отрезать себе любимые кусочки, а также, выпив су¬хого винца, прогуляться на наших лошадях верхом. Я пишу «наши», так как животных закупили специально для съем¬ок. Часто мы перегоняли их со съемок на конюшню своим ходом, по тридцать километров в день. Трудно, но с песня¬ми, скачками и удовольствием...
Пикник удался! Более того, барашки стали почти тради¬цией, так как киргизы закупали их на дни рождения (от¬праздновал я на фильме и появление на свет своего второ¬го сына Сергея), а также на любые праздники, что сопут¬ствовали съемочному периоду.
Раз уж я упомянул о Сереже (и с удовольствием!), то, оче¬видно, надо коротко дополнить, что я опять попытался соз¬дать семью, и опять неудачно... Рос отдельно от меня мой старшенький Веня, хотя я довольно часто его навещал и один, и с товарищами, однако он даже дрался с приятелями, чтобы доказать – у него есть папа! И отец его – каскадер! Наверное тогда я окончательно пришел к вы¬воду, что семья не для меня... Прошу прощения, - уточню, мне как каскадеру, другим — не знаю.
      Нам с Андреевым выпало счастье дублировать героев: ему — Меньшикова, мне — молодого Петра. («Пожилого» — Максимилиана Шелла — казаку Богородскому).
В первый же съемочный день я увидел, насколько серь¬езней относятся западные актеры к некоторым аспектам профессии. Ян Никколс («Молодой Петр») выпал на про¬скоке из седла и со слезами на глазах убеждал Чомского не печатать дубль как недостойный в первую очередь персона¬жа и — актера! Марвин спокойно согласился. Второй и третий дубли получились, а в дальнейшем, я как смог дополнил кадры фильма «русской трюковой ездой» по российским хлябям и пригоркам. Никколс занимался совершенствова¬нием искусства всадника с удовольствием и благодар¬ностью. Забегая вперед, скажу, что в конце картины он от¬казался от моей помощи в проскоке на скорости, зимой да в гору, скатился вместе с лошадью вниз и с гордостью заявил, что это не его оплошность, а сложные погодные ус¬ловия! Ян был мне чрезвычайно симпатичен как личность и воплотил Петра на экране, быть может, своеобразно, но ин¬тересно и талантливо.
Фильм считался, конечно, американским, но даже в их «западной» бригаде насчитывалось национальностей пять. Среди актеров, например, были австрийцы, немцы, францу¬зы, русские, итальянцы. То же наблюдалось в администра¬ции и в режиссерско-операторской группе. С большим и не¬ловким опозданием заговариваю об операторе... Действи¬тельно, неловко! Витторио Стораро, выдающийся мастер с мировым именем, снимал этот огромный исторический фильм о великом царе. Будучи знакомым со Стораро как восхищенный зритель (кинофильм Ф. Копполы «Новый Апокалипсис»), я испытал творческое и человеческое удо¬вольствие от личного контакта и возможности обсуждать от¬дельные эпизоды баталий или сцен фехтования, постанов¬щиком которых являлся в паре с Бибо Кумалаговым.
Русские операторы дали мне почитать «видение», то есть концепцию оператора Стораро по поводу фильма и личнос¬ти Петра. Витторио представлял жизнь царя в виде юного дерева, которое меняет свой облик, цвет, назначение, на пу¬ти к зрелости, старости, смерти... Это было не просто изоб¬разительное эссе-мечта мастера, «видение» служило практи¬ческим пособием к созданию зрительного образа кинокарти¬ны. Никогда мне не приходилось видеть на съемочной пло¬щадке такого количества световой техники и прочего обору¬дования, как у бригады Стораро. На эпизоде «Закат солн¬ца» вдоль речушки на стометровой полосе итальянец скон¬центрировал столько аппаратов,  что в округе погас свет.
Жители Суздаля посидели часок со свечой, но на экране это окупилось сторицей!
...Медленно пылал и скорбно темнея погибал на зо¬лоте куполов закат. Электрозакат!
Зрелище запомнилось еще и потому, что я наблюдал ра¬боту в непосредственной близости: бегом передвигалась опе¬раторская группа, мгновенно исполнялись команды Витто¬рио по рациям «Воки-Токи», мчался на маленьком моторол¬лере ассистент к концу армады, торопясь подвезти вдруг по¬надобившийся дополнительный прибор. Меня переполняли в этот «закатный час работы» самые противоречивые чувства: радость по поводу слаженности, оснащенности, го¬речь от сознания того, что нашему кинематографу подобное может только сниться...
Возвращаясь к актерам фильма, хочу описать и малень¬кую историю с великим воином и королем Карлом XII-ым. Ока¬зывается, во всех победах полководца принял непосред¬ственное участие и я! Не сожалейте о моей нескромности — это шутка. Чомский дал мне возможность сыграть королев¬ского учителя фехтования. Карл-актер никогда не держал прежде шпагу, а также был плохим наездником — бывает... Было! Что делать? Нас представили друг другу -стройный, высокий, абсолютно неспор¬тивный молодой человек...
Впрочем, нам удалось очень быстро договориться. То бишь мы зак¬лючили такое соглашение: «при выходе из любого кадра — к шпаге!» Так и осваивал военное искусство юный Карл. Я си¬дел днями на киноплощадке (когда сам не трудился как кас¬кадер) и ждал... Он снимал верх очередного костюма и ша¬гал со шпагой прямо, влево, колол, рубил, защищался... Нет оснований похвалиться, что отныне актер фехтует, как Же-рар Филип. Взяли, как говорится, «дублями», но взяли! Эпизод прекрасно смонтирован и по-королевски задуман: в конце урока Карл в ярости «рассекает» мне кинжалом щеку за то, что учитель выбил у «его величества» шпагу.
И далее... Не получилось очень многое из задуманного. Конный каскад был ограничен только падениями всадников с лошадей и волочением. Американское общество защиты животных запретило подсечки. Одну, Андреев, правда, сделал... Но сняли «в хвост» и она проскочила на экран.
Батальные же сцены требовали огромной массовки, и каска¬деры терялись на их беспорядочном фоне. Молодые, еще неопытные всадники кавалерийского полка – давили нас лежащих после трюка нещадно! «Погибшим» приходилось частенько оживать и уворачиваться от кованных копыт их лошадок. Приглашенные же спортсмены врывались на спецплощадки для трюков, мечась под свист наших сабель и получая нечаяные тумаки. А операторская группа снимала, иногда, уже пустые седла наших коней и чрезмерно увлекалась масштабностью пиротехники. Ясно «прозвучали» лишь сцены дублирования героев и сольные, необходимые для сюжета трюки. Обидно...
Несомненно, было интересно, опасно, сложно абсолютно всем, но это не оправдывает нас как исполнителей и поста¬новщиков. Большинство общих планов с каскадерами полу¬чилось плохо и в картину не вошли. Быть может, виноваты «начальники» — их на съемочной площадке скапливалось очень много. Конечно же, все старались выполнить свое де¬ло достойно, но часто это приводило к хаосу и в конечном счете к нулевому итогу. Жаль...
Зато Усен Кудайбергенов, - наш главный постановщик трюков, приглашал на батальные эпизоды много каскадеров из других киногрупп — это дало возможность перезнакомиться с молодыми и совместно поработать с профессионалами-конкурентами. Конечно же, весело проходили вечерние ча¬епития, и существенно сократилось баранье ста¬до в окрестностях города Суздаля. Кстати, наши деньги по окончанию фильма тоже...
Наряду с активным каскадом присутствовали в фильме и пассивные трюковые сцены. Не могу вспомнить без смеха одну из них...
Стояла русская зима. Мороз держался 25—27 градусов! Снег на крышах, укрытая белым покрывалом земля, пу¬шинки в воздухе — в общем, самое время снимать «Казнь стрельцов». Поясняю: несколько каскадеров босиком, без головных уборов и в легких мундирах шагали к виселице, вздымались солдатиками на высоту два метра и висели «по¬вешенными» несколько минут.
Петр (Максимилиан Шелл) спускался по длинной, прос¬то бесконечной, как нам казалось, лестнице, рубил голову стрельцу и долго пронзал взором собравшийся у лобного мес¬та московский люд. Дескать, вот вам восстание, граждане!
А нам-то за что? Мы висели трое суток (сложная психо¬логическая сцена!), - выпили бочку коньяка с водочкой, чтоб не замерзнуть, и поменяли кожу ступней (простите за под¬робность) — она просто отмерзла и слезла. Спиртное, кста¬ти, не только не помогало, но и вредило. На третий день после десятого дубля, казак Богородский, будучи «мертвым висельником», подул на руки и поправил на шее петлю!..
Смеялись все, кроме Евгения. Профессионал рас¬строился и упал с эшафота вниз головой! Сознание покину¬ло нашего друга, и мы отнесли его в церковь. Врач попы¬тался быстро помочь, но «висельник» неожиданно очнулся и пошел к рабочему месту, то есть к виселице, где уже сни¬мали совсем другое. Так он и бродил кругами, пока мы не увели его в ресторанчик согреться, благо тот был рядом. Скоро казачий разум вернулся к реальности.
Это, что касается работы — пассивной, суперактивной — не важно... Стержнем оставались взаимоотношения. Я уже упомянул, что союз с киргизами распался именно на этом фильме, а причин было предостаточно. Но думаю, главной была та, что в очень замкнутый круг «семерки» стали внед¬ряться новые люди со своими правилами поведения, мирово¬ззрением и принципами. «Петр Великий» снимался долго!.. Ранее, любой попытавшийся насадить что-либо в нашу стро¬гую дружбу потерпел бы поражение и никогда бы уже не во¬зымел доверия, но тут!.. Время, время, многое притерлось незаметно, многое простилось этим «новым», и как итог — разногласия между нами, неоднократно проверявшими свой круг в самых разнообразных ситуациях. Андрееву показа¬лись насилием частые совместные чаепития, не дела, а вся¬кие высокие слова вновь прибывших — он устранился. До¬рофеев подрался с Саттаром из-за чепухи, какой именно, я даже не могу вспомнить. Меня, один новый друг грубо ос¬корбил словесно при товарищах, не найдя аргументов в ка¬ком-то споре о режиссере Бондарчуке. Я не смог ему отве¬тить как подобает, так как уже действительно считал его близким (именно он посоветовал снимать Бибарцеву только меня), а сей друг не знал, что в нашем кругу за слова надо было отвечать, как на зоне круто... В общем, возникла трещи¬на, и выход нарисовался один — расстаться на неопределен¬ное время. Вот мы и расстались. Работать стали отдельно, трюковое братство сохранили, правда, но на дистанции. Беда!..
На этой печальной ноте можно было бы и закончить ме¬муары о фильме «Петр Великий», однако мне кажется, что, не¬смотря на тяжесть некоторых событий, я бы поступил не
справедливо, не написав о дружбе Андреева с Хельмутом Грином (красавец-аристократ и совратитель в фильме Кабарэ). Они были очень похожи внешне, и как дублер, Сашка подходил идеально, к тому же Хельмут-Меныпиков после первого трюкового дня (Андреев делал за него под¬сечку на лошади, ту единственную на фильме), выпил с моим другом по рюмочке и поклялся, что отдаст ему роль и что он, Сашка должен играть друга и придворного русского ца¬ря всенепременно! Так повторялось неоднократно. Андреев останавливал порывы приятеля, ссылаясь на несхожесть профессий и полное нежелание играть кого-либо, кроме са¬мого себя.
Грин понял эту «скромность», и их отношения не изме¬нились — так же часто «Меньшиковы» пробавлялись коньячком по ве¬черам в барах суздальского комплекса и обсуждали миро¬вые проблемы, напрочь разбивая попеременно то комму¬низм, то капитализм.
Эти «запретные беседы» услышали... Молодой КГБист был приставлен к веселой паре и пытался участвовать не только в беседах, но и в утренних купаниях, где простудил¬ся и отъехал навсегда в Москву.
Также приятно вспомнить обаятельного Омара Шарифа. Актер улыбался всему российскому миру сразу! Быть мо¬жет, ему действительно нравилась страна и ее люди, а воз¬можно, он так воспитан — жизнь и улыбка неразлучны! Кто знает... По крайней мере, его образ остался в памяти таким, плюс неизменная сигаретка. Играл свою роль он необычай¬но талантливо, впрочем, как и большинство своих экранных работ — это и «Майерлинг» с красавицей Катрин Денёв, и вождь арабов в фильме про лучшего разведчика Англии «Лоуренс Аравийский», «Всадники» и многие, многие другие.
Не могу не сделать комплимент и итальянским гримерам, которые «содавали» из меня Петра, втыкая бесчисленные бу¬лавки в голову (простите, в парик, конечно!); не могу не восхититься всей русской группой, что вынесла на своих плечах неведомый иностранцам груз работы на родной зем¬ле за мизерные деньги, да еще с полуторагодовым отрывом от семей, друзей и прочее, и прочее...
И все-таки... Сохраняя за собой право на творческий кап¬риз и печаль по поводу разрыва с киргизскими трюковыми братьями, оборву мемуарную нить фильма «Петр Великий», закончив этот период последней строчкой о финансовых разногласиях между каскадерами в конце кинокартины, что «добило» Андреева и, возможно, отложилось в его душе од¬ним из невидимых фантомов, толкнувших моего друга к гибели.