Part III. Trash

[Achtung! Definitely, perfectly & finally for ice-made adults only.
 21+++]

 Пришла княжна. Кому она нужна?
 Она нежна. Какого ж вам рожна?

 Да, я плюгавый – это минус.
 Зато легавый – это плюс.

 Эти пятна трупные – значит, ставки крупные.
 Щас бы даму в сонике да патрон в патроннике.

 Я вчера в казённой папке
 обнаружил чьи-то тапки.
 Вот полезу под кровать,
 стану тапки воровать.


 На последний на редут инвалидики бредут.
 В одолжённом саване да к последней гавани.


 Лежит, как будто неживая,
 на шее ранка ножевая.
 Семь лет, а всё не заживает.
 Зашей – так нет, не зашивает.

 Ах, кривая Гаусса изогнула Клауса.

 Ветер гордо реет с норда, знать, опять опухнет морда.

 Иностранный легион: я в Лион, а там Леон.
 Жан Рено не в жанре, но – где ажан, а где “Рено”.

 Вот купил рабочую, до бабла охочую.
 Не ебу, не мучаю – не пришлося к случаю.

 Вот качусь по лесенке, напеваю песенки,
 а мочуся в лужу я – сам себя обслужуя.

 Все меняет он места, видно, совесть нечиста.
 Все читает, гад, стихи – знать, совсем дела плохи.

 Угораздило родиться…

 У меня на Азию идиосинкразия.
 Маялся б в Европе я, был бы толще в попе я.

 Знать, дух не здрав, коль не здорово тело.
 Где mens маца, там corporе маца.

 Свет правды режет вам зрачки?
 Наденьте чёрные очки.

 Се – человек, а се – не человек.
 Вот долгий век, а вот короткий век.
 Морщит чело, поднять не в силах век.
 Лакею чек и цедит: “Че – ла – эк…”

 Вот Божий суд, а вот набор посуды.
 Посуда многим кажется важней.

 Вот стою на выводе в полнокровном приводе.
 А подключуся к вводу я, всё, бл**ь, изуродую.
 Наебнулась микросхема, не хватает, бл**ь, дирхема.
 Вопию я: “Atandez!”, не ходите по воде.

 Купил тебя как стерву я,
 думал, станешь первою.
 Была бы ты стервознее,
 а зима морознее.
 Зима, зараза, теплая.
 Протру тобою стекла я.

 Fin de siecle.

 Живу на Красной Пресне я, тут все корянки пресные,
 тут все теснинки тесные и все дела протестные.
 Не все мирянки честные, не все ходы известные,
 не все во псы записаны, не все Алисы – лисины.


 – Вышли мы все из народа.
 – Ну-ка, вернитесь назад.
 Дельное предложение.

 Вышли мы все из пробирки,
 тут же нашили нам бирки.
 Сверху оттиснули штемпель,
 определили на тремпель.


 Пришли идеалистики и умыкнули листики.


 Как некстати боль в простате.
 Какой, однако, холод, а я уже не молод.


 Доброе слово православию.

 За границей с дьяконицей
 до икот объелись пиццей.
 Дьяконица – суща львица!
 Весь Синод её боится.
 Так ебё*ся – кожа рвётся.
 Крест на куполе трясётся.

 Был у дяди я в Багдаде – там у них такие тёти:
 чадрою драпированы, сурьмою маркированы.


 Разночинцы.

 Я был в поре и вот об эту пору –
 зима в дворе, а я теряю шпору.
 За тарой шпарю, если стрельнет с тарой,
 к курсисткам в Стрельню тройкой, а не парой.


 Растление правом.

 Дела противные и нормативные

 Ох, не буду скромничать – нравится скоромничать.
 Рад бы попоститься я, да не даёт юстиция.

 Всё сижу на привязи, молю: “Боже, вывези!”.
 Рад бы отвязаться я, но – сигнализация.

 Поверхностное натяжение

 По поверхности скользи и всё будет на мази,
 а полезешь в глубину и окажешься в плену.

 Я – скотина, ты – скотина. Та же самая рутина.

 Амбре присутственного места.

 И душный, смертный клерка запах…
 …почти Блок

 Не знаю кто, но пахнет мертвечиной.
 Вид имеешь не жильца, а всё ловишь на живца.


 Агрокультура.

 Ехали на выселки, высевали высевки.
 Засевали озими – знать, совсем уж crazy мы.
 Делишки эти злачные, людишки эти мрачные.
 Манишки б попрозрачнее, да фишки поудачнее.

 Я слеп, я глух, я нем – но ем.
 Жую и думаю: “Зачем?”.

 Отмолю, покаюся – снова покусаюся.


 Liberal values.

 Hardboiled пересекает дверцу Royce’a.
 Сипит caporegime: “Ladies, стройся!”
 И тянутся во фрунт не только бл**и,
 но и вполне ответственные дяди.

 Робея, шествую приделом, а думаю о грешным делом.
 Делишки-то духовные, мыслишки-то греховные.

 Гримасы евгеники

 Где границы патриотизма?
 Саша Герцен.

 Моя ль вина, что куры не несутся,
 что скот падёт и снова недород.
 Кого спасать? Спасённые спасутся,
 ну, а народ – какой же он урод.

 Уродлив лик врождённого урода.
 Тот искажён, тот просто прокажён.
 Род обречён. Утрачена порода.
 Нет упряжи, но каждый запряжён.

 Здесь нет счетов – расчёты и просчёты.
 Расчётливо просчитана тщета.
 И счёта нет, ведь изломали счеты.
 И нищета. Какая нищета!


 Я не безобидное тело стекловидное.
 Не на всё пригодное тело всенародное.


 Rigor spiritus.

 Тебе ничто уже не интересно.
 И мысль пресна, и клеточка тесна.
 И тесно кресло, так сжимает чресла,
 как трижды разведённая жена.


 Ох, и неудобное это место лобное.
 В зрак взглянул гиене я – побывал в геенне я.
 Почитал бы Гейне я – упразднили чтения.
 Но всего ехиднее шепотки ехиднины.


 Наша Маша.

 Стою перед квадригою и ногою дрыгаю.
 Дура я, задрыга я, да ещё барыга я.


 Ох и незавидная желёзка щитовидная.


 С барабаном шествие – тоже происшествие.
 Желанней происшествие – мессии пришествие.


 Лехаим, Серж! Ты, вижу, не рассержен.
 Так рассердись, погуще разведись
 и убедись, что нужный вставлен стержень,
 и на стержне потвёрже утвердись.


 Токай, шабли и божоле,
 четыре вишенки в желе.


 Супружества прекрасные плоды

 Пришла жена. Вестимо, не княжна.
 Она нежна – какого ж мне рожна?
 “Как ты пригож”, – всегда одно и то же.
 Супружья дрожь в хозяйстве не нужна.
 Супружью дрожь меняю я на дрожжи.
 Пусть косит рожь и режет кабана.
 Где дрожжи, бл**ь? Мы прожились до дна!


 Рак как свистнет. Брак как скиснет.
 Брань на вороту повиснет.
 Ах, как мы крупно просчитались –
 законным браком сочетались.


 У старшого Плиния вся халупа синяя.
 Завидую Сократу я – вот жена жопатая.
 Леди целомудренны, а ягодицы пудрены.


 Пугливый гой.

 Грядет не нами избранный народ.
 Предчувствую дальнейшие убытки.


 Не доливай в свои мозг помоев,
 как это принято у гоев.


 Скорблю усекновенною главою.

 Нежной и воздушной.

 Сотри помаду, пудру, смой брасматик,
 и лак с ногтей, и кровь из-под когтей.


 Как Вам виски? – Конечно же, навылет.
 Прицелься. Промахнешься – пожалеешь.


 Небезупречной девственности запах.
 Укатали Сивку горки и приставили к уборке.


 Формулы.

 Казни.

 Намазать дёгтем.
 Нацарапать когтем.
 Освежевать и вывалять в пуху.
 Заставить самого себя сожрать.
 Не добивать. Пока не переварит.


 Дуэльная.

 Барьер. Лепаж. В упор. До первой смерти.
 Не погребать. Вороны расклюют.


 Вы чем пришли? На ком добрались? Кто вы?
 Не вижу лиц и паспорт проглядел.
 Опять не пали тяжкие оковы.
 Наверное, проспал Наркомвнудел.


 Плюсквамперфектум греческих календ.

 Тащусь в хвоще в чужом плаще.
 Весь лик в борще, ну, блик, ваще…


 Я не могу рисковать необходимым
 В надежде приобрести излишнее.
 Герман.

 Ты держишь кур, а я держу пари.
 Кур содержать, конечно же, верней.
 Не пей “Кокур”, деньгами не сори,
 допустят к извлечению корней.


 Исторические корни.

 Пойду поссу, пока не отсырел.
 На корточках, как встарь мочились скифы
 в ковыль, чабрец и разное травьё.


 Иезуиты, милые ребята…

 Как упоительно в ночи Господним именем
 терзать девичью плоть под полным выменем.


 Всё. Basta. Мне пиз*ец.
 А вам пиз*ец с изюмом.


 Эсхатологии рассудочная пропасть.

 Вступает церковь в деликатный возраст.
 На небе звёзд! И птиц изрядно в гнёздах.
 Грузнеют гроздья и тучнеет скот.
 Стекает кровь и истекает воздух.
 Теснятся недра и в зловонных пёз*ах
 грядущих бедствий вякает окот.

 Дональд Дак такой мудак.

 Мысли христианки, латентной нимфоманки

 Ох, и недотрога я, себя за клитор трогая,
 призываю Бога я, ласка Божья строгая.


 Насвистывали живчики весёлые мотивчики.
 Прибавляясь рубликом, пробавлялись бубликом.
 Радовались бублики: “Хорошо в республике!”


 Позвонче пой, ведь я совсем слепой.

 Помоги отдать долги.


 Ведь ты брюнет, а я люблю брюнетов.
 Мой дед, корнет, он тоже был брюнет.

 Прислонили к стенке – дрогнули коленки.

 Мелкие происшествия

 Вот рухнул риал и тряхнул сериал
 седой стариною в субботу.
 Взорвался Ирак. Буш по факту дурак,
 взваливши на Сэма заботу.

 Глушите ситро и спешите в метро,
 попутчице сплёвывать в сумку,
 глазеть на плакаты Сюзи Куатро,
 похожей на бритого Умку.


 Вы бесполезны – как катализатор.
 Но допустимы – как паллиатив.


 Ювенальчик–с–малый пальчик.

 Тщетное, тщедушное племя двоедушное.
 Скудное, дешёвое, потому – грошовое.
 Мелкая душоночка, в складочках мошоночка.
 Медячишки медные, а людишки вредные.
 Вот скребу я лапою и слюною капаю.
 Пасть захлопни, паразит, от тебя козлом разит.

 Хоть литёрка2 с виду я, но ведёрко выдую.
 Запишуся в рамки1 я, вдруг да выйду в дамки я.

 Не считаю нужным помогать недужным.
 Если занедужу я, брошусь с кручи в лужу я.

 Объяснял один мудак – всё я делаю не так.
 Видел дурней, резал дурней – те хоть были покультурней.

 Толковал один болван, что семь лет он не был пьян.
 Так напейся, в щель забейся, в грязь заройся и не бойся.


 ______________
 1)рамки – карты от туза до валета;
 2)литёрки – все прочие (арго).


 Всё. Счастья нет. Покоя нет. А воля
 так ограничена, что даже не смешно.

 Вот Вы вошли и всё как встарь – всё старо.
 И отняли последний аргумент.
 А сердце пропустило два удара.
 Пора менять ударный инструмент.

 Весь изогнусь пластмассовым оскалом –
 как эта гнусь вчера меня ласкала.
 Вот Блез Паскаль, а вот театр Ла-Скала.
 Хайло не скаль – кто где тебя таскало?


 Закадычному другу:

 “Как хороши Вы будете во гробе”.

 Заклятому врагу:

 “Плащ не забудь. Я помочусь в могилу”.

 Универсальная эпитафия:

 “Не понял…”

 Ганнибал Лектер – Клариссе Старлинг:

 “Я всех пожрал, чтоб до тебя дожить,
 но ты с другим – ужель напрасны жертвы?”


 Жил когда-то Блез Паскаль,
 как кефир хлестал мескаль.
 Говорят, что от мескаля
 зубы чёрны у Паскаля.


 Приходил надысь Наум с Анжеликою Варум.
 Varum nicht да Varum ja – вот и вся его семья.

 МЧС посв.

 Без спасения нет вознаграждения.
 Морское право.

 Приезжаем в Конотоп, ну а там как раз потоп.
 При потопе в Конотопе завелись мокрицы в жопе.
 Мы кричим: “Хватайте за х*й!”,
 а они: “Идите на х*й!”
 Потонули на х*й все во прибрежной полосе.


 Путаница и неразбериха, как способ ведения дел в мире и трактире.

 Попросил волчатину – принесли зайчатину.
 Заказал курятину – дали пятку тятину.


 Клод Моне, Эдуард Мане как-то встретились во сне.
 Говорит Моне Мане: “Ты зачем живёшь во мне?”


 Лёлики и Болеки глотали анаболики.
 И теперь мы Леликов не отличим от Болеков.


 Учебный план.

 Год дерзаем, год терзаем, год свой хвостик осязаем,
 год бля*ей в вине купаем, год дипломы покупаем.

 Why study?

 Вот половодье. Полая вода.
 А мне твердили, что вода беспола.
 Нет, понял я, в ученье проку нет.

 Кошмар Дарвина. Вынужденное взаимодействие.

 Если б кошки не котились, блошки в пропасть бы скатились
 и там бы так запропастились, что разве б в мошек превратились.

 Вынашиваю замысел поэмы, занашиваю чепчики до дыр.


 Моя замурзанная Муза.

 Приказ по местности: “Всем долго жить до 2-х,
 а мне, скрипя собой, спускаться в вечность”.


 Скромное обаяние Шейлока.

 Какая разница, кому платить налоги,
 коль нет возможности вообще их не платить.
 Но как дожить до собственной кончины
 ни пенса по дороге не истратив,
 не износив ни пары башмаков,
 ни разу не отдав сорочки в стирку.

 Пора кончать с животным магнетизмом –
 опять налипла всяческая дрянь.


 По лестнице к нам в цех поднялся катер.


 Пейзаж после промышленной скоблёжки.

 Поднялось в зенит светило,
 всю помойку осветило.

 Патриотизм – добродетель порочного.
 Оскар Уайльд.

 Здесь варят раз в три дня обсевки
 и парни в плисовой поддевке
 мусолят жёлтые рубли.
 А плохо ёба*ые девки
 затем лишь посещают спевки,
 чтоб их получше отъебли.


 Оппоненту

 За всё ответишь. До шестого знака.
 Я зла не помню. Встретимся в суде.
 Простись со всеми. Лучше бы ты умер.


 Не продается первородство,
 но можно метрику продать.

 Замужество в Сомали. Брак в Руанде.

 Жили коротко и мучительно.
 Умерли в один день. Ближайший понедельник.


 Откуда ноги ни расти,
 нам их носить до старости.

 Приходили мишки-гамми
 с косолапыми ногами.

 Я от младых ногтей эндемик.
 Не член, не кор, не академик.


 Гендерное.

 В стране полно воинственных девчат,
 коль волки блеют, овцы пусть рычат.


 Коммунистам-пассеистам.

 Мы дети протестантской революции,
 вы – вы****ки октябрьской поллюции.

 Что за комиссия, создатель,
 быть рослой дочери по грудь.


 Петро, а вот метро –
 придумано хитро.
 Хитрее, чем ситро,
 хоть и не так остро.


 Косноязычен, как специалист, опросный лист.

 А я из собственных кишок,
 кряхтя, вытягивал стишок.

 Мне жизнь на лапу наступила,
 не извинилась и прошла.

 Fashion – головокружение от доспехов.

 Плоть возогнав в постиммортельный газ.

 Орут фабричные девчонки,
 что шаловливы их ручонки.
 И дразнятся, амикошонки,
 и задирают рубашонки.

 Из рук вон хорошо.

 Из монолога подвыпившей мещанки.

 И прожорливы, и злы все мужчины и козлы.
 Прозорлива и нежна трех мужей одна жена.
           Полимерная она.

 De mortuis…

 Бахметьева двукаменной была.
 О ней и лахать как-то не пристало.
 Вздыхают те, кого она ебла.
 Ликуют те, кого это еб*ло.


 Добродушный эрудит никому не повредит.
 Благодушный паразит прав ничьих не поразит.


 Кристи богата, зовут её Агата.

 Воспитывайте «мега», подпитывайте эго.

 Есть парни в этрусских селеньях,
 жаль, сдохли этруски давно.


 Все равны? Не все равны.
 Всё едино. Всё едимо.


 Католик я. Крупней, чем папа римский.
 Узнают в Ватикане – мне пиз*ец.
 Ротвейлер конкуренции не терпит.
 Понтифик. Всех ревнует к небесам.

                А сам?

 Многие двуногие.

 Ни крепости, ни кротости, ни стати,
 ни краткости и ни её сестры.


 Тот плохо ходит. Тот неплохо ходит.
 Тот не в себе и ходит под себя.


 Коллоидному Коле.

 Вот Коля, наконец, нашел кого-то,
 кто на него не смотрит сверху вниз.
 Семнадцать лет. Уже в четвертом классе.
 Слюнявчик мокр. А выглядит как взрослый.


 Снять бы Ирку под копирку,
 сделать лишний экземпляр.
 Не за пепельную ль дырку
 был истерзан Абеляр?


 Юноше бледному с взором горящим.

 Сбежишь как молоко. Не кипятись.
 Не сваришься. Тем более вкрутую.


 Хлеще США страна Болгария, но Россия хлеще всех.


 Пятые, девятые – девки толстопятые.
 Первые, четвёртые – пятки вечно стёртые.


 Ушки треугольные и краеугольные.

 К единой устремимся цели!
 Что за ху*ня – уже в прицеле.

 Потное и рвотное зелье приворотное.
 Нахлебался зелия – жуткое похмелие.

 Я тех на этих не меняю, ничем их не обременяю.
 И только тем и занимаю, что их всерьез не принимаю.


 Уж иждивенцы эти венцы.
 А в Ровно всё, представьте, ровно.

 Дромомания.

 Выхожу я в Самборе – скребутся девки в тамбуре.
 Я в Мукачево судачу, в Судаке глотаю чачу.
 Рву в Сваляву на халяву,
 а в Куяльник на дурняк.
 Ем на славу, пью на славу
 и чужой курю терьяк.


 Я принес камней в подоле
 и кричу: “Hello, Dolly!”.
 Отвечает тихо Dolly,
 что меня лишили доли.
 Я за долю эту Доллю
 прямо в поле при**здоллю.

 Налипает на лицо кружевное бельецо.

 Тяти и дитяти. От Рахметова до Ахметова.
 х*й на х*й менять – только время терять.


 … и куполом сократовского лба
 последний гвоздь вбивал он в крышку гроба.


 Вот некто, смерти обречённый,
 восстал, как Дрезден, из руин.

 Якый йихав – такого здыбав.

 Она меня опилками кормила,
 а я её стеклом фаршировал.


 …и, провалившись в собственный желудок,
 он первый раз почувствовал, что сыт.

 Въезжая в рай на собственном хую,
 вдруг понял, что достиг своей вершины.


 Славянская волынка.

 Долги наши тяжкие, а тяжбы наши долгие.
 Дела наши скорбные, так хоть бы скорби наши дельные.

 – Дай закурить, – В четверг не подаю,
 – Сегодня пятница, – По пятницам не курим.


 Как он красив – аж зубы заломило.


 Чем больше ограничен, тем более раним.


 Вот скользнул к ней в лоно я,
 а оно зелёное.
 Мечталось гинекологам.
 А удалось экологам.


 Мне отмщение и щас как дам.


 Забавы унтер-офицерской вдовы.

 Как наклала в капор я, сразу впала в ступор я.
 Вот стою я в ступоре и ногою тупаю.


 Послужил при Стёпе я, нажил плоскостопие.


 Хоть кол на голове теши, только music не глуши.


 Дело половинное – не вполне невинное.
 Впрочем как и винное.


 Тревожен век. И коммерсант
 глотает антидепрессант.


 Вот попью я чаю,
 ножкой покачаю,
 всех я удручаю,
 да и сам скучаю.


 Шурочки-мурочки, жареные раки,
 у России-дурочки два прыща на лике.

 Утро туманное и не гуманное.


 Свобода слова имени Ослова.


 Третье сословие глазами люмпена.

 Вашу тять и Вашу мать неудобно разнимать.
 Вашу сеть и Вашу суть по кусочкам разнесуть.
 Ваших рож и Ваших жоп не поправит фотошоп.

                Оп!

 Follow me, а я в Перми.

                Муслимки.

 Бедуин, как верблюжонок – сух, заносчив, горбонос.
 У него десяток жёнок – в полигамию занос.
 Мусульмане, басурмане, а я славненький такой,
 православненький в тумане с патриаршею клюкой.
 Бербериец не ариец, но огонь ему родня.
 Пламенеет ассириец – ох, не трогайте меня.
 Обойдусь без пипифакса – пусть главенствует Аль-Акса.
 Я – времён новейших Яго, вся Европа шлёт мне саго
 и, с ухмылкою косою, поедаю вашу сою.
 Наплевать, что рвутся бомбы, доброхоты ставят пломбы
 на контейнеры с едою. У меня под бородою
 злой кадык, как поршень, ходит – мой Аллах вас всех уходит.
 В европейский ваш роток свой, как кляп, забью платок.
 Позабудете про бар – будет вам Аллах акбар.


 Сползает с плеч в ночи органди.
 Медоточив Махатма Ганди.


 Чёрненькая киска – это фактор риска.
 Рыженькая киска – приключенье близко.


           Советы с паперти.

 Не собачьтесь из-за денег.
 Не сорочьтесь из-за славы.
 Не живите пользы для,
 одолжите три рубля.


 Всем монашкам – Нюшкам, Машкам.

 Держишь клитор в сырости
 и поёшь на клиросе.
 Поцелуйте в х*й меня,
 матушка-игуменья.


 Когда б писался Bolshakoff,
 интриговал бы дураков.

 Жил-был король когда-то…
 Авторство спорно.

 Жил-был кондом когда-то,
 при нём манда жила.
 Родней, чем течке вата,
 она ему была.

 Бочок его потёртый
 плотней в себя вложив,
 вину за воздух спёртый
 на течку возложив.

 Злоба дня не для меня.
 Трамвайная реплика.

 У Европы нынче в топе
 Гней Помпей и герр Ромпей.
 Лучше водочки попей
 и не суйся в эти топи.


 Вольнодумцы, остроумцы – шаловливости презумпцы.


 Неуклюжи грации душевной эмиграции.
 Лемминг эмигрирует, Флемминг интегрирует.


 Прокруст похрустывал суставом,
 себя назначив начсоставом.

 Стихи мои невнятны.
 Не всем малопонятны.
 Порой весьма занятны.
 Но часто неприятны.

 P.S.
 По мне хоть и татарин,
 ведь я хороший парень.


 Покажи, фискал,
 налоговый оскал.

 Проводится ревизия,
 подсчитана провизия.
 Всего недовложение,
 такое положение.
 Лучше уж бандиты,
 чем эти аудиты.
 Такие паразиты…


 Говорят, что Кон-Бендит
 раньше тоже был бандит.
 Подобрал его “Greenpease”,
 зачем Брюсселю мальчик-пис?


 Kapital Frau.

 Отселева доселева
 седалище киселево.


 Экзальтированной пуристке.

 Лежала в формалине я,
 желала стать невиннее.


 Моим стихам, как полноценным венам,
 настанет свой приход.
 Марьяна Бесцветная.


 Книга Бытие инъекционного.

 Вначале было клёво и клёво было с ног.

 Пришел контроль. Ушла романтика.
 На смету не повяжешь бантика.


 Не было печали, клерки накачали.


 Жеманство идиотки.

 Ой, не смешите меня,
 у меня сфинктер слабый.


 После совокупления всякий измочален.


 Градоначальнику.

 Косноязыческие Чайки
 корнями тонут в чрезвычайке,
 а зеленью облитой кроной
 приманивают рубль зеленый.


 Кому и “Lego” – alter ego.

 С первоосновой жизни слита
 скорей улита, чем элита.


 И голова у Вас хорошей формы,
 но что произрастает в голове?


 Вот шведская семья собак славянских
 трусит степенно по сырой траве.


 Маё любимое стихатварение.

 Я сабака мусорного бака.
 Крадучись из средоточья мрака,
 я твержу тебе, дитя барака:
 “Дай монетку на аренду фрака!”


 Я буду, несомненно, ребячески здоров
 до радостного дня физической кончины.


 Подслушанный комментарий.
 (практически дословно)

 Вы помните, вы всё, конечно, помните,
 (вспоминай, животное)
 как я стоял, приблизившись к стене,
 (встань, чудовище)
 взволнованно ходили вы по комнате
 (в глаза смотри, уёбище)
 и что-то резкое в лицо бросали мне.
 (язык твой раздвоённый)

 Вы говорили, что нам пора расстаться,
 (вот сучище)
 что вас измучила моя шальная жизнь,
 (ну не падла)
 что вам пора за дело приниматься,
 (ах, мерзавка)
 а мой удел – катиться дальше вниз.
 (как такую не любить)

 Любимая, меня вы не любили,
 (разве она не великолепна)
 не знали вы, что в скопище людском
 (е**ть её и резать)
 я был как лошадь, загнанная в мыле,
 (а резаную сажей мазать)
 пришпоренная смелым седоком.
 (смолить и к стенке становить).


 Духовной жаждою томим,
 духи жены сожрал Ефим.


 Ганнибал Лектер в пустотах психиатрического карста:
 монстр с безупречным метром прекрасного.


 Символ веры, символ веры
 притащили пионеры;
 как сказать вам – для примера –
 вроде х*й из чугуна.
 Но приплюснута головка –
 даже серпику неловко –
 изогнулся как золовка.
 посылая брата на…

 Нежной и воздушной II.

 Она не ёб*ная в голро,
 а не целованая в ргудь.

 О разнице между Annie Lennox и Sam Brown.

 Буквально всё другое –
 спиное и ногое,
 но чувство – то нагое…,
 как в городе Нагойя

 храп хриплого гобоя,
 когда между собою
 сумо две туши – к бою.

 Не с нашенским умом
 поддакивать сумом.


 Полет валькирий под хмельком в сортирий.

 О сложном, но умопостигаемом контенте венерной логии.

 Не всё так просто, как в паху короста
 в процессе роста Госта до погоста.


 Вот в луже отражаются –
 то ли звезда, то ли фонарь, то ли звезда,
 в уме моем сражаются –
 то ли п*зда, то ли букварь, то ли п*зда,
 но в сердце сопрягаются –
 то ли любовь, то ль блуд, то ли любовь,
 зато в борще лягаются –
 то ли морковь, то ли свекла, то ли морковь…

 Разорван на две части я
 за в жизни неучастие.
 Терпеть деепричастие –
 мое худое счастие.

 А я лежу, как маленький,
 лижу цветочек аленький...

 Наставление вяложивущим.

 Отращивайте жаберные щели –
 в трущобе вы живёте ли, в куще ли;
 и даже до крещения в купели
 решайте где – в плацкарте ли, в купе ли
 перемещаться по ландшафту цвели;
 как избежать сквозному фрахту мели,
 не оставляя брудершафту щели
 между локтями, лбами и – чтоб пели –
 пока вас черви всех к х*ям не съели.
 Концы сомкнулись – вы достигли цели.


 Себе, любимому…II.

 Я – обаятельный мерзавец
 и очень милый негодяй;
 читатель ждет уж рифмы “заяц” –
 “А х*й вам,” – цедит разгильдяй,

 во мне таящийся в потёмках
 почти изношенной души, –
 “они запутались в постромках
 тьмы низких истин – взвесь им звонких
 затрещин и, стянув в тесёмках
 ругни, – а не намеков тонких –
 истошным матом оглуши.”

 Я баловаться не устану –
 пока стоит – я рядом встану,
 а упадёт – и я паду;
 но в простынях пятнистых крошев
 сведу в упряжке лань и лошадь –
 звезду с п*здою в поводу –
 и так до ямы добреду –
 вас всех не лучше и не плоше…


 Людей употребляя в пищу,
 себя под Лениным я чищу,
 макая ёрш в его п**дищу –
 губой обильну – духом нищу.


 Таких как я довольно много.
 Хватайте перья – всё гомно го –
 тично выплюньте в зенит;
 и, на гомне усевшись тесно,
 орите хором – всем известно –
 гомном о гнома – не звенит.

 Вот прозелита колокольчик –
 сейчас вам сделают укольчик –
 вас гомнодумье осенит;
 малосемеен не семит –
 жестянщик, угольщик, стекольщик;
 их жён умучил вагинит –
 всех вялых скво и скважин дольщик.

 Посвящается:

 Волоокой Фире, чья манда в зефире,
 ум парит в эфире, нос всегда в кефире,
 а ебут то в тире, то в её квартире.

 У пони поц как раз страпоний
 и прёт, не зная о препоне,
 прободевая пищевод.
 Кума в дому почти в законе –
 ведет себя как “жучка” в зоне;
 с утра покрепче засупоню
 и поне брошу на развод.
 На удивление приплод –
 поц до колен – а нрав гондоний,
 манда с ладонь – а хвост капроний
 или болоний – чёрт поймет.
 Мичурин с зависти помрёт,
 хотя он помер вроде – в доме,
 где не подлец – так идиот.
 Я задыхаюсь от икот
 и хохотаний – вот урод –
 и вот, поникумивый род
 теперь войдет в науку – в томе
 иль даже в двух – народ в истоме –
 как комикс протокол прочтет.
 А я как boss на ипподроме
 набью живот и жадный рот –
 и дифирамбами, и, кроме
 похвал, купюрами – весь год,
 а то и два, четыре – гоме-
 опат мне шарик подберёт –
 я буду жить, пока в попоне
 у пони блошка не помрёт,
 а это, согласитесь, в коме
 и то в рассудок не взбредёт.
 Вот так пишу я – поперёд
 всех батек в пекло на пароме
 при тянущем канат Хароне
 въезжаю задом наперёд –
 а вы как думали – в Содоме
 научишься всему – ну вот –
 на голый берег прет народ,
 а я на кнехте как на троне,
 просунув руку в отворот
 чужой п*зды худой Наоми,
 осуществляю переход,
 толкуя об Авессаломе,
 которым Фолкнер ум мой трёт.
 Да здравствует последний брод,
 да захворает кум – и в Доне
 утопится – и в ад падёт.
 Кончаю – тянут из ворот
 чугунный колокол динь-доний.
 Кума под понем аж ревёт,
 он сучий потрох ей порвёт –
 а чем ты думала? Мой кот
 и тот меня не злит – в приёме
 не ход конём, но х*й в проёме
 от широты души щедрот.

 P.S.
 Нет у Юры денюжков.
 Юра, вишь, из конюшков.

 Всё…

 Два, три слова…

 Он доктринёрствует как круглый идиот
 и, как квадратный дурень, жрёт учебник.

 Бомжи – как жом – архетипичны.
 Оседлость – пресный компромисс.

 Ромб – судорожный квадрат.
 Право – лукаво.


 Памяти Шерёжи Ешенина.

 Живите так как вас ведёт п**да,
 слегка раздвинув полные колени;
 вас не упомнишь – одного гнезда
 птенцы от маринадов и солений.



 Всю чистоту, весь пыл души невинной,
 я мог истратить, выучив “Сурок”,
 когда п**да – промоина, зверина,
 губой мой х*й спустила, как курок.

 “На холмах Грузии лежит ночная мгла,
 шумит Арагва предо мною…”
 мой х*й, как прежде, во главе угла,
 всей мудростью наполненный земною.

 “Белеет парус одинокий
 в тумане моря голубом…”
 технологичней глупых Нокий
 мой х*й под микросхемным лбом.

 “Ночь, улица, фонарь, аптека,
 Бессмысленный и тусклый свет.”
 Мой **й вполне библиотека,
 вам даст осмысленный совет.

 “Гул затих. Я вышел на подмостки.
 Прислонясь к дверному косяку…”
 В Эльсинора пагубной извёстке
 датский х*й, Офелия, ку-ку…

 “Хочу у зеркала, где муть
 и сон туманящий…”
 **й, собираясь, не забудь
 в чужом пристанище.

 “Крошка сын к отцу пришёл
 и спросила кроха…”
 папин х*й п*зду нашёл,
 растворился в Сохо.

 “Чудовищна, как броненосец в доке, –
 Россия отдыхает тяжело…”
 о вязнущем в болоте диплодоке
 бормочет х*й, венчающий чело.

 “Они летят, они ещё в дороге,
 слова освобожденья и любви…”
 а я в лупу рассматриваю ноги,
 мне по х*й всё, хоть ухо оторви.

 “О город ящериц, в котором нет души –
 от ведьмы и судьи таких сынов рожала…”
 Подагра, гад? Хоть х*ем, но пиши,
 язви и жаль, вонзая х*й, как жало.

 “Звенела музыка в саду
 таким невыразимым горем…”
 я х*й п*здою обведу
 и к гландам выведу. Поспорим?

 “Вставай, страна огромная,
 вставай на смертный бой…”
 лезь на х*й, сука стрёмная,
 еби сама собой.

 “Жди меня и я вернусь,
 только очень жди…”
 Фердинандов х*й, Марусь,
 носом отведи.

 “Как много девушек хороших,
 как много ласковых имён…”
 мой х*й глядит из всех окошек,
 пунцовей праздничных знамён.

 “Любимый город в синей дымке тает,
 знакомый дом, зеленый сад и нежный взгляд…”
 Она сыта, чей х*й её питает?
 Мне сверху видно. Но не всё. Пикируй, гад.

 “Широка страна моя родная,
 много в ней лесов, полей и рек…”
 Тоньше хэзззззз*я язва прободная,
 меньше **я некто имярек.

 “На языке цикад пленительная смесь
 из грусти пушкинской и средиземной спеси…”
 На вечности весах обломки х*я взвесь
 Суммарно – сколько? Хватит тёте Песе?

 “Из перламутра и агата,
 из задымленного стекла…”
 п*зда, протечностью богата,
 на х*й, как капелька, стекла.

 “…и пела словно первая гроза
 иль будто все цветы заговорили.”
 х*й оседлав, забудь про тормоза,
 мети п*здой сто миль в зловонном мыле.

 “Я ехала домой, душа была полна
 каким-то новым, незнакомым счастем…”
 без соли **й пречувственным причастьем
 сулила мне скоромная луна.

 “Как прежде памятник в саду стоял,
 незримой силой поднятый из праха…”
 а х*й лежал в пространстве одеял,
 не пережив свой страх в преддверье краха.

 “Летящей походкой
 ты вышла из мая…”,
 мой х*й, как находку,
 из губ вынимая.
 “…и скрылась из глаз
 в пелене января”,
 маркиза пролаз
 всей п*здой одаря.

 “И за борт её бросает
 в набежавшую волну…”
 мандавошек бог спасает,
 х*й утопишь хоть одну.

 Сосите х*й учителю –
 ведь учит вас, бля*ей,
 “…насильникам, грабителям,
 мучителям людей”.

 “Товарищ, я вахту не в силах стоять,
 сказал кочегар кочегару…”
 и х*й не стоит, хоть всего двадцать пять,
 бери ж мою жопу на шару.

 “Отвори потихоньку калитку
 и скользни в тихий сад ты как тень…”
 х*й, свернувшийся к ночи в улитку,
 разверни, словно свиток, п*здень.

 “Я встретил Вас и всё былое
 в отжившем сердце ожило…”
 стою, как х*й, у аналоя,
 с п*здой венчаясь пожило.

 “Бьётся в тесной печурке огонь,
 на поленьях смола, как слеза…”
 х*й привычно упёрся в ладонь,
 комиссар, отведи же глаза.

 “Восток зарёй покрылся,
 спит табор кочевой…”
 ты чё в п*зду зарылся,
 х*й лужи мочевой.

 “Я к вам пишу - чего же боле?
 Что я могу еще сказать?”
 Хорош, Татьяна, балаболить,
 пора на х*й п*здой влезать.

 “И медленно, пройдя меж пьяными,
 всегда без спутников, одна ...”
 п*здой, обстреканой бурьянами,
 юлит за пробку от вина.

 “Никого не будет в доме,
 кроме сумерек, один…”
 х*й в резиновом кондоме,
 всем п*здёнкам господин.

 “У любви, как у пташки, крылья,
 её нельзя никак поймать…”
 на п*зде кружевна мантилья,
 х*еет сучка, е*ёна мать.

 “Плачет киска в коридоре,
 у неё большое горе…”
 х*й грызи, дурная Мурка,
 шкурка турка, штукатурка.

 “Ехали медведики
 на велосипедике…”
 х*й сосите, медики,
 додики и педики.

 У Печоры, у реки
 **й точили старики,
 о щебёнку глупую
 тёрлися залупою.

 “Уронили Мишку на пол,
 оторвали Мишке лапу…”
 х*й при нём? Ja-ja, sehr gut,
 ща п*здёнки набегут.

 “Зайку бросила хозяйка,
 под дождём остался зайка…”
 чтоб ты, хамская п*зда,
 х*й забыла навсегда.

 “Я люблю свою лошадку,
 причешу ей шёрстку гладко…”
 над п*здой развешу хвостик,
 х*й как раз заедет в гости.

 “Наша Таня громко плачет,
 урониоа в речку мячик,
 на х*й мячик? Вот те х*й
 на курчавом на меху.

 Необрутализм, чтоб ты сдох…

 Мир – это склеп.
 х*й – это труп.
 Речь – это кляп
 горла и губ.
 Лоно – в дупле.
 Вынут – и в дуб.
 Пёрышком – ляп.
 Прибыли – руб.

 Шьёшь из букле
 саван на круп,
 глупая тля,
 вынь ледоруб.
 Лето – в стекле.
 Кислому – зуб.
 Что же я, бля,
 глупо так груб?


 Страна во сне бормочет: “Баррель,
 галлон, ойлстэйтинг навсегда”.
 Газпром Кремлю минетик вшпарил –
 пяти концов одна п*зда.

 “Налейте колдовства в хрустальный мрак бокала,
 в расплавленных свечах мерцают зеркала…”
 я вспухла, как киста, из облака и кала,
 и сладко вам пою, а раньше мекала…

 Слепоебучие и глухоебанутые,
 на вас не трачу краткой жизни ни минуты я.
 В свою же тьму и тишь хайлом уткнутые,
 слепообманутые глухоутонутые.

 Ривалюцца. Ха! II.

 В тихом сонном Базеле
 лысое х*идло
 нагадало на золе
 одыбленье быдла.

 Соседу.

 Обызвеязвесткованный,
 немотный, скотный, скованный,
 изжёвазашлакованный
 условно человек;
 у.е.х*еяишницей
 жуяглотаяхищницей
 подлескоблеотличницей,
 мыча, отмаял век.

 “Мой костёр в тумане светит,
 искры гаснут на лету…”
 Нас по пальцам в целом свете,
 в х*й вводивших наркоту.

 “На черный эшафот ты голову взнесешь
 под звон колоколов – и глянешь с пьедестала…”
 …тебя бросает в дрожь, но, х*ем расколов
 свой вянущий орех, ты женщиною стала.



 Laziness: Литпромовский Чёрный Куб

 Избрание в качестве составляющей ника куба, самого конформного и незамысловато устроенного многогранника, свидетельствует о болезненно ворочающемся в клоаке захламлённой психики латентном гомосексуализме, который субъект панически страшится выпустить наружу из-за жёстких установок, полученных в тяжёлом, наполненном унижениями детстве. Заглавные буквы — не что иное как вопль мокрицы, жаждущей внимания и похвалы отвратительным ресничкам, опоясывающим её субтильное тельце. Чёрный цвет ассоциируется в лапидарной психике недокормленного телёнка с трагизмом недооценённой современниками фигурки. Прилежное сосание х*я может рассматриваться как подходящая терапия, единственно способная усмирить омерзительные импульсы полуживой недотыкомки.


 Soundtrack: Sam Brown, Stop.