Из школьной тетради

«Ворона» - работа автора, холст, масло, 40х50

Зов

Как будто струна оборвалась со стоном  -
Далёкий гудок паровоза.
И шепчутся грустно нарядные клёны,
Дубы, тополя и берёзы.
И словно пахнуло осенней тревогой
В разгаре застывшего зноя.
И властно позвало в большую дорогу
Печальное пенье стальное.

1963

***
Ветер осенний пляшет,
Полный листвы и влаги, -
Осень подносит чашу
Солнечной крепкой браги.
Соком хрустящим брызнув,
Я закушу зимовкой.
Всё, что дарует жизнь нам,
Брать и легко, и ловко!

1965

***
Луна одна бежит, скользит по небу
Неловко, словно девочка по снегу,
И крыши выгибаются под ней,
Как паруса плывущих кораблей.
Без плеска рассекая синеву,
Дома всю ночь пывут
                плывут,
                плывут,
И нас несут, как нужный ценный груз.
Мы спим, как боги -
В ореоле рук,
Мы спим клубком свернувшись,
Словно лисы,
Мы спим ничком,
Уставшие, как листья
Мы спим и словно заново живём
Уже прошедшим, трудным длинным днём.
Земля моя,
Храни людские сны,
Не допусти
Ещё одной войны,
Пусть корабли-дома твоих детей
Всегда несут спокойно в новый день,
Чтоб даже внуки правнуков моих
Могли слагать о мирном небе стих:

- Луна одна бежит, скользит по небу
Неловко, словно девочка по снегу.

1965

ЧАСЫ С КУКУШКОЙ

Я так люблю вечерние часы,
Когда в часах поет кукушка долго,
Как будто хочет выпорхнуть из дома,
В котором время меряют весы.

Она кричит — и крик ее отмерян.
Дыханье спящих мерно, как прибой.
Мой сон, и тот, уже скулит под дверью,
Чтоб в срок успеть управиться со мной.

Отмерены таинственной рукою
Здесь тишь и гладь — на час, на день, на год…
И лишь кукушка просит непокоя,
Кричит — пока не кончится завод.

Тогда опять в тюрьму свою забьется,
Свободы ждать, в безмолвии грустя.
Страшна свобода, если не поется.
Еще страшней — свобода по частям.

Ей не понять, затейливой игрушке,
Что в этом мире так заведено:
Уж коль тебя поставили в кукушки,
То надо быть с часами заодно!

Назло покою, в поздние часы
Всегда мне книга слаще, чем подушка.
Я не боюсь, что крен дадут весы:
Над чащей дней взлечу лесной кукушкой!

1966

***
Как птица черная на сцену мягко вышла ,
И улыбнулась, глазом в зал косЯ,
Как будто зная: в зале кто-то лишний,
Кому ее и видеть-то нельзя.
Вздохнула и запела... так нежданно,
Что зал не сразу понял, но умолк.
Плясали руки танец, полный тайны,
И каблучки гвоздили нервно пол.
У глаз ложились тонкие морщины,
И наполняли взгляд такой тоской,
Что опускали головы мужчины
И женщины теряли вдруг покой.
А мне, толпою стиснутой галерки,
Спиною гвоздь нащупавшей в стене,
Казалось, что опять даёт уроки
Родная Муза несмышлёной мне:
Мол, одолеть так много надо лестниц
Сквозь тьму болезней, скопища утрат,
И лишь потом бесхитростные песни
Наполненные жизнь зазвучат.

1966 г.

АВГУСТ

Окно в паутине дождя.
Расплывчаты дня проявленья.
Сидеть – и кого-нибудь ждать,
Укутав теплее колени;
Забросить стихи и дела,
Зажечь огонёк сигареты,
Забыть, что за синью стекла
Уходит неяркое лето,
Уходит – и тихо крадёт
Черешню, росу, пароходы.
И голову солнце кладёт
В огромную пасть непогоды.

1967

***
Родилась неказистою.
Но кувшин нераскрашенный
Полон влагою чистою –
Дар без хмеля вчерашнего.
Этой первою нежностью
Вас прельщать и не стану я:
Вы привычный, конечно же,
К кубкам золота старого,
Оттого-то и боль моя
Так для Вас незначительна.

Где ты, заповедь школьная:
Не влюбляться в учителя?!

1966

***
Я мягкая глина.
Мне форма нужна.
Я нежностью вяжущей долго больна,
Под чьими-то пальцами форму ищу,
А пылью останусь -
Себе не прощу.
Я вся ещё буду.
Не быть мне нельзя.
Я форму ищу свою в детских глазах,
В усталой руке, утирающей пот,
В лице, запрокинутом в светлый восход,
В согбенных фигурах седых матерей.
Я - глина.
Я форму ищу на земле.

Я знаю: издревле, во веки веков,
Лишь людям подобных ваяют Богов.

1968

***
Подожди! – и этот дождь промчится.
Постоим под лапами сосны.
Летний ливень бьется сильной птицей,
Словно крылья птицы пленены.
Подожди,
Вглядись в дождинку-каплю,
Что с иглы сорвалась на весу:
Наша жизнь вот так же в вечность канет,
Нам в неё вглядеться недосуг.
Подожди!
Как запахи знакомы:
Стружка, медуница и смола…
Полчаса как я ушла из дома.
Сотни лет я дома не была!
Подожди,
На шутку не похожа
Эта непонятная тоска –
Ртом, глазами, просто всею кожей
Впитывать дыхание леска.
Подожди!
А, может, тот же самый
Летний дождь, пленённый нашим днём,
Колдовал над бабушкой, над мамой…
Подожди – не он, а мы пройдём.

1966

***
 
-Его душа на кончике иглы,
Игла - в яйце,
А утка - в поднебесье....
Скребутся мыши в паутине мглы
И доски пола громко точит плесень.

Смешная сказка, древних слов игра,
Четыре глаза, круглые от страха.
Нам бабушка рассказ плетёт с утра,
Как устали не знающая пряха.

А за окном проходят времена.
Цветам на смену листья облетают,
И тонкая берёзка у окна
То оживает вновь, то умирает.

Ах, бабушка, ну как же это так -
Чем больше бед, тем, значит, больше сказок?
И почему святая простота
Не разойдётся с бедами ни разу?

Не засыпай же, бабушка, скажи,
Ну, почему живуче зло
На диво?
И почему дурак всегда счастливый?
И почему ему так просто жить?

Давным-давно клубок упал из рук,
И наша пряха спит и дышит тихо,
Чтоб не спугнуть мышонка и мышиху,
Затеявших полночную игру.

А мы растём - доверчивы, не злы -
С мышонком, со сверчком, со сказкой вместе.
И беды все -
На кончике иглы,
Игла - в яйце,
А утка - в поднебесье.

1966

ОТРАЖЕНИЕ

Тополя расцвели. И летит по дорогам
Белый пух, словно белые перья ворон…
Мне равнялось семнадцать, и я недотрога,
И в меня почему-то никто не влюблён.
Вечерами подружки с таинственным видом
Мимо окон моих пробегают спеша.
Я им вслед помашу. Я не выдам обиды,
Хоть и жаждет любви и тревоги душа.
Я прислушаюсь к сумраку комнат притихших.
Я одна.
Только в зеркале смутном – двойник,
Он как будто к окну с любопытством приник,
То отступит, то снова приблизится ближе.
Я по дому пустому брожу допоздна,
Пока там, в зазеркалье, не сгладятся тени.
Мне семнадцать. И голову кружит весна.
Только это замечено разве что теми,
Кто живёт в своём мире без всяких сует:
Всё, что с нами случится – у них уже в прошлом.
Оттого-то за мною следят осторожно:
Им осталось семнадцать неведомых лет!

1966

СОН 

Мне это снилось поделом:
Слова сидели за столом,
Большие разговоры
Вели – раздором, хором,
До хрипоты, до немоты
Всю ночь кричали, как коты!
Вопрос, ссутулившись, молчал
И всё ронял кавычки в чай.
Вопрос у слов был, в общем, прост:
Зачем тяну кота за хвост –
Случайно и без случая
Кавычаю и мучаю,
Да так, что живы все едва, –
Не мне подвластные слова?!

К утру решила братия
Придумать мне занятие,
И осудили (ужас-то!):
«Пора её – в замужество!»

1966

***
Я устала ждать тебя, принц.
Оставайся уж там, за лесами.
Мне теперь не нужны корабли
Даже с алыми парусами.

Принц, не надо меня спасать.
Я совсем не Золушка, глупый.
Я другому смотрю в глаза
И тяну, задыхаясь, губы.

Я такая же, как и все.
Я как сказка — скучная, длинная,
С обязательными в конце
Пьяной свадьбою и мужчиною.

Только чудится — сон, не сон? —
Где-то рядом топочут кони,
И кривится от слез лицо
В золотой, набекрень, короне…

1966

***
А мне цыганка нагадала
Достаток в жизни небольшой:
Красавца-«черви» с сердцем алым
И «крести» – с чёрною душой;
Один – для радости, для сердца,
Другой – надёжная рука…
А вот куда от них мне деться –
Не знала старая карга.
И надо мной сгустились тучи,
Все силы тёмные небес:
Не знала я, который лучше, –
Который с сердцем? Или – без?..
И не дождались чарки сваты:
В сомненьях годы быстро шли…
Ведь были оба – бородаты!
И были оба – короли!

1967

*** 
За пределами рая
Свет незнаньем высок.
Всё, как есть, принимаю:
Револьвер – и висок,
Зверолов – и добыча,
Ограбленье – и клад…
Мною пойман с поличным
Вожделеющий взгляд.
Окликаю над бездной:
Дотянись! – хороша?
Я и в грешницах — бездарь:
Слишком зряча душа.

1967

Тени

Целую хмурые глаза.
Не надо слов.
Не надо песен.
Тебе твой мир сегодня тесен
И мне об этом знать нельзя.
В водовороте быстрых дней
Мелькнёт и этот малой каплей
И в прожитое наше канет.
Смешно грустить, неверно, мне.

Бреду по улице ночной,
Неловко наступая в лужи,
И тени две -
Как наши души -
Безмолвно следуют за мной.
Одна огромна и светла,
Она меня опережает,
Шаги неловкие прощает,
Ошибки делит пополам,
И мне её не обогнать,
А, впрочем, это и ненужно -
Мне так легко, сметая лужи,
За нею, светлой, вслед шагать.
Другая тень мала, черна,
Плетётся нехотя за мною,
Всё кажется, что за спиною
Мне кулаком грозит она.

Нельзя, неверно, уходить
С непониманьем за плечами,
И так по улицам бродить
И думать, трезво и печально,
О том, что даже водопад
По сути - совокупность капель,
И что в былое наше канет -
То не воротится назад.

Две наши тени,
Две души
Не встретятся никак на свете.
Непонимание в ответе
За всё, ушедшее в тиши.

1967

***
Ты вернешься из туманных
Городов чужих и странных,
Обреченных на изгнанье
В языке моей любви.
Позови!

Я все заброшу,
Торопливо плащ наброшу
И по улице продрогшей
Пробегу, сметая дождь.
Позовешь?

А, может, просто
Ты вернешься злым и взрослым,
Отрешенным от волос моих,
От моих смятенных глаз,
От вопросов, от расспросов,
Поцелуев ранних, росных,
От любви смешной, невзрослой,
Что давно уже прошла?

Будет дождь, и будет утро
От дождя, от слез ли мутным…
Нет названья горю в мудром
Языке моей любви.

1967

Уходящее детство

Цепочки следов опоясали землю.
И только снежинки - начало начал.
Не хочется думать:
А так ли?
А с тем ли?-
Идти, и щекою касаться плеча,
Идти и скользить по застывшему насту,
И снежную пыль поднимать за собой.
Таким и бывает, наверное, счастье -
Щемящим и сладким, как старая боль.
Я варежкой нос растираю
И грустно
От детского запаха талых снежков.
И хочется помнить о том, что ненужно.
И хочется плакать о чем-то смешном.

1968

***
Ты — мое несбывшееся счастье.
Я тебя увидеть не отважусь.
И в своей стране к высокой власти
Не приходят, к сожаленью, дважды.

От тебя, от глаз твоих печальных,
От бровей смешных и светлых песен
Я уйду навек к чужим причалам,
Белый флаг над палубой развесив;

Буду я другим женою верной,
Пленницей, подругой, тихой сказкой.
Сердце мнит из гордости, наверно,
Что себя обманывать — напрасно.

Но своей — не чьей-то — неудачей
Пусть живу — и пленницей, и тенью.
Белый флаг тебе не предназначен.
От тебя в тебе искать спасенья?!

1968

***
Белая, белая осень.
Нынче белая осень.
Белые кроны деревьев
Ветер на ветках носят.

Сяду босая у печки,
Стану баюкать сына.
Маленький человечек
Руки во сне раскинет.

Я за окно не гляну
И позабуду, что где-то
На золотой поляне
В стог уложили лето,

Что у калитки осень
След твой навеки смыла.
Это неважно вовсе
У колыбели сына.

1968

***
Зачем тебе мой грустный мир
Ночей бессонных, тихих песен
И бесконечно длинных лестниц,
Ведущих в рай чужих квартир?

Зачем тебе моя печаль,
Что неделима и нетленна,
Что как волшебное полено
Горит бессмертно по ночам?

Зачем тебе моя душа?
Возьмешь ее себе на память?
Но тяжела она, как камень,
И так умеет не прощать.

Ведь все равно — мои печали,
Мои пути, мои огни,
Мои бессонные причалы
И переполненные дни,

Ребенка плач в чужих запечьях,
Пятак последний в кошельке —
Все только мне.
И разве легче,
Когда ты рядом — налегке?

1968

ОТГОВОР ОТ НЕСЧАСТНОЙ ЛЮБВИ

Тоску о тебе так легко превозмочь —
Лишь только припомню, что рылом не вышла.
Ты — день суетливый,
Я — тихая ночь.
Зачем-то же это придумал Всевышний,
Чтоб вечно они расставались, едва
Лишь встретятся — о, без объятия, наспех;
И разве болит у совы голова,
Что кочет какой-то поднял ее на смех?
Да нет же!
И бдений ночных не сменю
На самый распраздничный день препогожий,
И в ночь, невидимка, тебя не сманю:
Ты даже и рядом со мною — прохожий.
С корытного ряда в каретный — не мне
Въезжать, уповая на как бы прощенье.
Я ночь.
Я такое твое упущенье —
О коем заплачешь на адском огне!

1968

***

Какой-то город чертит странный
Косыми линиями дождь,
И с ученическим стараньем
Он щедро синий цвет кладёт
Все краски тёмные мешая,
Рисует дождь провал окна.
Я в этом городе чужая.
Я в этом городе одна.
Я понимаю, что неправда
Все то, что видится вокруг -
И непреступная ограда
Из вскинутых скрещёных рук,
Шагов бессчётное шуршанье
И шин спешащих смутный звук.
Но в этом городе печальном
Тебя я всё же не зову.
Хотя я знаю:
Город рухнет
И глянут ласково глаза,
И как ребёнка
Взяв за руку,
Ты приведёшь меня назад.
Я не скажу тебе ни слова,
И это будет просто ложь.
Ты не поймёшь,
Когда я снова
Уйду в один прекрасный дождь.

1969

УТРО 

А что еще для счастья надо?
Поёт кофейник на столе.
Тепло, отпущенное на день,
Темнеет бархатно на дне.

Бумаги еле слышный шелест,
Уже ненужный лампы свет –
Как сна большое продолженье,
Которому начала нет.

И каждый звук в тиши заметен.
Пройти по полу – словно спеть…
И день грядущий бесконечен,
И можно многое успеть!

1968

СТИХИ НА СТЕНЕ

Это медленный, медленный яд –
Сочетание певчих слогов,
Что равняют людей и богов.
Это тихая тайна моя.
Всё проходит. И даже любовь.
Но прощаться с ней надо не мне.
Я стихи напишу на стене
И расстанусь навеки с тобой.
Вся история нашей любви –
Давних предков бессмертная грусть.
Нам они передали в крови
Безысходность немеркнущих чувств.
Оставайся таким, как живешь –
Верным стражем морали и догм,
И не знай, что ведет тебя ложь
По лукавым скрижалям дорог.
Я уйду в свою певчую жизнь –
Для любимых транжирить слова.
Будет яд моего колдовства
Без меня своё дело вершить:
Станешь тенью поющей стены,
Станешь верить забытым губам,
Что слова без напева – пресны,
Как душа без страданья – глупа;
Что великая самая честь –
Сокрушать наши стены под дых,
Что мы живы – покуда мы есть
Вестью бунта в законах любых…
В этом веке не встретиться нам.
Но в каком-то еще, может быть,
Станет только словами стена
И поможет другим – полюбить.    
            
 (Написано на стене одного из  фрунзенских домов  в 1968 г.
  Хозяин умер в 1991 г. Стена ещё стоит…)

ПОД ОКНОМ

От рук моих, от губ отлучен,
У одиночества в плену,
В больничной курточке колючей
Сынишка мой припал к окну.

Он смотрит тихо, без укора,
Не улыбаясь, не щадя,
Как я стою в молчанье горьком,
Глотая капельки дождя.

Он смотрит ясно и прощально
Сквозь сад, ограду и дожди,
Сквозь беды, горести и счастье,
Что мною прожиты, глядит,

Все смотрит — взросло, незнакомо.
Черна намокшая листва.
И застревают в горле комом
Любви и нежности слова.

1969

***
Я забуду умение слышать
Шорох веток за ставней тугой,
Не замечу, что враг мой не дышит
И что друг расстается со мной.

Не замечу, как осень настанет,
Дам последнему листу упасть,
Не увижу, как белая стая
Журавлиная скроется с глаз.

Стану прошлое мерить, как поле,
Что сумела я тихо пройти:
Никому не прибавила горя,
Никого я не сбила с пути.

Я пирог из духовки достану,
Сяду я в тишине, у огня,
Буду счастлива, и не узнаю,
Что мой праздник прошел без меня.

И закончу бесшумный свой ужин,
Тихо крошки смету со стола.
И не крикну:
— Кому это нужно,
Что чиста моя совесть была?!

1969

Ода безбожию

Свет оплывающей свечи,
И стен нетронутая святость.
Церковный сумрак пахнет мятой.
И тихо тренькают ключи.
Но загудели вдруг тревожно
Колокола из пустоты,
И отозвались в сердце дрожью
Глаза угодников святых -
Грешна ли я?
Кричу: - Безгрешна!
... - Грешна, - доносят своды стен.
И я гляжу в себя, как в тень,
И со стыдом читаю нежность
В сиянье глаз,
В изгибе губ,
В руки задумчивом движенье.
И в том познании - паденье.
А, может, своды всё же лгут?

В дали моих родных долин,
Где на мазарах пишут фрески,
Где лица идолов нерезки,
Тоскующих в степной пыли, -
Там чести нет молиться женам
За нежность,
И за то, что в них
Есть продолжение законов -
Земных и грешных -
Не святых,
Всего лишь продолженье рода,
Неверья и мирских забот, -
Там нет таких высоких сводов
И пышно льющихся бород.
Но всё ровно - одни истоки
Питают сказки про богов.
Что ж к человеку так жестоки
Вы, порождение его?
И я не верю в то, что есть Вы,
И я молюсь не Вам, не Вам -
Молюсь изгибам древних лестниц,
Молюсь высоким куполам,
Молюсь художникам и нищим,
Богов рождающим на свет,
Кто не в богах спасенье ищет,
А в ремесле, и в мастерстве.

Угарный мир колоколов
И позолоты и печали.
Из грешных снов берут начало
Надежда, Вера и Любовь,
Они живут не в церкви - в сердце,
Как зрелых душ людских роса.
Я просто знаю -
Все мы дети
Извечной веры в чудеса.

1969

МАМЕ

Ухожу незаметно,
Растворяюсь в толпе,
Наше раннее лето
Оставляю тебе.
Я одна виновата,
Что дороги длинны.
Может, это расплата
За тревожные сны?
Ухожу незаметно,
С каждым днём ухожу,
Всё, что мной недопето,
Я с собой уношу.
Ты учила: не нужно
Слёз прощальных ронять.
Переулками кружит
Тихий город меня.
Я влюбляюсь в рассветы,
Что как люди чисты,
Между мною и светом
Разводные мосты.
Ухожу незаметно,
Ухожу навсегда
В переулки, в рассветы
В люди,
       в песни,
               и сны.

*** 
Не берите поэтов в мужья.
Не берите их в жёны!
Что им надо, какого рожна,
С их душой обнажённой,
В этом мире, где всяк норовит
В свой улиточный домик сокрыться?
Что у них колобродит в крови?
Только — с истиной слиться:
Стать пчелой и цветком,
Ветерком,
Стать и морем, и камнем;
Всех любить, не нуждаясь ни в ком,
В вечность звёздочкой кануть;
Суть изведать, чтоб всем рассказать,
Но себя лишь запутать;
Всё возможно для них, что нельзя.
Им законы — для смуты;
Неземному их миру дворцы
Не годятся в подмётки;
Предотлетные вечно скворцы,
Перелётки;
Перелеском сквозным эта жизнь
Сквозняками продута.
Ну,  зачем ты, зачем же, скажи,
Всё отдал — за минуту:
За минуту немыслимых мук
На Голгофе прозренья?..
Только сердца прерывистый стук,
Только — стихотворенье…
Не берите поэтов в мужья,
В жёны их не берите,
Не берите их даже в друзья.
А всего лишь — любите…

1969

ПОРТРЕТ ДОРИАНА ГРЕЯ 

Чистота и помыслов, и чувств
Остаётся в прошлом безвозвратно.
Дайте срок – и тоже научусь
Зависти, обману и разврату.
На лице моём напишет рок
Все грехи, обиды и наветы.
Мы – портрет,
                а Бог – всего исток –
Лишь прообраз этого портрета.
Ясность взора, розовость ланит –
Оболочка святости извечна.
Где портрет свой Господи хранит?
На земле, в обличье человечьем.
Люди, звери, звёзды, воды, твердь –
Всё Его велением не гаснет,
Ведь хранит в своём распаде смерть
Мир, где лик портрета всё ужасней.

1969

ПЕСЕНКА О ФРУНЗЕ

Здесь улицы похожи на людей:
Весёлые, и грустные, и мудрые.
Спешу к ним на свиданье каждый день –
К вечерним, и к полуденным, и к утренним.

Одна к ногам осыплется листвой,
К щеке корой шершавою притронется
Как доброю натруженной рукой, –
Улягутся печали, успокоятся.

Другая как девчонка озорна
И небо, словно зонтик, вертит с хохотом;
Но как с подружкой делится она
Со мною тайной детской – тихим шёпотом.

А есть такие улицы, что к ним
Подходишь, как к столу экзаменатора:
Пылают окна светом золотым
Поярче, чем огни иллюминаторов,

И высятся громады этажей,
И кажешься себе букашкой малою!
Но мак и здесь, не выгнанный взашей,
Сияет на газоне каплей алою.

Вершины снежных гор вверху горят:
Все улицы коронами увенчаны,
И каждая, как вечный вешний сад,
С огнём небесным сладостным повенчана.

Есть улица – такая, как и я:
Беспечная, поющая, счастливая,
Пока пустынна улица моя,
Но, знаю: будет самая красивая!

1970 г.