Восточная баллада

Идёт в пустыне караван.
Вдали оазис зеленеет.
Возможен зрения обман
у тех, кто зрение имеет.

Погонщик потянул вожжу,
направил важного верблюда
вперёд, навстречу миражу,
глазами пожирая чудо.

Увы. Опять одни пески
уныло горизонт колеблют.
Испепеляющей тоски
врастают в грудь сухие стебли.

Вот приближается бархан,
зловещим солнцем раскалённый;
на склон пристроился варан,
следит за шествием колонны.

Глаза - буравчиками, как
у злого демона из ада -
в них притаился полумрак
и долгожданная прохлада.

Галлюцинации плоды
шлёт равнодушная природа,
стирая в памяти следы
от предыдущего похода.

В висках затих тяжёлый стук,
и сердце будто бьётся реже;
пахнуло сыростью, вокруг
взошла трава, и ветер свежий

доставил путникам слова
невозмутимого уродца:
"Правей - кишлак, и в нём есть два,
водой наполненных, колодца".

Через минуту головной
верблюд качнулся величаво,
наездник сделал знак "за мной",
и караван свернул направо,

невольниц трепетную кладь
невольно жертвуя пустыне.
Последней, впрочем, наплевать:
кто господа, а кто - рабыни.

Их неприветливо губя
катастрофическою силой
взяла пустыня на себя
заботу быть для них могилой.

Сменив спокойный суховей
неистовой песчаной бурей,
трепала скот, секла людей,
как сотни разьярённых фурий.

           ***

На это место раз в году
варан заглядывает в гости,
справляя малую нужду
на отшлифованные кости.

Затем раскладывает кал.
В глазах бесчувственного гада,
покуда длится ритуал,
таятся сумрак и прохлада.