Председатель

     Небольшое село Ольховка  располагалось на берегу живописной речки  Красавка и имело причудливую форму. Если посмотреть на него с высоты птичьего полёта, то можно было разглядеть, что своими очертаниями оно напоминает созвездие Большой Медведицы. Форму самого ковша составляло основное поселение в несколько коротеньких улочек, а основная улица, которая тянулась на полтора километра и была изогнута точно так же, как в Большой Медведице, являла собой ручку большого ковша. Но до небесного Ольховке было так далеко, как земле до неба. Основная часть домов, правильнее сказать хижин, под соломенными крышами,  вросла в землю. Маленькие окна в них перекосились и даже летом были скупы на Божий свет. Почти в каждом таком доме висело по зыбке, а то и по две, да ещё «по лавкам» по шестеро-семеро.
        За селом,  с запада, тянулись колхозные поля. Поле спускалось к селу  с небольшой возвышенности, и поэтому  жители  всегда могли видеть его, любоваться им и вместе с тем роптать: «Ах поле, поле! Сколько же мы трудимся, а что имеем?» И на самом деле, что имели люди-труженики, которые от зари до зари пахали, сеяли, взращивали?  В итоге на свои трудодни-«палочки»  получали скудный паёк, миллионную часть того, что производили своими руками. Еле сводили они концы с концами, многие семьи жили впроголодь. Начало пятидесятых. В село из трёхсот с небольшим домов с войны не вернулось сто двадцать мужчин.
        Но русский человек не привык падать ниц перед невзгодами. «хоть бей его, хоть полощи, хоть выжми», он встанет и пойдёт дальше.  Мало того – никакого уныния ни на душе, ни на лице.
        Колхоз «Заря» не был  передовым, но и не плёлся в хвосте. Ежегодно крестьяне собирали неплохой урожай  зерновых культур, были свои бахча и овощная плантация, которые тоже давали неплохую прибыль. В колхозе водили крупный рогатый скот, свиней, была даже птицеферма. Казалось бы, крестьянин, живи да радуйся! Ан нет. Всё уходило куда-то. Налогом облагалась даже каждая частная коровка. Детвора не наедалась молочка. Из молока надо было получить масло, чтобы в виде налога сдать его сборщице,  местному «мытарю», тетке Авдоньихе, так почему-то называли её в селе. А по осени колхозники получали от хозяйства по два воза соломы на коровку. Вот и всё, корми, чем хочешь. Если в семье был мужчина, он успевал заготовить летом немного сена, и тогда скотина царствовала.
        Тяжёлый колхозный «воз» тащили на себе, в основном, вдовы да их старшие дети. Были, конечно, в селе и мужики-труженики, но их можно было сосчитать по пальцам. Несмотря на то, что работали они круглый год без отпусков, вряд ли тогда знали, что это такое, материальное положение их семей долго оставалось тяжёлым. Но была в селе «элита», которая даже в те годы, в годы всеобщей бедности, жировала. К ней относились колхозный кладовщик, зоотехник, бригадиры, счетовод, бахчевод, заведующий плантации, мельник. Жёнки мужей-начальников сидели дома, их не видели даже тогда, когда на том или ином участке колхозного производства был прорыв и проводились авральные работы. Одевались они, как барыньки. Их дети тоже были холёные, особенно девочки.
        Но особой личностью в селе был председатель колхоза, Рындин Тимофей Григорьевич, которого « за глаза» колхозники  называли Рындя. А ещё была у него обидная и некрасивая кликуха «Пузо». Кличка эта подходила к  его персоне вполне за его неимоверный аппетит на колхозное добро и, конечно, за внешний вид. Был он высок ростом, под два метра, мощного телосложения, а с годами он ещё растолстел до невероятных размеров. Голос у него был глухим и сипловатым, и, когда  разговаривал, казалось, гул идёт со дна огромной бочки. К людям председатель был требовательным, а точнее, безжалостным, а к их просьбам глух, а если реагировал, то кидал помощь, как крохи с барского стола. Его жена, Олёна, была пышная, хороша собой, а их дочек, Катерину и Раису, в селе  величали не иначе, как барыньки. Подчинённые откровенно не любили  эту семью, хотя особой неприязни ничем не выказывали. Жила семья председателя в большом, уютном доме, с резными ставнями и крыльцом, за огромными тесовыми воротами. Но вот с ними-то, с тесовыми воротами, и связана история, о которой в селе знает не одно поколение.
        От времени огромные, толстые столбы, на которых держались ворота, подгнили, отчего они  просели и перекосились. Тимофей Григорьевич этого потерпеть не мог и тут же ворота заменил на новые.  Несколько дней они красовались в центре села своими ровными, чистыми, гладкими, как мрамор, досками. Люди ходили мимо и скрипели зубами от злости: «Тут хлеба  - не досыта, а он… меры не знает».  Лес в то время был особо дорогим товаром, добывали его «на северах» командированные поочерёдно мужики из местного хозяйства.  Да беда в том, что лес-то добывали они, а себе построить ничего не могли, потому что тысячи километров по железной дороге он ехал, якобы, для колхозных нужд.
        И вот в деревне случилось то, чего давно не случалось, пожалуй, со времён крепостного права, когда бесправные люди жгли помещичьи усадьбы.  Жечь «поместье» председателя не стали, но уж лучше бы сожгли.
        Как-то утром деревня проснулась с петухами и ахнула, увидев на новеньких воротах председателя надпись: «ПУЗО  -  ХАМ». Буквы были огромные и выведены с особым тщанием мазутом. Люди сначала пугались, взглянув  на ворота, а потом хватались за животы и хохотали,  что было мочи. Посмотреть на чудо сбежалась вся деревня. Ждали, что выйдет Рындя и начнёт разбираться, искать виновного. Но на его подворье словно всё вымерло. Так продолжалось ещё два дня. А на третий день мазутная надпись исчезла,  легче же  Рынде от этого не стало, так как она просматривалась теперь светлыми буквами на успевших немного пожелтеть на солнце досках. Мазут соскребали острым, плоским предметом, вот и получилось, что надпись осталась. Но эту беду исправить было уже гораздо легче, тем более, человеку, у которого всё под рукой, которому всё доступно. Прошла ещё ночь, и ворота приобрели  синий цвет.
        Казалось бы,  что уж тут особенного случилось? Ну, пошутили обиженные крестьяне и забыли. Но не смог забыть об этом глава колхоза. После этого случая стало страшновато: а вдруг чего похуже устроят?
 Но взял он себя в руки, затаился, стал немного уступчивее, хотя особой доброты в его глазах не ощущалось. Прослужил на своём посту ещё полгода, до отчётно-выборного собрания, и сложил свои полномочия, так как слишком уж много нареканий услышал в свой адрес  от осмелевших почему-то крестьян. Трудно, видать, далось ему это решение, зато люди были довольны.
        На пост председателя колхоза  «Заря» выбрали участника войны, инвалида, Сидорова Ивана Михайловича, человека доброго и вместе с тем строгого, рассудительного и хваткого. Был он без правой руки, но вполне мог управляться везде без посторонней помощи. В селе его чтили и уважали.
 .      А Рындя с семьёй вскоре укатил на жительство в город. Деньги во все времена имели цену и давали человеку свободу  выбора. Но те, кто жил под соломенными крышами, ни о каком выборе не мечтали и были вполне счастливы.