Господа каскадеры. часть. 3

Кино

Итак, кино! Волшебный мир и ин¬тернациональный табор.
Оставлю сразу всякую попытку описать этот феномен из четырех букв и уверен, что кто-нибудь из великих режиссе¬ров или всезнающих киноведов когда-нибудь объяснит явле¬ние «кино» как нечто разумное, базирующееся на техничес¬ких знаниях, плюс художественная позиция, плюс... и так далее, и тому подобное... Я же как человек, занимавшийся предметом неразумным и алогичным для нормальных людей, то есть кинотрюками, позволю себе воспоминания и эмоции. Дай бог, если за этим дымом вдруг все же проявится абрис Кинематографа, если же нет, то меня вполне устроят состав¬ные части оного, как то: руки — люди, душа — фантазия.
...Фантазия! Конечно же, это главное. Ее не убили разо¬чарования, рабочие конфликты, тяжкий труд или безрабо¬тица. Она выживала всегда! Обижаясь на Кино, как на близкого человека, я в итоге все ему прощал, и вновь сказ¬ка и любовь к эфемерному заполняли мое сердце. Люди!.. Ставлю тире — друзья. Трюковые мои братья, что обняли за плечи и горели, и убивались за «спасибо» десять с лишним лет!.. Сто фильмов посчастливилось отработать вместе с ними по всем регионам СССР, друзья...
      На первую картину, после ухода в «никуда» из Театра Комедии, меня пригласил друг - Николай Василье¬вич Карпов: фехтовать в батальных сценах и эпизодах. Фильм назывался «Эскадрон гусар летучих» и повествовал о войне с Наполеоном 1812 года. Я был безмерно счастлив! Тогда еще мне не приходило в голову рассуждать о некото¬рых событиях жизни фатально. Лишь теперь я могу подвес¬ти черту, и то лишь потому, что менее подвижен чем рань¬ше, имею больше времени для раздумий, а также ввиду то¬го, что последний фильм снимался в Тулузе, и после трав¬мы мне пришлось проходить реабилитацию в ста метрах от могилы Великого Императора, в палате и залах парижско¬го Института Инвалидов! Сказка? Несомненно! Жизнь кас¬кадера — странная сказка.
Режиссером «Эскадрона» был Никита Хубов. Жестокий во имя фильма, он подтрунивал над мужской доблестью ис¬полнителей и вынуждал биться в кадре почти по-настояще¬му. Как же он язвительно улыбался, когда кто-либо из нас выпадал нечаянно из седла или неточно выполнял постав¬ленную задачу!
Я ему очень благодарен! Продолжая свои неразумные рас¬суждения, передаю самые добрые комплименты, ибо он — первый режиссер, кто научил думать о работе, забывая в этот момент о безопасности собственной жизни. Актеры фильма были подобраны Хубовым необычайно тщательно и удачно. О герое я скажу позже – сначала о героине. Марыся Шиманска неотразима в картине. В нее были влюблены и Андрей и все гусары по духу и роли. Красота и талант Марыси, говорят, чуть ли не до дуэлей доводила бедняг, а победил элегантный друг мой Альгис Арлаускас. Ныне они живут в Бильбао и преподают баскам русскую актерскую школу.
Но продолжу о фильме. Доснимал его другой режиссер, ввиду каких перепитий убрали Хубова – не знаю. Возможно, не вовремя созрел его эпохальный плод-проект о народном гневе – на дворе давно закончилась «Оттепель» - не знаю... Что же касается меня, приход на фильм Станислава Ростоцкого - тоже был везением, так как этот человек многое прояснил в лабиринтах Кинематографа и даже преподал урок личного мужества. Однажды, Станислав неожиданно предложил мне прогулку по заснеженному лесу. Он галопировал на коне, имея вместо ноги протез! А когда мы вернулись, - водитель, нечаянно газанувший за рулем грузовика, отнял у всадника еще и почку. Лошадь встала «на свечку», Ростоцкий выпал наземь и травмировал орган.
Не желая мириться с тем, что он, бывший фронтовик, может из-за «малости» лишиться в мирной жизни столь не¬обходимого предмета, Станислав еще два дня снимал фильм, качаясь на костылях возле утопающих в снегу ки¬ногруппы и камеры. Когда же один из всадников толкнул его нечаянно крупом лошади, он пал спиной в сугроб и, гля¬дя в небо, сказал: «Ну-с, видно, и впрямь пора на операци¬онный стол». Его без промедления увезли в больницу.
Не обращайте внимания на черный юмор — это нормаль¬ное отношение каскадера как к личной, так и к чужой трав¬ме. Мой друг Иванов, когда потерял селезенку, рассказывал, что раньше всем марафонцам ее удаляли за ненадоб¬ностью и для легкости. Должен заметить, что Виктор действительно после этого летал легче и выше, например, в «Жигулях» через движущийся поезд (кинофильм «Капканы для шакалов» Таджикской киностудии).
      Ростоцкого же, удачно прооперировали, он быстро восстановился и продолжил съемки. Кстати думаю, что его предложение прогуляться верхом, было, скорей всего, неким пардоном, за пару замечаний в мегафон:
- Карин, будешь скакать впереди моего сына, когда тебя будут снимать героем картины!
Или:
- Саша, не маши так шустро саблей – Андрей не успевает.
Не скажу, что меня это очень обижало – он прав! Увлеченность и лихость не повод забывать о субординации. Вполне возможно, Станислав знал и о моих конфликтах с сыном, - тот часто заигрывался в Дениса Давыдова, грозно командуя гусарами. Когда это касалось меня, я реагировал столь резко, что однажды даже выхватил саблю и помчался на него... Нас спасли Николай Карпов и Бибо Кумалагов – повисли на поводе лошади. Н-да..! Но дикость моя  вызрела, видно, в детстве и сержантской учебке. Надо сказать, эти вспышки ярости немало навредили мне в жизни и кино. Ну, а Ростоцкий-папа, просто лучше других знал характер  сынишки и мудро упреждал конфликты. Позднее, когда я снимал режиссерскую курсовую работу, он уступил мне часть своей монтажной и дал замечательную помошницу. Я и ныне преисполнен к нему благодарностью за «уроки» и участие. А вот с Андреем мы так и оставались недругами пока я не травмировался. Повзрослевший, он один из первых пришел проведать меня и поразил... Ведь моя-то натура не менялась, несмотря ни на что, а в нем взросли и милосердие и дружеская откровенность! Шли годы грабительские, 90-ые, Кино рухнуло и Андрей  подрабатывал даже извозом, о чем спокойно поведал мне, а еще он стал отцом – браво! Так мы и подружились спустя десятилетие и невзгоды. Смотреть теперь фильм «Эскадрон гусар летучих» мне необычайно грустно - одни покинули мир, а другие либо оставили профессию, либо уехали из страны.
Однако же, несмотря ни что, вернусь снова к отцам-мастерам, иначе грош цена моим мемуарам. Помимо Хубова и Станислава Ростоцкого, был и еще один человек, который повлиял на мое отношение к Кино и подарил встречу с самым любимым сущест¬вом на Земле — лошадью! Звали его Валерий Филатов. Сын Чемпиона Мира по выездке и сам прекрасный специалист конного дела, он был постановщиком трюков и тренером ак¬теров, занятых в батальных сценах картины. (Читатель, я возвращаюсь к «Азам» моей профессии, вынужденно прыгая по волнам моей памяти – она виновница)! Это ремарка для того, чтобы не создалось впечатление, что я во время подготовки к фильму «Эскадрон» уже сформировался в каскадера-профессионала, - вынужден на¬помнить о моей принадлежности к фехтующим в седле и на земле актерам. Тот, кто подумал, ввиду «бросков» в изло¬жении, что можно сразу впрыгнуть в безумный состав трю¬качей, ошибся! Мои извинения — все далеко не так. Путь предстоял еще дальний, несмотря на овладевание день ото дня навыками езды верхом, элементами джигитовки и поз¬нание лошади как партнера, от которого зависит твоя рабо¬та и жизнь.
Филатов запомнился как очень принципиальный, рез¬кий, внимательный тренер, не позволяющий шутить с чет¬вероногими братьями. А им — делать что-либо против воли всадника. Соответственно и последний нес серьезнейшую ответственность как за здоровье коня, так и за становление его характера.
Несколько слов помягче: Валерий был добрейшим чело¬веком и скоро стал для большинства из нас другом. На за¬нятиях Филатова мы репетировали, помимо всего прочего, сцены баталий, приучали лошадей к сабельному бою и сами овладевали этим интересным и очень специфическим делом. Подобный бой подразумевал почти автоматическое управле¬ние конем. Главным, как бы оставался сам предмет фехтова¬ния, но это очень поверхностно, так как, не управляя ло¬шадью, никто не сможет сделать и двух взаимных ударов, а то и просто подъехать к противнику. Позже добавился еще один элемент — мы учились выбирать талантливых и пригод¬ных для подобных упражнений лошадей. Они должны быть и храбрыми и гибкими телом.
Я стараюсь писать обо всем этом подробно и серьезно, так как да¬лее знания особенностей работы лишь пополнялись. База заложилась на первом фильме благодаря высокому профес¬сионализму тренера и, конечно же, огромному индивиду¬альному желанию каждого из нас. Некоторым актерам не повезло, они травмировались, и страх повторения боли за¬бил любовь к прекрасным, все прощающим людям, сущест¬вам... Примите, как говорится, мои соболезнования.
Мне бы хотелось продолжить рассказ о лошадях немед¬ленно, но уверен, что это разговор особый, и я к нему еще вернусь, а пока надо закрыть тему о событиях и людях, пов¬лиявших на мое мировоззрение и формирование характера в новом ремесле — каскадер кино.
Итак — теперь каскадеры! Первое поколение «трюканцев» на моем пути... В основном это были конники-спортсмены, иног¬да работавшие в кинематографе и не имевшие спаянного постоянного коллектива. Не скрою, контингент слыл силь¬но пьющим, что не мешало ему делать хороший каскад с ми¬нимальным для дела снаряжением. Обычно оно ограничи¬валось штрабатом: кожаной лонжей для подсечки лошадей и парой эластичных бинтов. Не много... Западные партнеры испокон веков имеют своих лошадей и пользуются всевоз¬можной экипировкой, максимально страхуя свою жизнь.
Подготовка советского каскадера-конника осуществля¬лась тогда разминкой коня перед трюком и стаканчиком водки. Что могло меня смутить? Спиртное? Конечно, нет! Я видел хороший профессионализм, храбрость, а негатив¬ные компоненты оставлял без внимания.
Были цирковые коллективы, которые тоже трудились в кино, и составляли их некурящие и в основном непьющие люди. Я с ними почти не сталкивался, и не они мое первое впечатление.
Трюковая бригада кинофильма «Эскадрон гусар лету¬чих» состояла из двух казаков с Дона — Богородского, Стагнеева и троих москвичей из спорткомплекса «Спартак».
Позднее к ним присоединились прибалты, но они не остави¬ли сильного впечатления, и я опущу рассказ об их разум¬ном, европейском подходе к профессии, так как не это по¬ражало меня в ту пору: бесшабашность, пиратство — вот что находило отклик в генах сына Сильвера!
Рабочее расписание бригады вызывало у киногруппы удивление и постоянное раздражение. Оставалось тайной, когда каскадеры ели, спали, где брали деньги, почему они до утра шумели по коридорам, а потом режиссер, актеры и другие работники ждали их по полчаса в автобусах. Утро трюкачам давалось с трудом. Выходили парни с мятыми ли¬цами, прибаутками и уверенностью, что без них «кина не будет». Все так! Фильм конный, каскад необходим каждый день, и кинематографисты с кислой улыбкой терпели буйства и капризы.
Мне самому доводилось не раз ночевать в отелях-клопов¬никах, в номерах с мышами и привидениями, но то, как расселяли первое поколение трюкачей, вызывало ненависть к дирекции и хорошо скрываемое презрение к окружаю¬щим. Пол был всегда уставлен пустыми бутылками, углы завалены седлами и костюмами, раковина и душ отсутство¬вали. Почему я вспоминаю об этом? Потому что отношение к уникальным людям, не думающим о своей жизни, краси¬во оформлявшим кадры, дублировавшим актеров, так же повлияло на меня и покойного ныне друга Андреева: мы бо¬ролись в дальнейшем за свой престиж и имидж кулаками, отказом от работы и всеми прочими дозволенными и запрет¬ными методами. Например, выпороли бичом директора-уз¬бека за нежелание расплатиться в конце работы и вечную проблему с чистым бельем, авансом и суточными. Давали телеграммы с требованием люкса в интуристовском отеле и ждали подтверждения. Срывали съемочные дни, если к ко¬му-то из каскадеров администрация проявляла бестактность или явное неуважение. Редко получалось по-нашему, но мы не уставали и боролись за достоинство профессии и профес¬сионалов всегда и повсеместно.
Потом, когда пришло другое поколение исполнителей трюков, мы за все хорошее поплатились гибелью Анд¬реева, обзавелись репутацией бандитов и остались без доку¬ментов, дающих право на труд. И профессия становилась все больше ремеслом, и понятия «дух», «свободный каскад», «сам умри — кадр доделай» заменились умением вышибать деньги бескровно, пользуясь официальными бумажками и непонятной нам «смиренностью перед администрацией».
Не хочу сказать, что с распадом нашей группы не оста¬лось отчаянных, влюбленных в свое дело каскадеров. Более того, я убежден — в России они не переведутся никогда. На право «умирать на экране» будут претендовать десятки мо¬лодых храбрецов.
Первый, кто повстречался на моем «трюковом пути» и остался впоследствии членом нашей самой конфликтной и опаль¬ной группы, был Евгений Богородский. Дабы в дальнейшем без ссылки на фамилии в воображении возникал образ, поп¬робую посильно охарактеризовать каждого из нашей брига¬ды. Итак, Евгений... Начинаю с многоточия, так как в дан¬ном случае словами и определениями «хороший парень» и т.д. не обойтись. Казак по рождению и конник по призва¬нию, он многое не принял в столице и кинематографе. Его жена, последовавшая за ним и бросившая ради мужа род¬ные степи и хутор, через несколько лет развелась с люби¬мым, ибо бытовые московские сложности, отъезды Евгения во все концы страны и двое подрастающих казачков вконец измучили Людмилу.
Не найти концов, кто не выдержал первым, не стоит за¬острять на их проблеме внимание, потому что и сам я, и еще некоторые другие пробовали создавать семьи неоднократно. Это трудно... Давно бытующее мнение о распущенности лю¬дей искусства и тем более кино, постоянный страх за жизнь кормильца, частое неприятие каскадера родственниками подтачивали в итоге семьи трюкачей, и они распадались.
И все ж Евгений... Никогда не проходила его тоска по вольному Дону. Постоянно мечтал он вернуться на коне до¬мой, кликнуть батьку и порадовать старика успехами в делах и боевой казачьей славой. Однажды в Нальчике, пус¬тив по кругу бутылочку чачи, мы долго пели на весь отель «По Дону гуляет...», а потом друг всплакнул и изложил мне целый сценарий: «...Вот утренний туман еще висит над ста¬ницей, мы, Саня, выезжаем в казацких костюмах, на ры¬жих дончаках под инкрустированными серебром седлами на дорогу, а вдали мой дом. Гордо рысим мы по улице, и те, кто меня узнает, удивляются — Богородский вернулся! Лам¬пасы, Саня, красные, сабли вострые — все как надо!.. Бать¬ка уже не спит. Я ткну копьем в ворота, а он сидит на кры¬лечке и мамке указы раздает: «Ты, мол, старая, курей на¬корми да скотину выгони».
А как нас заметит, так обязательно всплакнет: «Приехал все ж, сынок, а то я уж думал — помру, не увижу!» Причем мать заголосит как положено, а он ей: «Цыц, бабка! Дай ка¬закам обняться!» Потом родственники сбегутся, целая туча! У нас ведь полстаницы — Богородские... (Женек смахнул слезу и взбил редкий чуб.) Батя гордо будет сидеть во гла¬ве стола, всем строгача выписывать, меня в пример ставить. Опосля все подопьют, старинные песни затянут, а назавтра — в клуб! Мать и батьку — в первый ряд, ты, Саш, станични¬кам кой-чего расскажешь про меня, затем киноролик с трю¬ками покажем, и уж на все вопросы отвечу: почему долго не ехал, сколь получаешь да какие подарки родителям привез, и так далее... Вот».
Чача кончалась, я и сам было слезу пустил, а сценарий так и остался сценарием — не доехали мы с Женькой до До¬ну ни разу. И действительно: то работы невпроворот, то карманы пусты...
По колориту и по немыслимым «коленцам», которые выплясывал в кино Евгений, он в группе был первым. Не-убиваемая цивилизацией индивидуальность, богатая пого¬ворками речь, странные обиды на все и вся после лишнего стаканчика, безумная любовь к лошадям делали его фигуру всегда заметной в работе и компаниях. Закрою глаза и тут же вижу Богородского, вылетающего на киноплощадку эда¬ким Пугачевым: глаза горят, конек в сборе, посадка атаманская, усы закручены! Кто в советском кино не знает Жень¬ку? Нет таких. В любой киногруппе найдется человек, что расскажет о страшных трюках казака или как он в такси башмаками «Саламандра» расплачивался: - «А заснул, и деньги кончились!»
Обидится, конечно, дружок на писаку, но уж решил я вспомнить «все по правде», пардон! Смело пишу «дружок», и хоть это соответствует истине, некая фамильярность при¬сутствует, так как небольшой холодок в наших отношениях наблюдался всегда. Быть может, за этим крылось пренебре¬жение к моему актерскому прошлому, не исключено, что и наоборот — комплекс перед товарищем с высшим образова¬нием. Уверен — ни он, ни я об этом сознательно не размыш¬ляли и дружили как могли.
Интересно отметить, что каскадеры вообще недолюбли¬вали актеров, а причиной тому — их неумение двигаться, ездить верхом, да и просто трусость перед малейшей опас¬ностью для здоровья или лица. К сожалению, это тоже правда, и я пощажу многих популярных, не называя их имен. Для меня лично обидно было то, что советские ар¬тисты не желали совершенствоваться, не следили за те¬лом, много ели, да и в питии опережали другие цеха ки¬нематографа.
И вновь — Евгений! Не раз я еще упомяну лихую фами¬лию Богородских, но и теперь должен дополнить образ не¬которыми поступками, как, например, привод на фильм «Эскадрон» Александра Андреева и преподавание ему азов каскадера-конника.
...Ах как любовно гладил казак седла и сбрую, повествуя своему болезненно любимому другу о необходимости тех или иных вещей, не забывая напоминать, как силен был в шор¬ном деле батька. Пишу «болезненно», так как ссорились они впоследствии нещадно, и Сашка не знал меры, подначивая Евгения провинциальным происхождением или упрекая в трусости, что вообще не было свойственно Богородскому. Ну никак не мог простить наш ураганный друг, что кто-то учил его ремеслу! Ему было легче представить татуировку на пупке при родах, чем осознать, что «некто» сделал его каскаде¬ром. Однажды за обедом в ресторане «Ялта» он вдруг вспом¬нил, что казак давал ему первые уроки, и тут же, обозвав его трусом, предложил испытание с битьем посуды об голову. Начали они с блюдечек, а закончили салатницей, которой Андреев уложил Женьку под стол. Дикость? Несомненно! Но было, и повторялось подобное неоднократно, о чем я еще вспомню, так как «из песни слов выкидывать» не стану.
Сашка освоил лошадь за два-три месяца. В период досъем-ки «Эскадрона» он уже пробовал джигитовать, падать на гало¬пе и, отъехав подальше от киногруппы, подсекать кавполков-ских коняшек в сугробе и на дороге.
Евгений радовался успехам друга, как ребенок. Ученик же начал уже поднимать голову и даже упрекать профессо¬ра за курение и алкоголь, но пока это не смущало казака, а смешило, ибо авторитет он имел огромный. Богородский доблестно выходил из опасных ситуаций на киноплощадке, тут же их расшучивал и снова попадал то на взрыв, то под падающее дерево, откуда лошадь не желала уходить до пос¬леднего момента. Атаман буквально горел на работе. Акте¬рам, занятым в батальных сценах, тоже хватало сюрпризов с пьяными пиротехниками и обезумевшими от взрывов ло¬шадьми, но Евгений будто все время лез на рожон, так как я помню постоянные пересуды в киногруппе, что Богород¬ский опять чуть не погиб...
Хороший пример заразителен! Андреев начал подражать другу и создавать опасность нарочно, чтобы в кадре все бы¬ло страшно и натурально. Уверен, что уже тогда он прини¬мал некоторые меры предосторожности и вырабатывал свой стиль — «максимальное приближение к заданной эпизодом действительности».
Не знаю, удалось ли как-то намекнуть на образ, но пока прерву «донскую повесть о казаке Евгении» и перейду к Андрееву, потому как эти два человека крепко связаны между собой, и я «нечаянно» начал писать Сашу в портре¬те доблестного Богородского, что, впрочем, надеюсь, допол¬нит рассказ о них обоих.
Грустно мне!.. Закрою глаза и вижу подаренную ма¬терью покойного друга фотографию: ему лет семь, он стоит на тротуаре и его маленькая фигурка отражается в послег¬розовой луже, причем смотрит он в небо, и вода ясно дуб¬лирует его позу... Есть у меня кадры с его падением на го¬рящем автомобиле в воду с высоты восемнадцать метров, есть и другие, но именно эта нечаянная композиция «детства и неба» — первое, что возникает в воображении.
Как бы я ни старался, у меня не получится веселый рас¬сказ о бесшабашном первом каскадере страны, так как тя¬желей утраты у меня до той поры не было. Да, в институте я так¬же потерял любимого друга Ожигина, и тоже Сашу. У те¬лефона, где прозвучало в трубке: «Шуры больше нет», — стукнуло и почти остановилось сердце, но тогда все были готовы — год болезни почти убедил, что ему не выкараб¬каться. Год сражался толстый, веселый, поющий Фальс¬таф- Ожигин.
Утраты... Затем еще один — школьный друг Володя Сидякин! И тоже рак, и тоже год, а затем — конец.
Вот так начало!.. И все же: голубоглазый, мускулистый десантник двадцати лет от роду повстречался в кулуарах студии Горького на тренировке по сабле. Как выяснилось позже, мы приглянулись друг другу и оба подумали одина¬ково: а почему бы не работать вместе? Эта мысль висела в воздухе пару лет, так как первые, серьезные и опасные кар¬тины он отработал вдвоем с Богородским, я присоединился позже.
На фильме «Год Дракона» они падали с моста в горную реку с 15-ти метров вместе с лошадьми, - подобного я не делал. В учебной работе ВГИКовца, Андреев придумал «длин¬ный обрыв с волочением и стрельбой по догоняющему всад¬нику» (человек, выпавший из седла и несущийся вслед за лошадью, так как нога якобы застряла в стремени). Но в том же «Драконе» друзья влетали на полном ходу в «волчью яму» и рушились в трехметровое пространство, за¬валенное ветками, спасаясь от травмировавшихся, подмина¬ющих под себя людей, лошадей и т.п. Как же непонятно и
дико прозвучал потом странный уход Андреева после всего этого трюкового «налома»!..
Должен отметить, что встреча наша состоялась также на первом моем фильме «Эскадрон гусар летучих». Почему? К вопросу о фатальности — теперь я знаю, все это не зря! Был день, кинокартина, знакомство и далее дружба, работа, смерть.
Французский вестерн с Аленом Делоном, Монтаном и Бурвилем начинался с предисловия: «...И наступит день, когда несколько человек соберутся в красном кругу, чтобы умереть...» Фильм так и называется «Красный круг». Он и прежде вызывал в душе тоску... Теперь я его понял — все правильно, все именно так и происходит, но не у всех. В ки¬нокартине действовали симпатичные грабители, в советском кино — несколько каскадеров. Эта, кстати, постоянная связь с криминалом, а иногда и зависимость от подобной опеки будет преследовать нашу группу все десять лет. По¬том, на предпоследнем фильме Андреева, я попытаюсь ос¬мыслить ее и творчески, в форме сценария, предложить к реализации, но попытку сочтут неудачной, и история «Кок-пар» — человеческое козлодрание в СССР, надолго останется вымыслом в моем столе! Жаль... А ведь это правда. Совет¬ский человек имеет две тени: с одного боку милицию, с дру¬гого — бандитов. В этом страшном окружении сформирова¬лось тоталитарное государство и деформировалось сознание миллионов. Страх! Страх с двух сторон.
Петелька, крючочек... Основа актерского взаимодействия партнеров. «А испытывает ли страх каскадер?» Эдаким журналистским вопросом проследую я по памяти дальше.
Нет! - Некогда. То солнце уходит, то касса закрывается. Смешно? Но это почти соответствует истине. Почему-то считается, что с актером можно репетировать несколько дней, а каскадер подъехал, быстренько хлопнулся эдак мет¬ров с двадцати пяти, и готово! Где уж тут успеть испугать¬ся? Разве что ночью...
Может создаться впечатление, что я выливаю поток соз¬нания. Что это за воспоминания о друге? То о том, то о сем... Неправда! Просто он — материализованная прежде и невидимая ныне жертва страны, в которой, куда ни ткни — везде больно!
После фильма «Эскадрон гусар летучих» я с трудом пе¬ренес годичную безработицу. Откуда брались деньги? - Занимал у приятеля, который ныне владелец нескольких магазинов в Берлине и, разумеется, эмигрант.

                Ярослав Мудрый

Весной следующего, 1980-го, мелькнули несколько не¬больших телефильмов, постановка фехтования в бенефисе Татьяны Дорониной, и только к осени пришла интересная работа в кинокартине «Ярослав Мудрый». На этом истори¬ческом русском материале я вновь встречаюсь с Андреевым и Богородским, и в дальнейшем мы трудимся вместе, объе¬динившись к тому же с тремя киргизами: Усеном Кудайбер-геновым и братьями Саттаром и Султаном Дикамбаевыми.

                Бенефис

Не могу промолчать о нем, и в первую очередь потому, что это был Бенефис Великой Татьяны Дорониной. Эта гениальная, ни на кого не похожая актриса, могла бы никогда более не сниматься – История русского Кинематогрофа уже щедро одарена ею работой в фильме «Три тополя на плющихе»! Допускаю, что сама Татьяна Васильевна не очень-то и утрудилась перевоплощаясь в сельскую женщину, - не хочется и знать о ее творческой лаборатории, - есть результат! И вряд ли стоит задавать актрисе банальные вопросы: - Тяжело вам далась эта работа? Или: - Как подбирались к образу?.. Бывают и  еще глупей, например, - Вы использовали систему Станиславского?.. Думаю, она, конечно, ответила бы нечто своим бархатным голосом с придыханием и нежной улыбкой, но уверен – глаза ее при этом, наверняка, заискрились от хохота. Господа, высказываю частное мнение и не более того, - а сейчас я приглашен Евгением Гинсбургом на постановку сцены фехтования и небольшой трючок. Более того он был (ввиду необходимости) чрезвычайно глупо исполнен: - пролетая на канате над альковым где нежились персонажи Т. Дорониной и Э. Виторгана, я рушил его ногами и падал на пол – последнее, впрочем, получилось очень натурально, но больно. Не имея возможности закрепить короткий канат (!) на противоположной стороне павильона, пришлось вязать на своей, что почти не оставляло шанса завершить возврат обратно... «Тарзан» грохнулся, ибо надо сломать альков! – Сломал. Полежал минуту... Я вроде цел.
Описываю этот трючок в противовес оригинальной работе Татьяны Васильевны. Она должна была пройти через коридор шпажистов, отразив их атаку тройкой ответных защит и молниеносным выпадом. Но! Вместо этого Доронина смела моих партнеров градом ударов, после чего подошла ко мне и шепнула: - Саш-ша, кто-то задел мне лезвием прическу! – Я успокоил: - Накажу, бывает... А про себя подумал: - О, женщина, вам нельзя давать оружие, это может кончиться гибелью нас, усатых слабых существ... Однако, пришлось сделать еще пару дублей и на все мои вежливые советы обходиться лишь тройкой предложенных ударов шпагой, она вновь разметала напавших и пришлось похвалить:
- Татьяна Васильевна, - великолепно исполненно!
Режиссеру тоже понравилось, хотя он понял, что это была лихая импровизация, а не точное исполнение постановки боя. Н-да... Ну и темперамент, прелестная Татьяна! На этом возгласе, с величайшим сожалением закончу описание краткой встречи с любимой актрисой. С Евгением Гинсбургом, мне еще посчастливиться потрудиться на веселом фильме «Золотое руно или путешествие будет опасным»! А вот с Татьяной Дорониной больше свидиться не удалось.

                Ярослав      

Итак, «Ярослав Мудрый»... Скажу сразу, что для меня этот большой красочный фильм был годичной возможностью осуществления своих нереализованных прежде желаний и спо¬собностей. Тройной договор позволил частично вернуть долги, поставить несколько эпизодов драк на холодном оружии, сыграть небольшую роль и начать делать вполне серьезные трюки. Казак и Андреев, правда, уехали через неделю, на другой фильм – нам часто приходилось временно расставться, к тому же сразу поняли, что с директором по фамилии Чужой много не заработаешь. Они поступили разумно. Наша интер-группа действительно сразилась позже с монстром студии Довженко, но не очень ус¬пешно. Григорий с неродной для всего человечества фами¬лией оказался действительно чужим по отношению к кас¬кадерам и на угрозы отвечал патриотически: «Меня мож¬но убить, но советский кинематограф не остановишь!» Смерти ему никто не желал, а деньги на киноплощадке мы выбили, когда тысячная массовка татар была остановлена каскадерами, и парламентарии принесли договора для под¬писи к оплате. Чужой багровел пьяной рожей, хватался за сердце, но уходило закатное солнце, и группа зароптала... Григорий сдался! Через минуту со стен посыпались трюка¬чи, потерпели поражение дикие монгольские отряды, и эпизод благополучно отсняли.
Но вернусь к отъезду с картины, Андреева с Богородским – он был забавным. Вы¬шеупомянутый директор отказался платить им «отвальные» и Усен приказал поджечь достройку града Киева, которая стоила студии пятьдесят тысяч рублей.
Как так? Очень просто. Как каскадер и главный постановщик трю¬ков, наш шеф не нес ответственности за декорации, костюмы и т.п. (Раньше этот пункт в контракте существовал). Так вот, Усен решил, что для «художественного оформления эпизо¬да» необходим огонь - маленький киргизский тиран дал ко¬манду, и мы стали хладнокровно запаливать кучки соломы под деревянными стенами сооружения. Конечно же, это был блеф, но нетрезвый Чужой вдруг сдался и тут же выдал по три сотни отъезжающим. Мы удивились, однако годом позже за все эти деяния, Гри¬горий неделю крутил нам мозги, и лишь с величайшим тру¬дом и затратами нам удалось получить всю сумму за фильм.
Что мы делали эту неделю, пока Сашка и Евгений оста¬вались с нами? Разумеется, ездили на объекты, ходили по ресторанчикам Киева и упивались счастьем нового трюково¬го содружества. Какие песни пела наша компания, какие «страшные» трюки воображал каждый из нас! Мы «покоря¬ли» студийную гостиницу - несколько раз чуть не съехали по приказу администрации, но подарки, обаяние и муску¬листые тела спасали положение...
К каскадерам в гости шли все: художники, водители ки¬нотранспорта, актеры, режиссеры и любой другой люд, ес¬ли ему это казалось интересным... Я ставлю многоточие, ос¬тавляя пищу читательской фантазии и право описать част¬ности чуть позже.
Сашка все это время страдал. При подсечке лошадь чуть не размозжила ему грудь седлом, и по ночам он пил то таб¬летки, то водку. Легкая травма сердечного клапана дала о себе знать только два года спустя.
Чем отличились казак и Андреев помимо прекрасно исполненных трюков? - Абсолютной нетерпи¬мостью к сексуальному меньшинству! На исторический рус¬ский фильм, да еще и на наш этаж, приехал ярко выражен¬ный гомосексуалист.  Это воспринялось нами, и особенно
вышеназванными товарищами, как смертельная обида. Из¬рядно выпив, поздно вечером, пронаблюдав два дня это «чу¬до с маникюром», они ворвались в номер маленького кудря¬вого педераста и заблокировали дверь. Пробравшись по бал¬конам к карнизу девятого этажа, мы едва успели остановить линчевание сексуального меньшинства. Оно плакало, сидя в беленьких галифе на постели, и предлагало за возможность остаться непоротым ящик шампанского... Казак вроде бы сдался сразу, но Андреев махал плетью перед носом блондин¬чика, пока Усен ее не отнял. Кошмар? - Да! Но было...
Со следующей картины, куда отправились наши настоя¬щие мужчины, нам звонил один артист и рассказал еще од¬ну интересную историю. Отработав огромную трюковую за¬долженность по Алма-Атинской студии, друзья получили шесть тысяч за фильм и по глупости поссорились. Конечно, начал москвич Андреев и, конечно же, пострадал провинци¬ал с Дона Богородский.
Не помню причину, но ясно, что иногда столь своеобраз¬но Сашок проявлял к другу и учителю «страшную трюковую любовь». Говоря проще, он подначивал ранимое сердце ка¬зака и притом чем в голову взбредет.
Конфликт остановил Богородский. Когда обидчик ушел за водкой, Женя выложил пол гостиничного номера полу¬ченными десятками. Вернувшись, Андреев упал на финан¬совый ковер и хохотал до спазмы в сердце. Все обошлось: до утра они лечились вообразимыми и невообразимыми кок¬тейлями, а к вечеру отъехали в Москву.
Необходимая вставка: друзья тренировались по четыре часа ежедневно. Ни занятость, ни спиртное не останавлива¬ли их в поддержании прекрасной физической формы.
С вашего разрешения читатель, я обязательно вернусь к «Ярославу Мудрому», но так как мне хочется наговориться об Андрееве, что слетаю-ка на фильм «На перевале не стрелять», дабы не останавливать воспоминаний и начать знакомство с трюковыми братьями-киргизами.
Материал фильма подразумевал перестрелку на водяной мельнице, и эти «актерские ужасы» мы должны были раз¬бавить трюками. Почему-то я понял сразу, что древнее, но еще работающее помещение пострадает... Догадка подтверди¬лась! Гений-постановщик Усен Кудайбергенов заложил взрывы даже на крыше.
В первый день мы прыгали в арык, собирали реквизит на слом, арбу, например. Во второй — приготовили костюмы для горений – мокрое белье, а сверху азиатский халат. В третий — уложили небольшие картонные подушки для падений. И началось! Так как коллектив только осваивал совместную трудовую деятельность, то каждый мечтал отли¬читься и поразить мастерством и храбростью других. Было «западло» не облиться бензином с головы до ног. Мы бежа¬ли к воде, чувствуя, как подгорают нос, щеки и спина. Па¬дая с крыши, Андреев разжег внизу огонь и обильно сма¬зался горюче-смазочными материалами. Все это действи¬тельно страшно смотрелось для группы и зевак-таджиков, и один не выдержал...
Плавая «убитым» в арыке после горения, я страховал Сашку и по сигналу должен был выскочить и сбить его в во¬ду, если он потеряет ориентиры. Андреев чудно горел, те¬логрейка и платок на лице позволяли ему ужасать кадр еще несколько секунд, и вдруг, местный водитель «газика» вы¬нырнул из толпы и сбил «погибающего каскадера» мне на голову.
Первое, что я услышал, когда мы всплыли: - «Зачем ты, Карин, испортил трюк?!» Второе — крик «спасателя», на руках которого догорал бензин... Пришлось стянуть в воду и его! Долго не мог понять пожилой дядька, почему трюкач цел, а сам он подгорел.
Фильм «На перевале не стрелять» запомнился еще и фи¬нансовой шуткой Усена.
Мы с Андреевым сидели в тенечке, когда к нам подошел наш киргиз и произнес загадочную фразу: «Я хоть и ши¬зофреник, но голова работает...»
Вы знаете, это правда. «Шутка» заключалась в том, что Усен преподнес киногруппе «подарок» — каскадеры взрыва¬ются и горят даром! Режиссер и директор пришли в экстаз, мы тоже, но по-другому — работать даром очень не хоте¬лось. Итак, все «взорвались» и «погорели», администрация подписала акт о проделанной работе, а назавтра изумлен¬ный двойник Чужого выплатил по этому документу пару тысяч сверху.
Я еще расскажу об актах мести Усена некоторым дирек¬торам советского кино, но для начала поясню, почему он назвал себя шизофреником.
Представьте себе экстраординарный для Азии случай: сестра киргиза выходит замуж за еврея! За этим не было антисемитизма, когда пораженные родители удивились и воспротивились. Для пожилых азиатов разумно и традици¬онно выйти за своего... А если еще дом богатый и рядом — счастье!
Усен (с его слов) просто сошел с ума! Он увез со съемок автомат Калашникова и в день свадьбы расстрелял боевыми патронами две люстры над праздничным столом. Сами по¬нимаете — были обмороки, шоки, а герой-снайпер, когда его снимали с дерева напротив окна органы КГБ, бросил ору¬жие и просил не стрелять — мол, шутка!
Диагноз был — шизофрения, мой друг пробыл полгода в психушке, затем снова начал поражать кинематограф трюка¬ми. Его первый фильм «Джамиля», последующих штук 150, а одна из копродукций — польская картина Анджея Вайды, после которой он перешел с ло¬шадьми границу, сделал несколько трюков на Варшавской киностудии и вернулся обратно. За незаконное пересечение границы у него отобрали паспорт, а самобытный каскадер ушел лет на десять «в бега», используя любые временные до¬кументы с кинокартин. В конце моей трюковой биографии Усен выкупил за изрядный куш свой паспорт и очень нам хвалился своим теперешним официалитетом.
И еще... В Париже, уже после моей травмы, он решил позабавить друга прогулкой со снежным барсом. Усен позвонил из Марокко куда незаконно и щенком вывез на съемку хищника вписанного в Красную книгу исчезающих видов редких животных стоимостью в миллион долларов и сказал что скоро будет – жди. Я ждал... Обладая мощным даром убеждения, Усен уговорил молодого атташе по культурным связям Россия-Марокко погрузить подросшего до размеров теленка барса в пикап и помчался ко мне повидаться и поразить киской. На границе Франции возникли некие проблемы – отсутствие документов на барса.... Их быстро решил хозяин близлежащего частного зоопарка и пригласил путешественников в гости. Через час, по его наводке нагрянула полиция, отняла красавца, а Усена и приятеля-атташе прямо из-за стола сопроводила в наручниках в КПЗ. В необычайной ярости друг позвонил мне оттуда и попросил найти адвоката – я попытался... Через три дня Усен приехал, показал мне видео – прогулка с огромным ручным барсиком на обычном поводке, сутки диктовал атташе гневные письма во все инстанции, потом устал. Утром мы прогуливались с ним на площадке с видом на Париж и он заявил что надо быть с Францией щедрым:
 – Оставлю стране зверушку, а мне охотник Ахмедка еще щенка с гор принесет.
Потом он удивился, что я до сих пор в коляске, всплакнул и утром уехал.      
По прошествии лет, я не раз восклицал: - в Мире так не хватает Усенов! - Через 20 лет его застрелят в Бишкеке трое наемников  - мой друг попытался ворваться в Политику...
Два других киргиза, братья Саттар и Султан Дикамбаевы (выше я обещал познакомить и с ними), не отлича¬лись экстравагантностью в быту, но имели прекрасную профессиональную подготовку и, казалось, вовсе не знали страха.
Младший, Султан, родился, очевидно, с улыбкой на ли¬це и с необыкновенным обаянием сильного человека, очень любящего и уважающего каждого, кто храбр и не зол ду¬шою. На «Ярославе Мудром» он подсек лошадь прямо под мою. Я чуть не задавил друга, едва успев перепрыгнуть, а после кадра Султан улыбнулся, кратко обозначив тот мо¬мент: «Хорошо!»
Действительно, в его душе всегда цвело это прекрасное «хорошо» на любые опасные ситуации в жизни. В конце «Ярослава», он, Усен и Сатар (сраженные татаро-монголы) сделали подсечки в огромную лужу глины – это было непросто. Лошади проскользили на коленях метров по пять, пока не окунулись в жижу вместе со всадниками! Отмывали участников всей киногруппой.
Скажу и пару слов о Сатаре: он сильно отличался от брата: был старше, имел во всем приоритет, мог сразу и очень резко поставить себя среди мужчин.Друг не прощал промахов в поведении новым зна¬комым или желающим стать каскадерами и очень ревностно относился к этому гордому и опасному званию. К слову ска¬зать, он и Андреев могли просто побить любого, кто неза¬служенно именовал себя «каскадер».
Я понял их чуть позже: наступило время, когда в про¬фессию полезли спекулянты, валютчики, рэкетиры, так как документ позволял скрывать настоящий род занятий и не привлекаться милицией за неимение постоянного места ра¬боты. До этого меня смешили подобные проявления мнимой доблести. Кстати, последний, кто так «прокололся», был популярный журналист Невзоров. Я прочел (уже в Париже), что он горько сетует на трудности работы на телевидении и мечтает вернуться к деятельности трюкача. Смешно: - он никогда им не был! Прекрасный каскадер Александр Баранов учил его ездить вер¬хом дней пять или десять — вот и вся его деятельность! Это, несомненно, не самый яркий пример, и за ним не стоит ни¬чего, кроме саморекламы, врожденной лихости и всегдаш¬него «шестисотсекундного шока», были и позабавней...
А пока необходимая вставка: - Саттар и Султан никогда не кури¬ли и не употребляли спиртного.
      Мнимые трюкачи встречались часто... На «Ярославе Муд¬ром» объявился «постановщик каскада» Потокин. Я видел его еще на «Эскадроне», но там он зажег пороховую дорож¬ку против ветра, обгорел лицом и исчез.
Очевидно позже, легкие шрамы на коже позволили убедить режиссера Григория Кохана, что он «крутой» и может сделать все.
И вот он начал... Дождь. Молодой князь прощается с простолюдинкой Любавой во дворе дома ее отца, охрана на конях у ворот, режиссер, оператор, гримеры хлопочут вокруг героев сцены, а Потокин, ломая кусты влетает эдаким «гонцом из Пизы» и поздновато тормознув, заваливается перед всей трудовой кампанией вместе с лошадью –люди и камера заляпаны грязью. Второй дубль отложили назавтра. Отличился буйный парень и на свадьбе Ярослава с половецкой княгиней. В разгар веселья вспыхивала драка, каскадеры слаженно отработали общий план, а   Потокину достался сольный номер. Он должен был получить удар мечом в живот, раскусить пре¬зерватив с «кровью» и, пустив жуткую струйку, упасть вниз с высоты трех метров.
Ко мне подошел второй режиссер (псевдоним Цуц) и спросил: - «Какова опасность?» Глядя на такой умело создаваемый ажиотаж на ровном месте, я зло пошутил: - «Одна — если Потокин пода¬вится резиновым предметом». Что вы думаете? Я его сгла¬зил! Толстый вояка не смог раскусить изделие советской медицины и, шлепнувшись о спецмат, почти проглотил пре¬зерватив! Понадобилось усилие половины киногруппы, что¬бы выбить его обратно. Закончил свою кинодеятельность дилетант Потокин трагично: прыгнул с пирса в резиновую лодку ногами и остался инвалидом. Надо было — на спину, на бок, на живот и, желательно, с разбега, но...
Я мог бы еще долго рассказывать подобные случаи, но лучше продолжу рассказ о лучших представителях профес¬сии и, в частности, об Андрееве.
После фильма «На перевале не стрелять» Усен заключил контракт с еще одной кинокартиной, и мы три месяца тре¬нировались на стадионе, плавали в бассейне и почти не получали денег. Мастер аферы, шеф-киргиз занял у кого-то прожиточный минимум, а после фильма мы отдали все за¬работанное, оставшись еще и должниками...
Пользуясь такой «спортивной возможностью» переждать московскую зиму, Андреев замучил меня ранними подъема¬ми, изнурительными кроссами и бесконечными уроками ак¬робатики. Дело в том, что к нам присоединился очень инте¬ресный человек лет двадцати пяти, гимнаст, каратист, кото¬рый захотел стать каскадером, быстро осваивал лошадь и научил Сашу делать переднее и заднее сальто. Сам Сергей Дорофеев имел поистине железные ноги, так как крутил эти недоступные мне пируэты с трех метров на тонкий пороло¬новый мат.
Понятно, что такому всемогущему трюкачу, как Андре¬ев, таланты товарища не давали покоя... Каждое утро мы разбирали гостиничные кушетки и,  разложив их посреди помещения, падали в них, пытаясь овладеть акробатически¬ми новшествами. Надо признаться, что мое крупное, почти двухметровое тело наотрез отказывалось от сальто, и това¬рищи, увидев пару приземлений головой вниз, отменили эту специализацию, боясь потерять меня на таком «пустяке». Мой неугомонный друг добился того, что не мог уже перед¬вигаться на опухших пятках, но «пустяк» отработал и обпрыгал впоследствии все пригорки, тумбочки, столы рестора¬нов, поражая присутствующих возможностями русского каскадера!
Этими событиями, пожалуй, и запомнилась мне зима 1981 года. Затем наша бригада переехала в Ташкент, ибо таджикская картина получила пролонгацию ввиду болезни режиссера.
Надо было что-то есть... Вначале мы решили разъе¬хаться и переждать месяц по домам до начала «трюкового сезона», но расставаться не хотелось, к тому же Усен Кудайбергенов разработал шоу на стадионе и договорился с директором ипподрома Ташкента.
Собственно, «шоу» оказалось на поверку никому не нуж¬ными потугами, но: во-первых, голод не тетка, а во-вторых, прожекты нашего киргизского маршала поражали нас тогда размахом, и бригада пускалась на любые авантюры, лишь бы не рушить боевое содружество и добиться наконец мате¬риального уровня достойного советского каскадера!
И вот, мы в очередной раз бросились «добиваться» и не¬делю тренировались сами, а так же готовили лошадей для джигитовки, падений и сабельных боев. Кроме того, Саттар, Султан и Андреев отрепетировали конную цирковую пирамиду для открытия и представление состоялось!
По закону подлости начался дождь... Затем пошли тради¬ционные праздничные скачки спортсменов, и уж потом по коричневой глиняной жиже выехали «популярные каскаде¬ры всех студий, прославленные участники фильмов Запада, Европы и Америки...». Реклама себя не оправдала. У лоша¬дей разъезжались ноги, после первых падений в грязь мы вызвали у зрителей страшный хохот папуасским гримом, а
драка на саблях спровоцировала спящую в них жестокость, и молодежь полезла было на поле поучаствовать... Вовремя заметив это, мы быстренько «закололи» друг дружку и, подмяв под себя оружие, долго лежали неподвижно, пока местные «джигиты» не успокоились и не вернулась на трибуны. Несмотря на погодные и прочие сложности, шоу исполнили, как договарива¬лись, но вот с оплатой опять произошла осечка!
Директор ипподрома с удовольствием повеселился редко¬му зрелищу, поздравил нас с необыкновенным успехом, но, пожав руки, добавил: - «Ребята, вы просто банда без адреса и счета в банке, куда я мог бы перевести несколько рупий...»
Весело, правда? Больше всех смеялся Усен Кудайбергенов (имя означает в переводе на русский «Богом данный»). Наш шеф потерял, оказывается, в грязи маузер(?..). А так как ди¬ректор ставил свою подпись под гарантийным письмом о реквизите и студийном оружии, то теперь вляпался в не¬приятности с милицией и «Узбекфильмом». Так мы и уда¬лились с ипподрома: безденежные, гордые и очень доволь¬ные — обманщик вместе с администрацией бродил по стадиону, утопая по коле¬но в глине в поисках оружия революции.
     Восток нас не оставил! Хлебосольные дома друзей, всег¬дашняя возможность кредита, иногда успешные аферы Усе¬на не дали нам умереть с голоду.
Последняя «операция» шефа носила, правда, криминаль¬ный характер, но так как преступный элемент следовал за нами всю трюковую биографию, то особого беспокойства мы не испытали.
Однажды вечером в отель пришел верзила и захотел по¬знакомиться с каскадерами. Так как с ним явился конник с ипподрома, мы не возражали... Гость накрыл богатый стол, скромно сидел до полуночи, а затем, прощаясь, спросил, есть ли у нас деньги. Вопрос был болезненный!.. Саттар посмотрел на брата Султана, и они грозно встали из-за сто¬ла. Кудайбергенов, зная, чем кончаются подобные беседы, увлек верзилу за дверь, а братьям-киргизам запретил «про¬вожать».
Скоро шеф вернулся. Покричав немного, что кроме трюков, каскадеры ничего не понимают, руководитель изло¬жил суть вопроса: - знаменитый картежник, оказывается, хо¬чет помочь «от чистого сердца», но с будущими процента¬ми... Конечно же, Усен ответил сразу: - «Да!». Сумма состав¬ляла сорок тысяч рублей и на «процент» он дал мысли¬мые и немыслимые гарантии.
Коллектив задумался... Гарантии Усена не были для нас тайной, и перспектива бегать потом от уголовничков нас не устроила. Спасла «коса на камень».
Верзила пришел через неделю, глаза его слезились от бессонных ночей и горя. Он кратко изложил ситуацию: давным-давно, один бухарец остался без пальцев. У него было двое сыно¬вей. С раннего детства отец начал тренировать их бросать играль¬ные кости. Когда дети достигли совершенства, а также со¬вершеннолетия, он привез их в Ташкент.
Под этот-то «семейный поезд» и попал наш процентщик! Три ночи он сражался с ребятами беспалого, продул им пятьдесят тысяч наличными и хотел было «не допустить отъезда», но хитрый бухарец насыпал ему какой-то отравы, и игрок два дня лежал без движения...
Мы выдержали скромную паузу... А Усен был бы не Усеном, если б не заявил: - «Аллах все видит, и ты наказан за огромный процент, который хотел содрать с каскадеров!»
Мы приготовились к бою! Но узбек неожиданно серьез¬но воспринял сказанное, вынул на стол пять оставшихся тысяч, просил принять безвозмездно, а потом, напившись, бросал всю ночь на балконе игральные кости и плакал.
Восток — дело тонкое... Это не самый фантастический случай из происходящих там... Меня, например, больше по¬разил рынок Ташкента, где в ведро с горящей бумажкой торговцы бросали монетки, ибо дервиш, он же ветеран вой¬ны, отгонял дымом порчу и ревизию!.. Другой дедушка, на входе продавал гнутые ржавые гвозди, и мы с Усеном, опрометчиво уделив ему внимание, вынуждены были ку¬пить «из уважения» полшурупа... И еще, - местное правительство, которое подарило Чемпиону Мира по боксу Руфату Рискиеву машину
«Волга» и профессиональное забвение. И, конечно же, мои трюковые восточные братья — рыцари без страха и упрека!
Если б я писал детектив, то продолжение истории звуча¬ло бы так: «...Снова на дело пошли Богородский и Андре¬ев!» Но так как это другой жанр, позволю себе воспомина¬ние о следующей картине более легко и игриво.