Внук Калиты. Исторический роман. Верность слову

        Верность слову


А через год уж на Коломну
Внезапно совершил набег
Рязанский хитрый князь Олег.
Разграбил, люд подверг полону.

Тогда Владимир с малой силой
Олега наказать не смог.
И Дмитрий брату не помог,
Его как долго не просил он.

Князь Дмитрий сделал даже боле —
Союз с Олегом заключил.
И Храбрый в возмущеньи был
Великокняжей этой волей.

Но вскоре не минул случиться
Вельми сурьезный разговор:
Князь помнил это до сих пор —
В великокняжеской светлице

Сидели за столом дубовым,
Стоящем посреди нее...
Простые яства, питие,
Разлито в добрые ендовы.

-Что не накажешь супостата?
- Союз с лжесловцем заключил?—
Владимир громко вопросил,
Сердито посмотрел на брата.

Тут мягко Сергий вдруг вмешался:
- Охолонил бы, княже, пыл...
Господь на мир благословил
И я за это расстарался—

Где можно дело сделать словом,
Не след размахивать мечом.
Добром к себе  мы привлечем
Немало русских княжеств снова.

Ан, вот еще какое дело:
Ни Нижний Новгород, ни Тверь
Не понесли людских потерь,
Москва ж людьми-то оскудела...

Вдруг с ними Ольг объединится.
А нам сражаться с двух сторон
Сегодня вовсе не резон—
С Рязанью надобно мириться.

Воды вкусивши из ендовы,
Игумен рот перекрестил,
И мягко вновь заговорил
О единененьи княжеств снова:

“Нам, православным-то, негоже
Лелеять распрю меж собой,
Вступать в кровавый смертный бой,
Да упаси от распри, Боже!

Кто усмирит свою гордыню
Для блага всей родной земли,
Тот будет истинно велик
Во все века, не токмо ныне”.

Вняв гласу мудреца святого,
Владимир поддержал союз,
И, подтвердивши крепость уз,
Вернул рязанцев к ихним кровам.

То ж было сделано Олегом...
Донской вельми торжествовал:
Олег всерьез Москву признал.
Изрядным было то успехом.

Но приключилась распря вскоре
В церковных, между тем, делах—
Зазнался Новгород в правах
С центральной русской церквью споря.

И своевольный дух мятежный
Пришлось мечом окоротить:
Стал откуп Новгород платить,
Да за разбой ушкуев прежний.

Господь не допустил до битвы,
Хоть шансы были велики—
Владимир лишь подвел полки...
Дошли, знать, Сергия молитвы.

Москва все более крепчала.
Ни Нижний Новгород, ни Тверь
С ней спорить не могли теперь.
Но тень беды вновь замелькала.

Зело Донской вдруг занедужил:
Зверь злобный словно грыз нутро.
То притихал как бы хитро,
То адской болью лез наружу.

Тут многим сразу ясно стало,
Что дни Донского сочтены.
И выполз вновь из глубины
Вопрос о власти, аки жало...
              *  *  * 
За полдень укатил далече
Слепящий жаркий солнца лик
И наступил тот самый миг:
Уже не день— еще не вечер.

Земля дышала спелым зноем,
Поникли на ветвях листы,
Запахли резче все цветы,
Тускнело небо голубое...

Затихли шорохи и звуки,
Ленивый ветерок уснул,
Возник в ушах какой-то гул
И стало слышно сердца стуки.

Грудь охватило духотою
Ползли тревога и тоска,
Забилась жилка у виска
С двойной неровной частотою...

Вот так в ту злополучну зиму,
Когда Донской схватил бояр,
Грудь охватил вдруг душный жар,
Хоть жег мороз невыносимо...

Казалось князю: время встало,
Мир, как беглец усталый, сник...
Но ветр откуда-то возник,
Ожив, листва затрепетала.

Пыль заклубилась по дороге,
Внезапно налетевший шквал,
Шутя, стог сена расшвырял,
Сорвал солому с крыш убогих.

Уже не ласковый котенок,
А хищный и могучий зверь
Вовсю хозяйничал теперь,
Уж злобный бес, а не бесенок.

Темно от черной тучи стало,
Но тут же, вызвав резь в глазах,
Блеснул вдруг молнии зигзаг
И небо зло захохотало.

Князь от дождя укрылся в башне,
Из узких бойниц наблюдал,
Как ливень струями хлестал.
И снова вспомнил день тот страшный...

 О власти червячок сомненья
Пытался душу подточить,
Оспорить, гневно осудить
То давнее его решенье.

Владимир усмехнулся грустно:
Что самолюбью тщетно льстить!
Но смог тогда ведь задавить
Червя сомненья вместе с  чувством!

Тогда взрастил червя сомненья
Гордыни огненный дракон:
В свое величие влюблен,
Он вел такие рассужденья:

С поры, как Дмитрию дал слово
Василию отдать престол,
Вельми немалый срок прошел—
Аж с самой битвы Куликовой!

О прошлом старом докончанье
Забыли многие уже—
Подвержена и память рже,
Как меч булатный без вниманья.

С тех пор он для Руси немало
Достойных одержал побед.
За это Русь его в ответ
Героем избранным признала.

Не зря его назвали Храбрым
И, вкупе с Дмитрием, Донским.
Не зря князья считались с ним.
Да и полки его не слабы!

К тому ж тогда у них с Еленой
Лет десять не было детей.
И факты, столь печальны те,
В учете были непременно.

Теперь же семь сынов родили...
Не будут ль дети проклинать,
Его за то, что он как тать
Великого стола лишил их?

Как дщерь великого литвина,
Мечтала и Елена, знать,
Великою княгиней стать.
И вновь—он горести ее причина...

Легли те доводы, как гири
На чашу лишь одну весов,
Лишив его спокойных снов,
Но были мысли и другие.

Во-первых, Дмитрию дал слово.
И всякий русич верно знал:
Чтоб Храбрый слово нарушал,
И в жизни не было такого!

А во-вторых, если по стари
Великий стол будет за ним,
То вряд ли смирятся с таким
Москвы великие бояре.

И мигом распря превратится
В междоусобную войну,
Втянув всю русскую страну.
Во сне такое не приснится!

Опять разоры и пожары?
В крови потонет весь народ...
А сколько явится сирот?
То будет злее, чем татары...

Сил было у него немало,
В боях разумен был и смел,
Огромен был его удел,
Да треть Москвы принадлежала.

И бабка надвое сказала,
Кто в этой битве верх возьмет...
Ан, побежден будет народ—
Так на Руси не раз бывало.

Останется с чем победитель?
С народом, ввергнутым во прах?
С Москвой, в обугленных стенах?
Избави Господи-Спаситель!

Татары тотчас неприминут
На выю вновь надеть ярмо—
От дум Владимир ажно взмок,
Внутри сомнением палимый.

И двоюродник—братец Дмитрий,
О том не мене разумел
И избегал с ним спорных дел,
Внимая Сергия молитве.

Об этом знали и татары
И прочие враги Руси,
Стремясь из всех возможных сил,
Разжечь усобные пожары.

И в ту злопамятную зиму
Почти им это удалось—
Посеять в них размирья злость
Со стороны довольно зриму.

Об участи своей печальной
Поняв тогда, великий князь,
К наследной власти устремясь,
Мечтал о новом докончаньи.

С Владимиром уладить миром
О власти непростой вопрос
Великий князь решил всерьез
И пригласил за этим к пиру.

Однако брат в корзне дорожном
Явился утром рано сам.
Донской увидел по глазам,
Что дело не совсем тут гоже.

- Я на охоту, братец, ныни...
медведь- шатун коров дерет
и плачет от него народ.
Уж в седлах все...каб не застыли...

- сказал Владимир в оправданье.
Донской обижен этим был.
Но в голосе обиду скрыл:
- Ну, что же, братец, до свиданья!

Вернешься как, жду сразу в гости!
Давненько вместе за столом
Не вспоминали о былом—
Добавил с грустью и без злости.

Уехавши в тот день от брата,
Владимир по лесам петлял.
И мозг его огнем пылал,
Пока сомнением объятый.

Меж тем Донскому стало хуже.
За Храбрым он людей послал.
Но, словно в воду, брат пропал
И не смогли те обнаружить.

А вскорости нашли убитых
Великокняжеских гонцов.
И не нашли опять концов,
Сколь ни старались, следопыты.

Потом селения Донского
Зло и безжалостно пожгли.
В одном из них коня нашли,
По справе, видно, боевого.

В боку коня стрела торчала,
А у седла была сума.
Из той сумы слегка тесьма
С печатью княжеской свисала.

Суму ту с грамотою спешно
В Москву к Донскому привезли.
И, как ту грамоту прочли,
Князь был расстроен безутешно.

Князь Храбрый в грамоте указом
Селенья жечь его велел.
“ Не делал братец этих дел!”-
подумалось Донскому сразу.

Что грамота была подложной,
Князь сразу же сумел понять.
Но подлинной была печать.
И в этом виделась вся сложность.

“ Неужто все же братец Волод
селения мои пожег?
Нет, сделать он того не мог,
Хоть будь обидою уколот!

Из ближних, из бояр быть может,
Кому доверил брат печать,
Мог дело русское предать?
Возможно и такое тоже.

Не терпит дело промедленья.
Бояр тех надо в сей же час
Взять до единого в опас,
Хотя б до брата возвращенья.
                *  *  *   
Когда близ одного селенья
Владимира гонцы нашли
И о боярах донесли,
Он в ярость впал от обозленья.

Среди зимы вдруг стало душно,
Как вот теперь перед грозой,
И мысли, нарушая строй,
В челе роились непослушно:

- Вот так теперь ты, братец, значит...
власть силой хочешь утвердить!
Покуда жив, тому не быть!
Да и не я сю свару начал!

Владимир уж свою дружину
Успел на части разделить,
Чтоб села брата запалить,
Как на дороге запуржило.

“Но-о-о!” —громкий крик раздался.
Послышался поспешный скок,
Из леса вылетел возок
И к князю прямиком помчался.

Перед Владимиром возница
Коней сурово осадил.
И князь совсем готов уж был
На эту дерзость рассердиться,

Как из возка игумен вышел.
Духовны почести приняв,
Как церкви требовал устав,
Заговорил, лишь князю слышно:

“ Излиха важно, княже, дело:
бояре взяты все в опас—
знать, кто-то стравливает вас—
следы, вот, чадо углядело...

И пергамен, видать подложный,
Похож, с печатию твоей
Видали смерды у кметей.
Знать есть среди бояр безбожный.
Орды лазутчик, я смекаю,
Под видом пришлого купца
Во граде был и у сельца,
В котором избы догорают.

По описанию обличья,
Ужо не городецкий ль князь
С дружиной села жег вчерась,
Мстя вам из-за обиды личной?

Но без ордынского коварства,
Видать никак не обошлось—
Уж больно хитро все плелось—
Орда— интриг коварных царство!

Нельзя нам, княже, медлить боле.
К Донскому надобно скакать.
И все об этом рассказать.
Знать суждено так божьей волей!”

Владимир, выслушав, по чину
Игумну крест поцеловав,
Благословение приняв,
Опять собрал свою дружину.

Сам, вставши во главе дружины,
Поставив посреди возок,
Так скоро, как тот только мог,
К Москве колонну эту двинул.

Пока по дебрям он скитался—
Попутал, знать, сомнений бес—
Руси главнейший интерес
Почти загублен оказался.

Само собой пришло решенье:
Междоусобице не быть!
В себе гордыню победить—
Не в этом ли души спасенье!

Владимир посветлел враз ликом:
Души спасение? Руси!
Не думал князь, что есть за сим
И подвиг истинно великий.
                *  *  * 
Москва, дохнувши мглой морозной,
Настороженно приняла.
- Видать, неважные дела, -
подумал князь. Неужто поздно?

Неужто, - князь Владимир вздрогнул,
- кровава ссора началась?
Иль хворь настолько зло взялась,
Что Дмитрий душу отдал Богу?   

Не допустив и мига трату,
Не заезжая в терем свой,
Владимир выбрал путь такой,
Который вел скорее к брату.

Князь Храбрый и игумен вместе
В палаты Дмитрия вошли.
Их сразу к князю провели,
Сопровождая честь по чести.

Донской был изможден и бледен.
Недавно лишь забылся сном.
Открылись очи. Взор с умом
На Храбром оказался сведен:

- Спасибо, братец, что приехал...
недолго мне осталось жить,
а надо главное решить.
Но, видно, делу есть помеха...

Однако, факты сопоставив,
Князья во всем разобрались
И снова в дружбе поклялись,
Сомненья всякие оставив.

Владимир, глядя на Донского,
На изнуренный бледный лик,
От жалости вдруг взором сник,
Но поднял взор и молвил снова:

- Я остаюсь, брат, верен слову.
 Готов Василию служить,
Москвою Русь объединить!
Слеза скатилась у Донского.

И вскоре в новом докончанье
Князь Храбрый уступал престол
Василию. Так день прошел.
Облобызались на прощанье...

А вскоре Дмитрия не стало.
Князь Храбрый слову верен был
И доблестно Москве служил.
Ей даже вотчину отдал он.

Москва все больше богатела
И не платила дань давно.
Но вновь в степи стало темно:
Там битва хищников кипела.

Тимур там грызся с Тохтамышем.
Попеременным был успех.
Но вскоре из сражений всех
Хромец Железный наверх вышел.

Бежав от полчищ Тамерлана,
Хозяин Золотой Орды
Искал спасенья от беды
В союзе с Русью, как ни странно.

Тимур, преследовавший хана,
Шел следом в сторону Руси,
Имея в двести тысяч сил,
Их пополняя непрестанно.

Мурзы, покинув Тохтамыша,
Увидевши его в беде,
Как было принято в Орде,
К врагу бежали, честь забывши...

Над Русью вновь беда вставала,
Но Русь была уже не той,
Объединенная Москвой,
К отпору силы собирала.

К Москве примкнули и рязанцы.
Литва была с Москвой теперь,
И Нижний Новгород, и Тверь,
Смоляне, псковичи и брянцы.

Слал войско Новгород Великий,
А также Вологда, Устюг—
Да и все княжества вокруг
Сбирали рати поелику.

А из Владимира князь Храбрый
Лик Богоматери привез.
В сто тысяч войско собралось,
И было далеко не слабым.

Василий— князь московский новый
Вел рати к берегам Оки.
Броней сверкая, шли полки—
Сильны, обучены, суровы.

Наряд изрядный огнебойный
Вослед весомо громыхал,
Литыми пушками сверкал—
То Храброго был вклад достойный.

Сам Храбрый— главный воевода—
Остался боронить Москву.
Василий вверил град ему,
Освободивши от похода.

Меж тем на окском порубежье
Василий с войском твердо встал
И, укрепляясь, ожидал,
Казалось, битвы неизбежной.

В верстах семи от его стана,
Там, где когда-то был Мамай,
Нацелившись на русский край,
Стояло войско Тамерлана

В происходящих мелких стычках
Сторожи русских брали верх.
Хромец не мстил за их успех,
Быть может, изменив привычкам.

Дни пролетали и недели,
А Тамерлан не нападал,
И все чего-то выжидал.
Что ж сдерживало, в самом деле?

То, что случилось, сочли чудом:
Восставши черной тучей, рать
Вдруг в степи покатилась вспять,
В края, гроза пришла откуда.

Как разъяренная стихия
Прошлась по Золотой Орде,
Оставив на пути везде
Следы злодействия  лихие.

Что отвернуло Тамерлана?
Иконы Божьей мати лик?
Иль толкованье снов из книг?
Расположенье звезд туманно?

При том считается неважным
Та русских рать, что стоит двух,
Пищали, твердый войска дух—
Свободный, гордый и отважный.

А где-то лет через тринадцать
К Москве нагрянул Едыгей.
Внезапно. С силою своей
Василий не успел собраться.

На Храброго Москву оставив,
Бежал с семейством в Кострому,
Доверив дяде своему
В тяжелый час столицей править.

Владимир враз взялся за дело.
Сам лично пушки расставлял
Людей начальных подбирал,
Все делал споро и умело.      

Увидев крепку оборону,
Эмир на приступ не спешил,
И, здраво рассудив, решил
Зря в людях не нести урону.

Пообещал эмир осаду
За откуп снять. И небольшой.
Обдумавши исход такой,
Князь понял: так и делать надо.

Решили миром в одночасье.
Владимир и отбиться б мог,
Но тоже он людей берег.
Лишь потому и дал согласье.

Любой бы мог этим гордиться:
Князь Храбрый—воин и стратег
Дипломатический успех
Вписал на жития страницах.
                *  *  *   
Дождь кончился. Гроза промчалась.
Стекли потоки мутных вод.
Вновь синью брызнул небосвод,
По-детски солнце улыбалось.

Мир посвежел, дождем умытый.
Проснулся щебет птиц в садах.
Блестели листья на кустах,
Росой жемчужною покрыты.

Князь вышел на стену из башни.
И снова сверху оглядел
Насколько видно свой удел,
Его леса, поля и пашни.

Да... жизнь склоняется к закату...
Совсем неплох ее итог.
А все ли сделал он, что мог?
Но Русь едина— вот что свято!

Поймут ли дети и потомки
Его минувшие дела?
Жизнь бурная вельми была...
Ударил колокол вдруг звонкий.

Три раза князь перекрестился.
А в чистом воздухе окрест
Веселый звонкий благовест
Над православной Русью лился.

Потомки будут не глупее.
Все с высоты веков поймут,
Всем по заслугам воздадут.
Большое-т издали виднее...