Пан Воитель

Однажды ночью в мою обитель забрел нездешний. «Я — Пан Воитель», — сказал он, дверь запирая крепко. Он был какой-то чудесной лепки — небесный скульптор над ним, трудившись, сковал рельефом стальные мышцы, сточил прекрасно и нос, и скулы... И как же зря я в глаза взглянула — его глаза океан без края, что катит волны от ада к раю.

Я стол накрыла, постель нагрела, чтоб отдохнули душа и тело, а он стоял у окна без слова... Когда все было уже готово, я вопрошала: «Скажи, куда же идет Воитель такой отважный?» Он усмехнулся, но невесёло: «Неверно доброе твое слово — я убегаю давно трусливо, без сна, без отдыха, перерыва...»

Я усмехнулась: «Прости, не верю, ведь ты назвался мне перед дверью. Воитель — тот, кто воюет смело, а ты — хорошенькое же дело! — ты говоришь, что бежишь. Что скажешь?» Он мне сказал: «Говоришь, отважный. Я только честен в своем бесчестье... Воитель — так я и впрямь известен. Моя война не видна, но всё же её вести до конца я должен, иначе смерть — и не мне лишь только, хотя от войны этой мало толка. Даю я битву своим порокам — а их, хозяйка, поверь мне, много, и страсть моя меня жжёт и губит». Тут гость вскочил, закусивши губы, зашарил взглядом по дому слепо, пытаясь словно увидеть небо.

«Так мне бояться тебя?» — спросила, а он вцепился руками с силой, да так, что стол затрещал, заохал, а Пан жил с выдоха и до вдоха. «Не надо,» — молвил, — «Прости, хозяйка, я рассказал тебе без утайки, прельстившись быстро чужим покоем... Зачем под крышей тебе такое? Ведь ты красива, а я не сдержан, мне разве ль место под кровом здешним?»

Молчали долго — огни сгорели, луну закрыли дубы и ели, лишь только свет от свечи теплился, бросая блики на наши лица.

«Тебе там место, где ты захочешь, и знай — что утром, что темной ночью тебе откроет на стук тот житель, которому душу открыл Воитель».

Он улыбнулся почти с надеждой, свою опять натянул одежду, и вышел в дверь — не прощаясь, молча, как будто сразу не ставя точку.

С годами люди не молодеют — стареет тело, душа седеет, забыла я про свои семнадцать... Я перестала воров бояться, я прекратила смеяться солнцу, мой Пан Воитель ведь не вернется.

Однако хоть прожила не мало, я, видно, жизнь так и не познала — однажды утром пришла девчушка, когда в ручье я скоблила кружки.

Я ей: «Привет, ты откуда, детка?» Она, смущаясь, ныряет в ветки, а по дороге, что прямо к дому идет забытый давно знакомый.

«Привет, хозяйка,» — он молвит нежно. Он не такой, каким был он прежде — уже не юноша, но мужчина... Прекрасный лоб бороздят морщины, у жестких губ появилась складка, красивых рук тяжелее хватка; и лишь глаза смотрят так, как прежде — два океана одной надежды.

«Воитель Пан, это чей цветочек?»
Он говорит: «Это Мара, дочка».

Он смотрит молча, а я киваю. «Ну что ж, пойдемте-ка, выпьем чаю».

Девчушка бегает, помогая, и счастью нет ни конца, ни края: Воитель смотрит, аж сердце ноет, а Мара шепчет: «Да что с тобою?»

А ночью Мара, вертясь в кровати, бормочет: «Хватит с нас странствий, хватит! И, мама, будь понежнее с Паном!» А я повторяю губами — мама...

И Пан, водя по спине рукою, твердит: «Не верю, что есть такое большое счастье. А ты ли веришь?»

Я улыбаюсь: «Однажды в дверь мне вошел — так просто — далекий путник, и стало в доме на ночь уютней, а он ушел и унес случайно девичье сердце... Но это тайна, а ты пусть будешь её хранитель.»

Смеёмся —
я и мой
Пан Воитель.