Щекотка в солнечном сплетении

- Ну и зачем мы пришли?
Я и мой друг проходили вглубь заведения. С двух сторон от нас оставались столики разных форм, на каждом стоял будильник. Продвигаясь вперёд, я стягивала с плеч чёрное пальто. Друг шёл следом.
- Зачем ты так нарядилась?
Больное тело было затянуто в красные блёстки. Дешёвая полупрозрачная алая ткань немного разошлась по шву вдоль позвоночника. Друг попытался украдкой оборвать гнилые нитки. Я заметила. Блёстки посыпались на пол, оставляя за нами красные следы.
- Я хочу нравиться.
Он остановился возле одного из столиков и попросил сесть. Секунду подумав, я согласилась.
- Так зачем мы сюда пришли?
- Я хотела писать.
- Что писать? – полез в карман за сигаретами и зажигалкой.
- … Рассказ, наверное. То, что я всегда пишу.
- Ну пиши, я покурю пока, - он уже снимал целлофан с красной пачки.
- Здесь не курят.
- Ладно. Подожду так, - положил курительные принадлежности обратно.
- Не надо ждать. Я не буду писать.
- Но ведь ты за этим сюда пришла?
- Но ведь я пришла с тобой. Я хочу рассказать тебе, почему не буду писать. С сегодняшнего дня. Потерпишь?
- Конечно. Мы же друзья. Рассказывай, что у тебя там, - отвёл глаза.
- Понимаешь, я не могу писать дома. Там душно. Пишу только в кафе. Но в кафе нужно заказывать что-то, делать вид, что ешь, платить деньги. Я нашла самый демократичный вариант – это место. Тут платишь только за минуты. Можно долго сидеть, покупая своё же время. Его отсчитывает будильник на столе. Ты знаешь, мой смысл жизни в писании слов. А слова денег не приносят. Мои слова, по крайней мере. Я должна платить за то, чтобы писать, платить за смысл жизни. Но у меня уже нет средств.
- Ты хочешь, чтобы я заплатил?
- Совсем ничего не понимаешь, да? Я не хочу, чтобы ты заплатил. Я больше не буду писать. Жизнь со смыслом/ жизнь без смысла – какая разница? Закончились деньги – пора заканчивать и со смыслом.
- Как-то грустно.
- Да нет, нормально. Я ведь разочаровалась в искусстве давно. Писала из психологической потребности. Сублимация, снятие стресса, врачевание психологических травм, уход от неразрешимых вопросов, эскапизм… Перестану писать – придётся глотать слова. Распухну от них, как жаба, и лопну – сойду с ума. Не велика потеря, в общем. Даже не знаю, может и лучше сумасшествие, чем такой смысл.
- Стой-стой-стой! Когда это ты разочаровалась в искусстве? Почему я об этом ничего не знаю?
- Я точно не помню, когда. Да и не смогу объяснить, как именно это произошло. Защекотало что-то в голове, и поняла: творчество – никакое не богоискательство, не теургия. Вдохновение – не мистическое откровение. Всё – одна сплошная неврастения. Висела я на последней ниточке, держалась за бога, а кто-то взял – и обрезал. Теперь уж с ним совсем ничего не связывает. А ты хочешь деньгами помочь… Нет, деньгами тут не поможешь. Поскорей бы с ума сойти. На это ведь тоже силы нужны, чувствительность определённая. А я как мёртвая уже давно.
- Но Саша, ты не права ведь. То, что ниточку обрезали – это всего лишь испытание. Испытание абсурдом. Сможешь пережить его – и снова вернётся к тебе твой смысл. Ты только пиши, пожалуйста. Давай я тебе денег дам всё-таки.
- Спасибо, не надо денег. Не за чем писать теперь, не о чем, не из чего, не для чего… Да и не верю, что он мог взять и уйти вот так, на время. Я ведь всегда чувствовала его внутри, ощущала физически. А тут оборвалось – и всё. Может он там застрелился у себя? Ему ведь тоже не сладко.
- Ну что за глупости!
- Да, ты прав. Шучу я. От нервов. Не застрелился, ушёл просто. Но как мог? Ведь он знает, что у меня кроме – никого. Ни крупиночки смысла больше ни в чём, ни одного тайничка с запасами.
- А я говорю тебе, что именно из-за этого и отошёл он. Что бы это было за испытание, если не всё до конца отобрать? Что у тебя за вера, когда ты можешь точно сказать, что он существует? Не вера это никакая, а эмпирическое знание. Ты Библию читала-то хоть раз? Иова помнишь?
- Отрывками читала.
- Ну так и держись до последнего, не унывай, Фома неверующий.
- Мне бы пальцы в раны вложить. Если б знать наверняка, что вернётся он, мой бог, мой талант, мой смысл – ещё ярче, ещё честнее и благороднее, чем раньше. Что я писать лучше стану. Может, даже другим смогу дать взглянуть на него одним глазком через мои слова. Тогда бы я надеялась, я бы ждала, я бы хранила разум для него.
- Так и будет. Но доказательств нет и быть не может. Только вера твоя – если есть она на самом деле.
- Значит, нет её. Потому что верить буду, а он не вернётся. Наверняка. Жизнь - не библейская притча, тут всё по-другому. Он ради шутки обязательно так сделает, я же знаю. Смешно человека заживо убить, самолюбие потешить. Мне бы вернуть его хитростью. Не нужно никаких испытаний, вознаграждений. Просто жизнь мою вернуть, в которой снова был бы смысл. Помоги, а?
- Но ведь это бунт. Он покинул тебя, а я вновь верну, вопреки воли его?
- Не вопреки, почему же. Ты тоже часть его, и если существуешь, если сидишь сегодня со мной, то значит есть и на то божья воля. Пойми, мне присутствие его здесь и сейчас важнее, чем его одобрение, чем чудесное возвращение таланта, чем возможность делиться смыслом через слова, чем признание. Я эгоист, наверное. Но ведь и он такой же. Не верю я в ветхозаветного бога, не верю и в новозаветного. Царствие небесное вместит всех, независимо от того, был ли ты хорошим мальчиком или плохим. На всё его воля, его логический закон и гармония. И если прав ты, и это испытание, то пусть знает, я не могу жить в ожидании Годо, мне нужен смысл в каждой секунде, каждой букве. Я провалила испытание. Это моё экзистенциальное решение, мой свободный выбор. Требую бога обратно. Доставай его из своей машины.
- Как знаешь, Саша.
Он положил на стол, рядом с будильником, видеокассету.
- Тут фильм один. Посмотришь – и всё вернётся. Писать сможешь, как раньше. А с деньгами я тебе помогу, не так уж это затратно. Иди, наслаждайся. Только скажи мне, сколько там на будильнике набежало – я расплачусь за столик.
Я опустила взгляд, будильник тупо смотрел на меня пустым циферблатом.
- Набежала вечность.

* * *

Я вернулась домой. Задёрнула шторы, закрыла двери, и сразу вставила кассету в видео приёмник. Спустя несколько секунд, оказалась в тёмном помещении.
Невозможно определить его размеры, так как стены и потолок представляют собой непроницаемую мглу. Вполне вероятно, что пространство бесконечно. Внутри оно разделено на коридоры невысокими ширмами из тёмной ткани. Я стою в одном из таких коридоров. Горит тусклый свет, но источника его не видно. Должно быть, лабиринт, в котором я оказалась, не имеет входа и выхода. Я иду вдоль ширм, бесцельно бродя из коридора в коридор. Кино должно начаться с минуты на минуту. И вот, я слышу отдалённые весёлые голоса, иду на шум. Стена одного из коридоров прерывается проходом, оттуда и доносится говор. Вхожу в эту комнату, такую же часть лабиринта, как и все остальные его тупики. Внутри меня встречает радостная толпа, сплошь состоящая из знакомых лиц. Они что-то отмечают. В воздухе висит ощущение праздника. Меня захлёстывает волна общей радости, я вливаюсь в толпу друзей. Мы шутим и смеёмся, громко говорим, активно жестикулируем, пританцовываем, поём, флиртуем. Одни лица вокруг меня сменяются другими, но всё так же хорошо, я счастлива. Кто-то кричит, что пора за стол. Только теперь я замечаю, что вдоль комнаты стоит длинный стол, заставленный разноцветными блюдами, источающими изумительный аромат. Когда я занимаю своё место приблизительно в середине и пытаюсь увидеть конец стола, то в обе стороны вижу лишь длинный ряд лиц, уходящих в бесконечность. На некоторое время шум прекращается, но никто не ест. В полной тишине я произношу первое, что приходит в голову: «Вам не кажется, что здесь немного холодновато?». Толпа одобрительно загудела. Каждый жалуется, что у него замёрзла та или иная часть тела, от этого он якобы и не ест. В разгар бурного обсуждения, в нашу комнату заходит странное существо. Это инопланетянин. На чистом русском языке он извиняется за вторжение… хм… на праздник и говорит: нечаянно услышал, что мы мёрзнем. В его руке странное приспособление, похожее на магнит, припаянный к подсвечнику. Необычная штуковина излучает тепло и яркий сиреневый свет. В комнате сразу теплеет. Мы горячо благодарим гостя и ставим его подарок на стол. Приглашаем присесть с нами, но инопланетянин смущённо мотает головой и удаляется из комнаты, мелкими шажками пятясь к выходу. Помещение заполняет стук ножей и вилок по тарелкам. Хруст, чавканье, жевание, шумные сглатывания. Я же не прикасаюсь к еде, считая подозрительными её сверх привлекательный вид и доступность. Да и то, что уродливый инопланетянин появился в комнате через несколько минут после того, как мы озвучили жалобы, порождает во мне приступ мнительности. На противоположной стороне стола, по диагонали направо от меня, сидит очень красивый молодой человек. Он излучает силу и здоровье, светится изнутри грациозной, тонкой красотой. Его челюсти активно работают, пережёвывая очередной кусок пищи. И тут я вижу, что взгляд его резко тускнеет, с щёк сбегает румянец. Красивое лицо как-то осунулось, заострилось. Мне становится противно, и я перевожу взгляд на его соседку. Но и она бледна, как полотно. Я обвожу взглядом всех своих соседей и убеждаюсь, что у всех них прорисовались тёмные круги под глазами, волосы потускнели, кожа побледнела и покрылась мелкой испариной. Но никто, кроме меня, не замечает изменений, люди продолжают с волчьим аппетитом поглощать еду. Неожиданно на дальнем конце стола кто-то разражается страшным приступом кашля. Все поднимают глаза от тарелок и в ужасе оглядываются. Лица друзей постарели лет на тридцать, все выглядят как люди, измождённые долгой и неизлечимой болезнью. Неожиданно для себя, я произношу то, о чём сама не знала:
- Инопланетянин принёс нам радиоактивный обогреватель. Мы все облучены. Но не волнуйтесь, радиация страшна только для людей, инопланетяне к ней не чувствительны.
Ко мне тут же подбегает человек с дальнего края стола. Это тот бедняга, которого первым стал душить кашель. Двухметровый верзила с широкими плечами и щетинистым лицом орёт на меня во всю мощь своего звучного баса:
- А мы кто, по-твоему?! Не люди?! И почему, спрашивается, ты так спокойна? Мы все сдохнем! Понимаешь ты это или нет?! Нам всем кранты! Всё отравлено! Одежда, еда, воздух! А эта долбаная штука продолжает греть! – Он с силой бросил её об пол. Свечение от магнита погасло. Паникующий верзила стал задыхаться в очередном приступе кашля. Девушки вокруг рыдали, молодые люди бросались из стороны в сторону, как загнанные звери и выкрикивали бессмысленные ругательства. Кто-то в ужасе держал в ругах выпавшие волосы, у многих кровоточили дёсны, выпадали зубы, с кем-то сделалась лихорадка. Комнату заполнила паника. Я попросила секунду тишины.
- Дорогие друзья. Мне очень жаль, что так произошло, и что очень скоро мы все умрём. Холодно было всем, но сказала это именно я. Поэтому я сейчас уйду искать местных жителей – возможно, у них есть противоядие. Я уверена, инопланетяне не хотели сделать нам ничего плохого. Постарайтесь не паниковать и ждите моего возвращения.
Я выбегаю из чудовищной комнаты обратно в чёрный коридор. Чувствую себя нормально. Может быть, немного побаливает голова, но по сравнению с несчастьями, обрушившимися на остальных, это абсолютная мелочь. В коридоре я тут же чувствую, что воздух здоровее, чем внутри. Едва это осознаю, как в голове бегут мысли: «Этот лабиринт в бескрайнем чёрном пространстве, накрытый стол, обогреватель – дело рук странных существ, одно из которых занесло нам заразу. Наверняка всё было сработано по заранее продуманному сценарию. Люди в этой комнате – полоумные. Откуда столько счастья и радости, энергии, чей День Рождения мы праздновали? Вполне возможно, на нас наблюдали действие какого-то вещества,  чей эффект сходен с более грубым эффектом веселящего газа. А теперь они решили посмотреть, как люди будут вести себя в пограничной ситуации, на грани жизни и смерти. Как будем терять человеческий облик, умирая. Как силён страх человека перед смертью. Инопланетяне наверняка уже знают, что я вышла из комнаты. Но ведь я и зашла туда случайно… В любом случае, бессмысленно просить у них противоядие. Бежать – вот, что сейчас надо».
И я бегу по бесконечным коридорам, изо всех сил надеясь на чудо. Через пару минут чудо происходит. В одной из стен лабиринта я замечаю коричневую дверцу, высотой в половину человеческого роста. Проведя ладонью по бугристой древесине, я нащупываю маленькое отверстие. Зацепившись за него, аккуратно тяну дверь на себя. Моим глазам открывается удивительная картина. Двое инопланетян грязно, совсем по-человечески занимаются сексом. Самка сидит на раковине, обхватив ногами бёдра рослого самца. Но важнее то, что над раковинами располагается большое окно, в котором ослепительно ярко горит голубое небо. Пытаясь не обратить на себя внимание любовников, я пробегаю внутрь и сразу же прячусь за одну из двух дверей, находившихся слева. Как я и думала, за дверью кабинка служебного туалета. Тупик. Но внимательно осмотревшись, я понимаю, что четвертая стена за унитазом составлена из снопов сена. Да это же прямой путь к спасению! Я смогу вырваться из страшного мира чёрных лабиринтов, беспричинного веселья, грязи и радиации к свету! Как сумасшедшая, я бросаюсь к стене и начинаю раздирать её голыми руками. Сухое сено царапает пальцы и плохо поддаётся, в дверь кабинки уже настойчиво стучат, кричат что-то на непонятном языке. Но сквозь жёлтую солому уже пробиваются лучи солнца, уже видна зелёная трава. Я хватаюсь за образовавшийся проём и выламываю один за другим большие куски соломенной стены. Свобода.
На зелёном газоне, залитом солнечным светом, стоит большой дубовый стол. Вокруг стола сидят дорогие моему сердцу люди. С улыбкой удивления смотрит тётя Карина, погибшая много лет назад совсем молодой на операционном столе, когда ей удаляли гигантский водяной пузырь на спине. Добродушно, с хитрецой, поглядывает дед Олег, умерший пару лет назад от второго инфаркта. В жесте приветствия раскинул руки дедушка Вова, чью жизнь унесла страшная, непонятная смерть: в тот день он вымылся, побрился, сходил в парикмахерскую, надел чистую рубашку и, выкурив после еды свою последнюю сигарету, безжизненно упал лицом на обеденный стол – умер мгновенно. Теперь они, люди, не знавшие друг друга при жизни, сидят втроём за столом, потонувшем в солнце, и, кажется, рады мне. К ним из-за угла выходит в нарядном платье, с причёской и макияжем тётя Нина, скончавшаяся ужасной, тяжёлой смертью от рака кишечника. В руках она несёт ягодный пирог.
- Садись с нами, Сашенька.
Я смотрю за их спины: вдали импровизированный рай обнесён высоким забором из жёлтого кирпича, на заборе колючая проволока. Там же меня поджидает один из инопланетян. В полном военном обмундировании, он целится в мою голову из снайперской винтовки и стреляет. Пуля попадает в цель.
- Я уже иду, тёть Нин.
Дед Олег и дед Вова подвинулись на деревянной скамеечке, чтобы я могла сесть между ними. Тётя Карина расставляет посуду. Тут из-за угла к нам выходят мои старые знакомые, которых я оставила в заражённой комнате. Все в белом, они идут организованной колонной подвое, мягко ступая босыми ногами по влажной траве, подняв вверх руки. Впереди мальчик, на которого я засмотрелась во время трапезы в лабиринте. Он поднимает руки ещё выше и кричит куда-то вверх: «Не стреляйте! Мы уже мертвы!».
- Как, вы тоже выбрались оттуда?
- Да, мы все погибли.
- Так я, значит, зря затеяла весь этот побег… И предательство…
- Выходит, что так, - он виновато улыбается. Молодое лицо его вновь здорово и ласково – такое, каким я увидела его в первый раз.
- О, и друзья твои подошли! Садитесь все скорее, у нас сегодня ягодный пирог.
Пирог в руках тёти Нины задышал, заходил вверх и вниз. И вдруг закашлялся, надорвав корочку. Мелкими брызгами запрыгала из открывшейся раны красная начинка. Из глубины пирога на нас поплыли титры. Конец фильма.

* * *
Мы с другом сидели за липким столом чешской пивной. Вокруг пробегали вытянувшиеся в струнку пышногрудые официантки в коротких юбках. В воздухе стоял чад, тяжёлый запах жареного и солёной рыбы смешивался с запахом захмелевших людей и ещё чего-то мерзкого. Мы расположились в самом центре и тоже потягивали пиво из гранёных литровых кружек. Я вернула другу кассету.
- Странный фильм.
- У каждого свой. Тебя вдохновил?
- Пожалуй, да. Много непонятного, но, знаешь, всё так наполнено значимостью, что каждую деталь хотелось запомнить на всю оставшуюся жизнь. В этой кассете какое-то важное сообщение, которого не понять без того, чтобы не описать увиденное. Теперь я хотя бы знаю, о чём будет следующий рассказ. Правда, пока не понимаю, каким образом я после него смогу вернуться к творчеству.
- Всему своё время. Так что там было, в твоём фильме?
- Послушай внимательно, там определённо есть смысл. Какие-то инопланетяне ставили психологические эксперименты на людях. Я, помимо воли, была главным оружием для этих фокусов, из-за моей ошибки многие умирали. Хотела всё исправить, но почему-то забеспокоилась о собственной шкуре, предала всех. Их болезнь – по фильму радиационное облучение – была похожа на старение. Она тем более усугублялась, чем больше они её боялись. Кажется, я бежала даже не от самого излучения, которого совсем не боялась, да и не действовало оно на меня почему-то, а скорее от сумасшествия людей, терявших перед лицом скорой смерти человеческий облик. Потом было невероятно счастливое стечение обстоятельств, мне чудом удалось вырваться из бесконечного, безнадёжного чёрного пространства, в котором всё происходило. Но лишь я выбралась на свет и волю, как меня тут же убил заранее поджидавший снайпер.
- Побег от своих ошибок, людей, страхов, чудеса – всё оказалось бесполезным?
- Вот именно. Я могла с таким же успехом остаться в облучённой комнате с больными. Когда вылезла из лабиринта и меня убили, я встретила их всех там – снова здоровыми и молодыми. Ещё там были мои погибшие родственники, они приглашали нас на пирог.
- Это рай, что ли?
- Рай-не рай, но место для мёртвых. Тщательно охраняемое место – с высоким забором, колючей проволокой и инопланетной охраной. Захочешь вырваться – ничего не выйдет.
- Жутковато.
- Точное слово. Жутковато. Вроде бы идиллия: солнышко, травка, доброта и любовь, а между тем бессмыслица ужасающая. Там ещё пирог этот в конце ожил и ягоды выхаркивал, будто кровью кашлял. Сейчас страшно вспоминать, а там, по загробной логике, это даже как-то смешно казалось, мило.
- Так о чём же фильм, ты поняла?
- Я ещё подумаю об этом в работе над рассказом. Но сейчас основное чувство – досада, стыд. Досада оттого, что, неизбежно приближаясь к смерти, я обманывалась, думала, что чудом сохраняю себе жизнь. Стыдно, что вела себя как свинья, надеясь спасти свою шкуру. Я ведь могла умирать благородно, оставшись рядом с друзьями, проявляя милосердие, сострадание, облегчая муки более слабым. Достойно. А я обманула их, бросила в той отвратительной заражённой комнате как слепых щенят в колодце. Ведь я сильнее всех была, мне и радиация не страшна. Струсила именно из-за людей.
Пока я произносила обличительный монолог, взгляд мой остановился на дальнем столике пивной. Там, в тёмном углу, сутулилась знакомая фигура. Совсем пьяный, повесив голову, за столиком развалился симпатичный мальчик из лабиринта.
- Ты, наверно, не поверишь, но за тем столиком один из героев фильма.
- Не может быть! – друг притворно поднял брови. – Фильм опирался исключительно на твою фантазию, в нём не было реальных людей!
- Это точно он. Фильм и реальность каким-то образом смешались. Мне нужно с ним поговорить. Просто невероятно. Извини, я отойду.
Протискиваясь между тесных столиков, я пошла в дальний угол. Посетители бара недовольно ворчали вслед, когда я задевала их кружки.
- Хэй! Привет.
- Привет.
- Это ты? Мальчик из фильма, первая жертва радиации, которую я заметила?
- А, а это ты? Девушка-герой?
- Герой?! Ты что, шутишь?
- Нет, не шучу. Ты же единственная, у кого иммунитет от радиации! И ты хотела нас спасти. Ты герой.
- Хм… Вы просто не знаете всего…
- Не спорь с пьяным человеком! У тебя иммунитет, ты наш спаситель! Снимаю шляпу, - он икнул, висевшая голова слабо подпрыгнула, но этого хватило, чтобы шляпа упала на стол.
- Ну пусть герой. Я не за этим подошла вообще-то.
- Да? А зачем?
- Я хотела знать… Каким был фильм не с моей точки зрения? Я же была главным героем только в своём варианте. Но ведь кассету мог смотреть и любой другой человек. Что видел ты, например?
- А-а… Сейчас припомню. Когда ты ушла, все рыдали и сходили с ума, да. Люди боялись смерти всё больше с каждой минутой. И чем быстрее рос их страх, тем отчётливее проявлялись симптомы заражения. Я остался единственным, кто не потерял самообладания. И я сказал им: то, что должно с нами случиться, неотвратимо, но мы обязаны бороться до последнего. Я организовал санитарные бригады из наиболее адекватных людей. Но всё наше врачевание свелось к одной психологической поддержке тех, кто ещё мог  держаться, и к огню.
- Огню?
- Да. Мы сожгли первым делом остатки обогревателя. Затем еду, находившуюся близко к нему. Сожгли всю одежду, обрезали и сожгли наши волосы. Позже мы сжигали трупы. Самых пугливых, которых радиация разрушала духовно, мы запирали в отдельном чулане без еды и воды и ждали, пока они умрут. Так можно было ограничить панику. Правда, всё равно наши часы проходили под пронзительные крики безумных, умолявших о помощи – это нервировало, я их бил. Я лучше других знал, что боящимся смерти уже ничем не помочь, она придёт за ними со дня на день. Это было жестоко, но рационально. К ним же в чулан мы сажали и совсем больных, находившихся на последнем издыхании – от них шёл ужасный смрад. Потом начало не хватать еды, и мы убивали наиболее прожорливых: толстяков и детей. Когда еды совсем не стало, а я, моя сестра и ещё двое парней оставались живы, мы дрались за мясо трупов, которые перестали сжигать дотла. Я убил тех парней в сумасшествии от голода. Нашу с сестрой смерть я не помню. Кажется, я долго бредил, а она пыталась ухаживать за мной ещё некоторое время. Но кончили всё равно все одинаково. Ты спасла нас. Ты герой.
Он поднял голову, которую всё это время держал опущенной на руки. Улыбка на пьяном лице растянулась от уха до уха. И только теперь я увидела, что следы заражения никуда не делись с его лица. Всё те же мутные глаза, синеватая морщинистая кожа, расчерченная красными сосудами, потный лоб и потрескавшиеся губы, зловонное дыхание и слабость, страх смерти, которым несло от него за километр.
- Да ты же всё ещё болен!
- Болен. А ты посмотри вокруг, - сказал он и снова упал хмельной головой на стол.
Тогда я оглянулась и увидела. Эти лица. Страшные рожи завсегдатаев пивной – все были поражены радиацией. Они не знали, они пили свой пенный алкоголь, грязно ругались, плоско шутили, а между тем в больные тела всё глубже проникала радиация. Да они же все, все до одного больны! Я побежала к своему столику, чтобы поделиться с другом открытием. «Они больны, а мы? Нет!».
Друга за столиком не оказалось. Ушёл. Возле двух наполовину опорожнённых кружек лежал счёт за пиво. Денег у меня, естественно, не было. Но какие могут быть условности после того, что я поняла? Полная сил, я вскочила ногами на крепкий стол и, перешагивая кружки, понеслась по столам в направлении к крутой винтовой лестнице. Наверх, к выходу из этого больного места! Столы подо мной слегка шатались, я сбивала высокие кружки, заливая пол белой пеной. Что-то вслед мне кричали уродливые люди, которые ничего, совершенно ничего не понимали. Я бежала по лестнице, где вдруг столкнулась с официанткой лицом к лицу. «Чёрт, сейчас поймает и заставит платить». Я остановилась на секунду в нерешительности.
- Вы что-то хотели? – это была явно не наша официантка. Но надо что-то ответить.
- Да… У вас есть ключ от уборной?
- Да конечно, я Вам открою. Пойдёмте наверх.
Весело виляя хвостом, за нами бежала большая чёрная собака. На лице официантки просвечивали  лиловые трупные пятна, но в остальном она была премиленькая.
- Заходите.
Мы остановились у самого выхода, справа был туалет. Я зашла на пару минут. Смыла воду, помыла руки. Теперь она не должна ничего заподозрить. Я вышла из кабины, поблагодарила официантку и направилась к выходу из пивной.
- Стойте!
- Да. Что такое? – неужели поняла?
- Это не Вы та девушка, снявшаяся в фильме про радиацию?
- Да, я.
- Ой, мне так нравится, как Вы там играете! Так натурально! Я Ваша большая поклонница. Можете дать автограф? – она дохнула на меня трупным запахом.
- Конечно, - ответила я смущённо. Как она могла видеть фильм с моим участием? Я отказываюсь понимать хоть что-нибудь в этом мире. И тогда, подписывая ей салфетку, я решила сделать страшную вещь.
- А знаете что?
- Что? – вылупила на меня свои глупые голубые глаза.
- Помните болезнь из фильма? Я Вам открою секрет. Вы все на самом деле больны.
- Мы больны ?!
- Да! Вы все совсем скоро умрёте от радиации! Не в фильме, по-настоящему.
Она выронила поднос и завизжала. Её чёрная собака, лизавшая мне до этого левую руку, пронзительно заскулила и отскочила в животном страхе. Передо мной было лицо архаичного ужаса. Девушка с собакой помчались вниз по винтовой лестнице. Из собаки на ходу выпадала клоками чёрная шерсть.
Я вышла на улицу. Глубоко в груди разлилось чувство полного удовлетворения. Я быстрым шагом направилась от подземной пивной, постепенно наполнявшейся криками. Шла всё быстрее по длинной аллее, огороженной с двух сторон желтеющими осинами. Дорожка осенней аллеи была расчерчена горизонтальными тенями от стволов деревьев. Перепрыгивая с полоски света на полоску, я всё ускоряла шаг. И вот, я уже бежала. Главное – не наступать на тени. Вместе со скоростью росла во мне огромная радость: «Я одна здесь здорова». Оттолкнувшись от очередной яркой полоски асфальта, я взлетела. Листья осин смешно защекотали мне солнечное сплетение.

Январь, 2012.