Я помню все високосные годы

               
               
 
                Меня звали «Дитя любви». И действительно это так.
                Моя мама Лена росла без матери. Ей было только 2 года, когда умерла ее мама. Вскоре отец женился на молодой и красивой женщине, которая согласилась воспитывать двух малышей мужа: мальчика и девочку. Мачеха была властной и плодовитой женщиной:   сама много работала и этого же требовала от членов семьи,  невзирая на возраст.   В 5 лет маленькую Лену отдали в люди – нянчить чужих детей. А когда приходила домой, то возилась со своими сестренками, которые появлялись каждый год, как грибы.  И, если что не так получалось, доставалось от мачехи: не один клок волос был вырван из головки маленькой Лены. Благо волосы были длинные и густые. Когда подросла, работала в поле, помогала дома по хозяйству. Рано научилась готовить обед на всю семью. Выросла девочка работящая и умелая.
                Её брату, как мужчине,  доставалось ещё больше: он целыми днями работал то на поле, то дома. Только иногда в свободные минутки он крепко обнимал хрупкие плечики сестренки и шептал ей на ушко нежные слова. Брат её пропал в тридцатых годах, когда его забрали с колхозного поля по доносу соседа.
                Мой папа Григорий, Гриня как все его звали, остался сиротой в 2 годика и воспитывался с дедушкой. Все бы хорошо, только дед был слепой. Поэтому Гриня быстро научился справляться с хозяйством: готовил, ухаживал за курами, обихаживал огород. Совсем юнцом работал в поле, на ферме, батрачил на помещика.
                Когда Грине исполнилось 16 лет, соседи посоветовали деду его женить. И невесту присмотрели в соседней деревне, тоже, считай, сироту обездоленную, Лену. Они даже не видели друг друга ни разу, но раз старшие решили, они повиновались. Как положено, сыграли свадьбу (какая свадьба у сирот, так, одно название). Так появилась новая семья. Лена, войдя первый раз в дом мужа, обомлела: голь перекатная, стены все прокопченные, окон не видать от пыли и грязи. Несколько дней скребла, выметала, мыла. И дом приобрел жилой вид. В этом доме они прожили до 1948 года.
                Молодые люди были так истощены, что первое время даже не могли зачать ребенка. Первый ребенок, сын Володя родился через 3 года.  Были оба работящие. Вскоре появилось собственное, пусть и небольшое, хозяйство. В 1929 году вступили в колхоз. Работали, добро наживали. В 1933 году у них родились двойняшки, пацаны. Но год был неурожайным, началась голодовка. Поволжье в этот год понесло большие потери. Мальчики один за другим скончались от истощения. Лена очень долго переживала смерть близняшек. И только в 1939 году она родила дочку. Придумали красивое имя Евдокия. Но брат Володя пошел в сельсовет и зарегистрировал сестренку Алевтиной. Родителям сказал, что выбрал городское, а не деревенское имя. После рождения дочери задумали строить дом по - больше. Колхоз обещал помочь с лесом.
                В апреле  1941 года несколько мужчин из деревни забирали на военную переподготовку на 2 месяца. Накануне отъезда мужчины прощались с семьями, с друзьями. В ночь на 19 апреля, когда надо было ехать в военкомат на сборы, выпал необычно обильный снег: деревенские домишки занесло по крыши. Утром всем селом откапывали дома «рекрутов». Лене это сразу показалось плохим предзнаменованием. Она плакала, целовала обветренные губы мужа, прощаясь с ним надолго. Он все смеялся, что расстается с ней только до Бакур (название райцентра), а она слезы льет. И действительно, Лена плакала не зря.
                На сборах в одном полку Гриня был со своим соседом Иваном. Сборы проходили в Прибалтике. 22 июня у них заканчивался срок сборов и утром они ждали эшелон, чтобы отправиться домой. Чуть задребезжал рассвет, раздались крики, что началась война. Ребята, которые ждали отправку домой, подумали, что это над ними шутят. Не поверили, хотя слухи шли нехорошие. Они спокойно лежали на топчанах. И только когда услышали строгий окрик командира, поняли, что это уже не шутки. Встали в строй. Командир с подручными бойцами отсчитывали 10 человек и вручали им одну винтовку и обойму патрон. Уже раздавались взрывы где-то рядом, уже слышны были отчаянные крики. Так для моего отца Григория Ильича началась война. В первые же дни войны, при очередном обстреле, он очнулся заваленный землей и немецким мотоциклом. Не отдавая отчета о том, где он и что с ним, он попытался откопаться. Но при малейшем  движении, боль сковала его, он застонал и снова потерял сознание. Очнулся он уже в плену. Рядом лежал его сосед Иван. Все, что описано в литературе, показано в фильмах о немецких концлагерях, испытал на себе мой отец. И даже то, что не смогли описать писатели: такую жуть нельзя описать словами. После освобождения из -  застенок концлагеря, до которого сосед Иван не дожил, Григория отправили в советский лагерь на перевоспитание. И только в конце 1947 года, после всех тщательных проверок, снова истощенный до изнеможения, Григорий вернулся в родную деревню, в родные пенаты.
                Дома его ждала жена, сын, дочка и нищета. Зная его умение трудиться, председатель колхоза сразу поставил его бригадиром животноводческой фермы, не дав ему даже отдохнуть и понежиться в объятьях жены. Надо было поднимать колхоз, который тянули на себе хрупкие плечи женщин. С войны вернулись четверть мужчин, да половина из них калеками, без рук, без ног. Трудно было поднимать порушенное хозяйство, хоть и не было в их деревне немцев и боевых действий. И морально было трудно начинать послевоенную жизнь: сын не хотел долго общаться с отцом, который был на войне не героем, а военнопленным. Только в 50-е годы, когда отец был реабилитирован и получил медаль за победу над Германией, сын признал его.
                Летом 1948 года Григорий с Леной созвали соседей на почин: начали строить новый дом. К августу дом стоял под крышей, печь сложена. Начались внутренние отделки. Но случилась радость: ночью 29 августа корова Зорька отелилась, подарив моей семье бычка Борьку. Лена так переволновалась, да еще накануне натаскалась глины для штукатурки дома, что днем тоже решила рожать. Так на свет появилась я. Полежав немного, отдохнув, мама отнесла меня в ясли к родившемуся бычку. А сама поспешила штукатурить дом, чтобы быстрее вселиться.
                Так для меня начался первый високосный год – 1948.

                Росла я в любви и ласки родителей, брата, сестры, их друзей. У меня было много игрушек, даже по тем тяжелым временам: и покупным, и самодельным. Но больше всех меня любили папа и брат. И когда я заболела, для папы и брата Володи наступили черные дни: они дневали и ночевали около моей постели. А когда местный доктор сказал, что форма кори, которой я заболела, неизлечима, родители стали готовиться к самому худшему. Соседка, с которой мы потом подружились, сшила трехмесячному ребенку платьице для того, чтобы я ушла в мир иной красивой девочкой. Доктор даже отказался дальше лечить безнадежного ребенка. И родители пошли к бабке-знахарке. Что уж она там делала, но ребенок ожил. Правда, почти до года продолжалось лечение. Папа от радости готов был целовать землю за исцеление дочки. А брат возил подарки – в это время он уже учился в ПТУ в районном центре.
                1952 год запомнился мне первым моим осознанным стрессом. У соседки Нюры родился сыночек Сашенька. Пухленький, розовощекий карапуз зыбке и даже вышивать для него чепчик. Тетя Нюра была рукодельницей, и самое главное, доверяла мне вышивку. Вы только представьте, что может вышить ребенок 4 лет?! Но случилось страшное – Сашенька заболел и умер. Для меня это был большой стресс. Я не могла понять, почему такого маленького красавца   закопали в яму. Прошло больше 60 лет, но я все ещё вспоминаю свое состояние того времени.
                Ещё мне запомнился 53 год. У нас было радио: такая черная тарелка висела на стене и мы частенько слушали по радио постановки (так у нас называли спектакли, передаваемые по радио). И вот однажды, когда я была занята своими девичьими серьезными делами, из этой черной тарелки раздался грозный голос. Мама прибежала их кухни, встала у двери, а прослушав информацию, вдруг сильно заплакала и сползла по косяку на пол, оборвав занавеску.  Я сильно испугалась и тоже стала плакать. Так мы с мамой встретили известие о смерти Сталина.
                Конечно, как и все советские люди, мои родители были колхозниками. В колхоз вступили на заре его рождения в 1929 году.  Вместе с колхозом пережили взлёты и падения, голод, холод, урожайные годы и засуху поволжских степей, голодовку 33 года и Победу 45. В силу своего возраста, я не всё помню. Но некоторые моменты всплывают из недр памяти. Так, ещё один момент представляю на ваш суд.  Родители работали в колхозе: мама пекла хлеб на колхозные бригады, потом – в поле. Отец был бригадиром на ферме. Однажды корова попала в яму на лугу и её не смогли вытащить и спасти. За падеж колхозного имущества, его сняли с должности бригадира и пригрозили засудить. Но была уже послесталинская оттепель и на отца наложили только штраф. А момент мне запомнился тем, как мама собирала отцу котомку с бельем, кружкой, ложкой, сухарями. И как мама плакала радостными слезами, встречая папу с суда. Это тоже был високосный год, 1956. 
                В 6 лет я пошла в школу. Помню, как меня записали в 1 класс. Я сидела во дворе на земле играла в свои детские девичьи игры. Подошла учительница и спросила меня: «Зиночка, не хочешь учиться в нашей школе?». Я-то, конечно, очень хотела, тем более что уже знала буквы, умела немного читать, и любили книги. Со мной уже занимались друзья брата, когда приходили к нему в гости. Я даже знала немецкие буквы. Вечером родители долго спорили: надо ли идти в школу ребенку, которому вчера исполнилось 6 лет. Но потом пришел брат и расставил все точки над i: «Пусть походит, как Филиппок. Не пойдёт учеба, заберем». Так я стала первоклашкой. Мне не очень нравилось учиться: дети учились писать крючёчки карандашом, а я уже умела писать буквы ручкой. А надо сказать, что школа была малокомплектной и в классе в оном ряду сидели первоклашки, а во втором – ученики третьего класса. Я больше слушала учителя, когда он занимался с третьим классом. Но я не все понимала у третьеклассников. И в конце – концов я от всех отстала. Но упорно старалась. У нас был прекрасный учитель, Степан Тимофеевич. Я до сих пор его вспоминаю. Он был очень высокий, может это мне так казалось: ведь я была до 5 класса самой маленькой и на физкультуре всегда стояла последней (мне это было очень обидно). Зато, когда мы строили пирамиды, я всегда стояла на плечах учителя, доставала руками потолок и очень этим гордилась. В этой школе у Степана Тимофеевича я закончила четыре класса.
                Со школой связано и ещё приятное воспоминание. У нас в Саратовской области, где я родилась, не растут хвойные деревья. Но к Новому году в школу всегда привозили ёлку. Всей школой мы её наряжали, потом устраивали праздник, которые я почти не помню. А вот сами ёлки помню. Потому что, когда в школе заканчивался праздник, это деревце чудом перебиралось в наш дом. Она занимала большую часть жилой комнаты, но все равно стояла несколько дней – нарядная, пахучая, гордая. И я ходила гордая, приглашая деревенскую детвору полюбоваться на нашу красавицу. Приходили не только дети, но и взрослые. Уж не знаю, как отцу удавалось заполучить ёлку, но все годы, что мы жили в деревне, у нас она  стояла.
                На следующий год, когда я готовилась пойти во второй класс, брат объявил родителям, что женится. Стали готовиться к свадьбе. Для меня это ба подготовка к празднику. Но вдруг друзья брата стали надо мной подшучивать: «А с кем ты теперь будешь спать? Кому рассказывать свои секреты?». Я отбивалась, как могла, но серьезно задумалась: чтобы такое сделать, чтобы невесту брата не пускать в дом. Ничего путного я, конечно, не придумала и правильно сделала. Мне очень понравилась конопатая, черноокая и черноволосая невеста. А родственники совсем не одобрили выбор моего красавца брата. Но это совсем другая история.
                Нина, так звали невесту, меня подкупила тем, что после свадьбы, когда гости разъехались, мы с ней пошли покупать для меня форму. Ощущение радости от полученного удовольствия при покупки формы меня не покидает до сегодняшнего дня. Такую же радость я получила, когда покупала форму для своих племяшек-первоклашек, спустя 25 лет.
                И вот наступил следующий високосный год: 1956. У Нины и Володи родился сын Гена, мой племянник. Когда его привезли из больницы, мне первой дали подержать этот комочек: красный, сморщенный, пахнущий молоком и такой любимый, дорогой, неповторимый. Потом – то этого неповторимого я готова была запереть в чулан, чтобы он не мешал мне играть с друзьями. Но первый день знакомства с новым человечком мне запомнился навсегда. Мы дружили с ним до нашей долгой разлуки: сначала он уехал по распределению работать, а потом и я уехала из города далеко- далеко в Республику Коми.
                В 58 году моя сестра Аля, которая к этому времени уже работала в городе, решила выйти замуж. Родителям пришлось продать корову, чтобы набрать денег на свадьбу: а без свадьбы никак нельзя, что скажут соседи, родственники.  С сестрой мы не очень были дружны: она считала себя моей воспитательницей, старалась применять ко мне меры пожощще. К тому же, как я уж сейчас думаю, она ревновала меня к родителям и брату, которые меня очень любили. А в 59 году у Аля родилась дочка Ирочка - нежное и милое дитя, которое безумно все любили.
                Кто помнит трудные пятидесятые годы, особенно житье в деревне, тот поймет, почему вдруг мои родственники засобирались в город. Моя мама одна из сестер, которых нарожала мачеха, жила в деревне. Они-то, посмотрев как мается её семья, и уговорили моих родителей уехать в Саратов. Брат с женой уже обосновались в городе, получив крохотную квартирку в 9 квадратных метров. Весной 59 года мы оказались в Саратове. Родительский дом, хоть и прошло больше 50 лет, до сих пор мне иногда сниться живым существом, протягивающим  руки. Вполне возможно его уже и нет, так как почти всю деревню снесли с лица земли, как и многие в России. Осталась только память в моем сердце.
                После деревенской школы в 6 классе я не смогла учиться: первоначальных знаний не хватило. А так как по возрасту я была меньше всех, меня снова перевели в 5 класс. Я даже и не расстроилась: в 6 классе мне очень не нравилась классная руководительница. А Альбину Михайловну из пятого класса я до сих пор вспоминаю добрым словом. Школьные годы запомнились хорошими друзьями, походами на природу, не больше. Уроки проходили не очень интересно, кроме математики и литературы: мне они как раз и давались хорошо. Но Альбина Михайловна, она как раз вела математику, однажды мне сказала: «Зина, не думай идти в математики, они все «сухари». Девочки должны выбирать красивые профессии». Так я не стала математиком, хотя и хотела им быть.
                Наступил следующий високосный год: 1960. В этом году заболел отец: сказались военные голы, послевоенные тяжелые деревенские годы. Так вышло, что оперировал его тот же врач, который ещё в 55 году предлагал ему лечение. Но тогда отцу не до лечения было: надо было кормить семью, поднимать колхозное разрушенное хозяйство: мужиков – то здоровых было в колхозе раз- два и обчелся.
Мы всем семейством стояли под окнами больницы,  пока шла операция. Она закончилась быстро, брат сразу закурил, мама заплакала. Я поняла, что что-то случилось. Но потом успокоилась, так как вышел врач и сказал, что отец жив. Вскоре его выписали из больницы, на работу уже не ходил. И все свободное от учебы время я проводила с ним. Мы с ним ходили в кино, в парк, гуляли по городу.
Он как будто что-то чувствовал и старался впитать в себя все минуты общения с любимой дочкой. Через 2 месяца он уже не смог подняться с постели. К этому времени у нас уже были 2 небольшие комнатки: 6 и 4 квадратных метра, но мы были очень этим довольны. В одной комнате стояли 2 кровати, на одной из которых лежал отец. А мы, мама, племянник и я, спали в кухне на топчане, к которому приставляли стулья, чтобы уместиться втроем. Я вообще удивляюсь, как я училась: у меня с 5 до 8 класса даже места не было для подготовки к урокам: то на сундуке писала, то на стульчике. У нас был единственный стол, на котором готовили пищу и там же её ели.
                Отец пролежал четыре месяца. Чтобы облегчить боли, у него был рак желудка, брат научился делать уколы. День смерти отца мне тоже запомнился. Сделав очередной укол морфия, брат с женой пошли в душ при заводе (там была возможность работникам завода мыться). Мы с племянником улеглись спать. Вдруг отец начал кричать, звать брата, чтобы тот ему сделал укол. Мама сидела около него, успокаивала. Я тоже подошла и сказала, что Володя только - что сделал ему укол. Но папа все кричал и звал на помощь. Я побежала за братом. Когда мы с Володей прибежали, мама уже плакала, держа безжизненную руку папы. Брат потом долго себя упрекал за то, что ушел в душ и не успел помочь отцу. Хоронили отца в лютый мороз: наверное, этим он предсказал, что я буду жить в морозной Коми. Я долго и болезненно переживала смерть моего любимого папочки. В 61 году прошел обмен денег, полетел Гагарин в космос, а мой папа этого ничего не увидел. Меня в школе мальчишки дернут за косичку, а мне казалось это очень обидно и дергают они меня потому, что у меня нет отца. Меня очень поддерживала моя любимая учительница Альбина Михайловна. Она была очень мудрая женщина, хотя и  молодая. Но жизнь продолжалась и двигалась вперед.
                В школе я в первый раз влюбилась. И думаете в кого? Нет не в одноклассника, и не в старшеклассника. В Александра Демьяненко. Да,  в артиста. И с этого времени мой идеал – мужчина в очках. Тогда девочки были увлечены собиранием открыток с изображением артистов. Мой альбом был заполнен фото Александра. Я и сейчас, по -  прошествии стольких лет, с упоением смотрю фильмы с его участием. А потом, в 7 классе, почти все девочки были влюблены в своих одноклассников, и я  в том числе. Витя Кузьмичев, Кузя, был первым мальчиком, который меня пригласил в кино. Но сначала был поход на несколько дней в какую-то деревню на берегу красивейшей  реки. Поход нам организовала наша любимая Альбина Михайловна. Мы купались, загорали, ловили рыбу, варили уху, пили парное молоко, спали в палатках. И это продолжалось несколько дней. Я до сих пор удивляюсь, как с нами справлялась эта хрупкая женщина. Да и у нас в мыслях не было хулиганить, убежать, сделать что-то непристойное.
                Ну а потом, когда мы были уже дома, Витя пригласил меня в кино. Я надела новое платье, новые туфли и была на седьмом небе от счастья. После кино мы долго гуляли по городу. Я уже не помню почему, но наша дружба с Витей вскоре закончилась мирно, спокойно, мы остались с ним просто одноклассники.
                Мы с мамой жили одной семьей с семьей брата. Жилось, конечно, тяжело, едва сводили концы с концами, хотя трое в семье работали. Я чувствовала, что мне надо что-то предпринимать, чтобы помочь маме. Закончив 9 классов, я решила идти работать и учиться в вечерней школе. Это был следующий високосный год – 1964. Учиться мне очень хотелось. Брат на меня сначала обиделся, но потом всё понял и одобрил мое решение. Но в вечернюю школу неработающих не принимали, а работать меня не принимали, так не было 16 лет. Проблему решил брат. Он договорился с начальником цеха силикатного завода, чтобы я поработала несколько дней у него в цехе. И вот я, тонюсенькая стройная девушка в розовом платьице с юбкой клёш, захожу в цех, где делаются кирпичи. Я до сих пор вижу изумленные и обескураженные глаза рабочих цеха. Но я выдержала эти взгляды несколько дней и мне дали справку для вечерней школы.  А работать,  я пошла ученицей швеи-мотористки на промкомбинат, где работала больше 10 лет, где состоялась как личность, как специалист, как общественный деятель. 
                В школе занятия начинались с 7 вечера и продолжались до 11 часов. А работала я в 2 смены: неделя - утром, неделя – вечером. Но пропускать занятия мне не хотелось. Поэтому с подружкой Валей мы договорились помогать друг другу: мы вместе поступили в школу и в промкомбинат. Освоили спецмашинки: оверлог и петельные машины. Приходили  в первую смену к 7 часам (смена начиналась с 8), во вторую смену – к 13 часам, и без перерыва делали задел для последующих операций. За три года, что мы учились в школе, мы ни разу не подвели бригаду. И почти ни разу не пропустили занятия в школе.
                Только в вечерней школе я почувствовала вкус к учебе, наверное, коллектив учителей был хорошо подобран. Я с ними сотрудничала и после окончания школы, организуя учебные классы на промкомбинате. Особую благодарность я испытываю к своему куратору Екатерине Лаврентьевне, учителю истории. Это она за три года привила мне любовь к истории. Это благодаря ей я всю последующую жизнь интересуюсь историей, политикой, экономикой. Многие годы после окончания школы и даже, когда я уехала из Саратова, мы с ней переписывались. Низкий ей поклон и царствие небесное!
                В школе я была старостой. В нашем классе учились разновозрастные ученики: подростки, вроде нас с Валей, по 16-18 лет, замужние дамы и мужчины, и одна пара, у которой учился сын в этой же школе на дневном отделении тоже в 10 классе. Класс был дружный, хоть и с разными характерами объединяющий людей. Мы не только учились вместе, но и отдыхать умудрялись вместе. А мне, как старосте, приходилось собирать в школу некоторых нерадивых учеников: выяснять, почему пропускают уроки, почему приходят не подготовленные. Два года я сидела за оной партой с красивым парнем Витей (везёт же мне на Викторов!). А, как и все парни, он любил пофилонить: проспать занятия или прийти с невыученными уроками. С ним мне пришлось больше всего потрудиться, но школу он закончил. Я даже в армию его провожала и была немного влюблена в него. Из армии он мне писал письма, присылал фото, которые хранятся у меня и сейчас.
                Наверное, многим покажется странным, что так строго было в вечерней школе. Но это действительно было так. У нас даже двери в школу закрывались на ключ и открывались только после 23 часов. У дверей сидела вахтерша такого огромного телосложения, с грубым властным голосом, которая ни при каких обстоятельствах не открывала двери, только по разрешению директора школы. Наш класс был самым дисциплинированным и поэтому располагался на 1 этаже. И некоторые ученики их других классов пользовались нашими окнами, чтобы сбежать из школы. Что греха таить, мы однажды всем классом тоже сбежали в кино через окно. Наверное, очень хотели посмотреть новый фильм. Правда, потом мне влетело от директора.
                Не могу не вспомнить ещё один интересный случай, связанный со школой. У меня была проблемная кожа лица. Я записалась к косметологу и начала делать процедуры. Чтобы закрыть последствия этих процедур, а их надо было делать целый месяц, я прикрывала голову легкой косынкой. В классе все знали об этом. Учительница физики (наверное, поэтому я физику и не люблю всю жизнь), войдя в класс, сразу требовательно попросила меня снять косынку. Я объяснила, что болею и не могу этого сделать. Она громко и ещё требовательнее сказала, что нет таких болезней, при которых носят платки на голове. Настойчиво требовала снять головной убор или выйти из класса. Меня подержали все ученики и вышли вместе со мной. Урок был сорван. Но этот факт ещё раз подтверждает, что класс у нас был дружный. Итак, мы дружно, все 25 человек закончили школу. А надо сказать нам «крупно повезло»: в 1966 году первый раз был выпуск 11-классников. В то же время, выпускались и 10-классники последний раз. То есть, выпускников было больше обычного, и поступать учиться, в ВУЗы и техникумы  было очень сложно.
                Но у меня было велико желание учиться и я, собрав документы, взяв отпуск, поехала поступать в МГУ на факультет картографии. Дело в том, что в это время я была безумно влюблена в молодого человека, который работал геологом. И выбрав факультет картографии, я надеялась в дальнейшем быть с любимым человеком рядом. Но подавать документы в МГУ я не решилась. Посидев в скверике перед МГУ, посмотрев на входивших в здание, я почувствовала себя такой провинциалкой, такой простушкой, что не решилась даже подавать документы, не то, что сдавать экзамены. Вернувшись, домой, подала документы на географический факультет Саратовского госуниверситета. До экзаменов оставалось почти месяц, и весь этот месяц ломала голову, как я буду учиться, кто мне будет материально помогать. Стипендии мизерные, мама работает уборщицей в магазине тоже на мизерную зарплату, у брата своя семья. И я снова решила поступать на вечернее отделение. Специалист, принимавший документы, никак не хотел переделывать мой экзаменационный лист, всё уговаривал меня передумать. Если бы он знал, как мне хотелось учиться очно. Опять я пожалела, что у меня нет отца, который бы мне помог. Всю дорогу от университета до дома я шла пешком и плакала навзрыд от обиды.  Дома меня встретила Нина, жена брата и мы вместе с ней, по-бабски, поревели. Сочинение я написала на 4. Второй экзамен был математика. Я пришла в плохом настроении и не очень хотела решать эти занудные задачи и уравнения. Я посидела, посмотрела вокруг и обнаружила, что вокруг меня сидят не очень-то и умные абитуриенты: кто списывает, кто просит помочь, кто вообще не знает, что делать и с чего начать. И я подумала: вот ЭТИ поступят и будут учиться, а я сижу тут раздумываю. Быстро сосредоточилась и решила всё. На следующий день я пришла узнать результат и очень удивилась, найдя свою фамилию в двоечниках. Я решила разобраться, так как была уверена, что все правильно решила. И действительно, я была права. Оказывается, с моей фамилией была еще одна девушка, которая решила на двойку математику. Одним словом, я поступила в университет и 6 лет по вечерам грызла гранит науки.             
                На наш курс поступили 25 девушек, разных по характеру, по статусу, по взглядам на жизнь, но объединившимся одним стремлением – учиться. За шесть лет мы успели выйти замуж, родить детей, развестись, похоронить мужей, родителей, но ни одна из нас не взяла академический отпуск,  все стойко учились и успешно закончили университет. Только испытавший это знает, как тяжело  раз в неделю, шесть лет подряд вечером после работы и домашних дел сидеть на лекции. И не просто сидеть, а учиться, получать знания. И только,  испытавший это поймёт, как трудно от этого потом отвыкать.
                Итак, наступил следующий високосный год – 1968. В этом году я вышла замуж. Сделаю небольшое историческое отступление. Во дворе, где мы жили с моей семьей, моего возраста жили только мальчики. Мы все росли дружно с самого детства. Все свободное время мы проводили вместе. Когда подросли, все парни мне признавались в любви, но у меня была любовь и, к сожалению, не из них. Я всех своих мальчиков провожала в армию, писала им письма, даже слала скромные посылочки. Но любила я не их.
                Однажды, когда я уже окончила первый курс университета, моя подруга Тамара позвала меня на свадьбу к своей сестре в нашу родную деревню. Я с удовольствием воспользовалась приглашением, так как очень хотела навестить свою родную деревню. Тамара поехала со своим женихом, но так как она была занята делами с невестой, ее жених оставался со мной. Мы с ним гуляли по деревне, по близлежащему лесочку, дышали свежим воздухом, наслаждались красотами природы. И вот на следующий день, когда мы с ним возвращались из леса с огромной охапкой ромашек, мы увидели подъехавшую машину к дому моей подруги. Из машины стали выходить люди. И я увидела ЕГО. Я не могла видеть его лица, так как они были далеко. Я видела силуэт человека, но моё сердце затрепыхалось и застучало так, будто хотело вырваться навстречу неизведанному чувству. Потом, когда мы подружились с Володей, так звали парня, он сказал то же самое про свои ощущения. Мы полюбили друг друга с первого взгляда, даже не зная друг друга. Я прожила долгую жизнь, но до сих пор верю в любовь и в любовь с первого взгляда.  У нас была красивая романтическая любовь. Мы редко встречались - он жил в Пензе, работал в экспедициях геологом. Я жила в Саратове. В перерывах между поездками, он приезжал ко мне. Мы ходили в кино, гуляли по городу и… расставались.  Потом были письма полные любви. И звонки с вызовом на телеграф, тогда же не было телефонов в каждом доме, а тем более сотовых телефонов. Так продолжалось 2 года. На очередной встрече он сделал мне предложение и я его приняла. Но когда я об этом сказала маме, она уговорила меня подождать ещё хотя бы годик. Мол, учиться надо, молодая ещё быть замужней дамой. Володя обиделся, но согласился. Но тут произошло непредвиденное. Я получила письмо от брата Володи, который написал мне, что он из экспедиции приехал с девушкой, которая назвалась его невестой. Это был удар, который я чуть сумела пережить. Я не стала разбираться кто прав, кто виноват. Просто перестала отвечать на письма и звонки. Мне писали и вызывали на переговоры мама и сестра Володи, сам он закидал письмами, но я была непрекословна в своём решении: предавший раз, снова предаст. Может я и не была права. Но никто меня в этом не переубедил.  Поддерживала меня в это тяжелое время только Нина, жена моего брата. Наверное, если бы у меня было больше мудрости, я поступила бы иначе. Потому что я, скорее всего, до сих пор его люблю. У него тоже семейная жизнь сложилась уже после 40 лет.
                Итак, 1968 год. Я выхожу замуж за первого парня из своего двора, который пришел из армии. Это был Коля. Свадьба плясала три дня. По характеру Коля был спокойный и не расторопный парень. Такой простодушный увалень. Я пыталась втянуть его в свой ритм жизни, но мне это плохо удавалось. Через год родилась дочка Леночка. Меня на все хватало: работать, обихаживать мужа, доченьку, заниматься общественной работой и, главное, учиться. Пока сидела год в декрете, я поступила ещё на заочные курсы немецкого языка, потому что у меня было много свободного времени. А я не могла сидеть без дела. А Коля был другой: ему бы поспать и ещё раз поспать. Через 4 года мы развелись. Спокойно, мирно и остались хорошими знакомыми. Развелись мы, естественно, в високосный год, 1972.    В этом же году я закончила университет.
                На следующий год моему трудовому стажу исполнится 50 лет. Юбилей! Надо сказать, что за свою долгую жизнь я работала в нескольких должностях. Но не было ни одной не любимой. Я в каждой профессии находила изюминку, которую хотелось попробовать. И потому я всегда бежала на работу с радостью. Первая моя профессия называлась очень красноречиво: швея-мотористка. Почти что, швея – модистка. А это была самая заурядная работница, выполняющая определенную операцию на швейном конвеере. Например, пришивание рукава мужской рубашке. И вот восемь часов изо дня в день ты сидишь и пришиваешь эти рукава. Интересно? Конечно, не очень. А шила и представляла, кто эту рубашку будет носить. И тогда это становилось не так скучно. Потом, когда мне надо было вечером учиться, я освоила операцию посложнее: на оверлоге обрабатывать края кроя, на петельной машине делать петли для пуговиц. А пуговицы мы сначала пришивали руками. Представляете, за смену надо пришить 7 пуговиц не менее чем к 100 мужским сорочкам! А потом нам купили машинку, которая пришивает сама пуговицы. Самые передовые и прогрессивные, мы с моей подружкой Валей, сразу освоили эту машину. Одним словом, мы с ней стали универсалами: могли работать на любой операции. Это нам помогло в дальнейшем учиться в школе, а затем в университете, не отрываясь от работы.
                Здесь же, на промкомбинате, мне дали первое общественное поручение: стать редактором комсомольской газеты. Я очень горда была этому, потому что в школе у меня не было никаких поручений. Я взялась за работу. По рисованию у меня в аттестате стоит тройка, а тут у меня появился дар художника. Мы писали в газете о передовиках производства, о новатарах. Но больше всего мне удавались карикатуры на выпивох и курильщиков. В тот период времени, 60-тые годы, выпивали и курили только мужчины. А это были наши механики, которые ремонтировали наши машинки. Вот им и доставалось от нас и от меня лично. Правда, они мне тоже не давали покоя, даже грозили. Но все обошлось хорошо и по прошествии  нескольких лет, один из них очень веселился, вспомнив мои карикатуры на него. Потом меня избрали секретарем комсомольской организации, А надо сказать, комсомольская организация у нас была большая - больше 100 человек. Чтобы я полноценно могла заниматься общественной работой (у меня же была сдельная работа), меня перевёл директор (очень мудрый человек) в плановый отдел статистиком. Работать в кабинете, за столом, в тишине… Это не для меня. Сделав поручение, я бежала в цех, помочь своим коллегам швеям. Так я бегала месяца два. Я повторюсь и ещё раз скажу, что мне всегда веет на хороших людей. Таким хорошим человеком и наставником стала для меня начальник планового отдела Левина Лидия Семёновна. Это она заставила меня думать, полюбить профессию экономиста, цифры.  Я ей благодарна всю жизнь за то, что самая любимая моя профессия - экономист. Подсознательно, ещё не понимая, я училась в университете на кафедре экономической географии, у уже потом, осознанно, в лесном институте я училась на экономическом факультете.
                Наша комсомольская организация стала одной из передовых в нашем районе. В Саратове было 6 городских районов, наш, Октябрьский – самый большой: в нем проживало в то время больше 350 тысяч человек. Раз комсомольская организация передовая, значит и её руководитель тоже. И мне предложили работать на освобожденной комсомольской работе в райкоме комсомола. Я растерялась. Мне казалось, что там работают такие образованные и культурные люди, а это было действительно так, не чета я им. Думаю, что они ошиблись. Но меня пригласили в райком партии (в то время я была уже членом КПСС) и сказали, что это поручение партии. Я сказала: «Есть!» и стала работать заведующей сектором учета и финансов Октябрьского райкома ВЛКСМ. Здесь я работала почти 4 года. Это были интересные, очень насыщенные годы. Я столько встречалась с людьми, исходила пешком весь район, узнала столько интересного и полезного.  Я научилась общению, умению говорить и слушать, прощать и понимать, помогать и принимать помощь. Мне было очень интересно работать, но мне не хватало моей экономики, которую к тому времени я уже полюбила и скучала без нее. В райком не всякий может попасть работать, тяжело это. Но уйти оттуда ещё тяжелее. Я подключила к решению этого вопроса директора промкомбината. И в союзе с ним мы уговорили райком партии отпустить меня. Вернулась я на промкомбинат начальником планового отдела. К тому времени Лидия Семеновна, моя наставница, вышла на заслуженный отдых.
                Кроме того, что я стала начальником планового отела, меня избрали сразу же председателем профкома, а затем секретарем партийной организации. Работа закипела. Мне не хватало суток, чтобы переделать все дела: к тому времени у меня подрастала дочка, я училась во втором институте. Я была одна, помогали мне только мои родственники: мама, сестра, брат и его жена. Да ещё надо было работать и выполнять общественные дела, которых у нас было полным – полно. Сейчас чернят и комсомол и партию. А мы от чистого сердца выполняли поручения партии.  Да это были дела, нужные людям, а не какому - то абстрактному существу под названием «ПАРТИЯ». Просто мы знали, что если будет трудно, тебе помогут люди из этой ПАРТИИ. А если ты плохо выполнишь поручение, с тебя спросят те же люди из ПАРТИИ. Лично я и мои друзья, коллеги никогда ничего не делали из-под палки, всё делали от сердца, от души, с энтузиазмом и вдохновением. А может, мне просто повезло на таких людей.
                Следующий високосный год, 1976, мне запомнился тем, что моя доченька Лена пошла в первый класс. Почему не знаю, но я не спала всю ночь. У меня сохранился мой девичий дневник того времени и строки, которые я написала в ту ночь. Я перед замужеством так не волновалась. Дочка с удовольствием пошла в школу. Но всё оказалось не так просто. Через несколько дней Лена прямо в классе упала в обморок, у нее открылась рвота. Меня вызвали с работы, нас отвезли в инфекционную больницу. Но я очень боялась инфекционной больницы и не осталась с ребенком там.  Я взяла отпуск,  и начали обследование.
                Надо сказать, что Лена очень плохо кушала. Ела только курочку, бутерброд (сыр с маслом без хлеба) и котлеты в столовой (их можно было есть без хлеба). В детском саду ее не знали чем накормить и всё время мне жаловались. Доктор мне советовала пользоваться для поднятия аппетита народными средствами, не медикаментами. Я поила её молочным и чайным грибом, заваривала ежедневно свежие дрожжи, за которыми  бегала на рынок в 6 утра, использовала настойки алоэ. Анализа до школы не показывали какое-то заболевание. Врачи сказали, что у нее аллергия на пищу. С этим и жили. В то время курочка была большим удовольствием, которое редко где купишь. Бабушка Вера, мама отца Коли, специально ездила  поездом на птицефабрику за 50 километров, чтобы купить для Лены курочку. Конфеты, печенья тоже не ела. Конфеты она собирала для своей любимой тёти Аллы, моей сестры.
                Кто жил в те далёкие, семидесятые, годы, тот знает, что было тяжело попасть в больницу, пройти обследование, даже ребенку. Мне пришлось напрячь всех своих знакомых, чтобы положить дочку в больницу на обследование. Добилась. Положили. Посетителей в то время не пускали в палату. Ребенок маленький, значит, и спуститься с третьего этажа не может. Мне пришлось нарушить все больничные правила, но попасть в палату к дочери. Я сшила белый халат и проходила в отделение, как студентка. Но в день, когда Лену выписали, студентов в больнице не было. Я сняла пальто и сапоги (была уже зима, а бахил в то время не было), положила его на окно и пошла в отделение. Переговорила с доктором, взяла дочь, подошла к окну, где лежало пальто. А его там нет. Его забрала гардеробщица и не отдала мне, пока я не переговорю с главным врачом. Я вызвала такси и уехала с дочкой домой в белом халате. На следующий день мне отдали мои вещи, пожурив за нарушение больничных правил.
                У Лены обнаружились гастрит, дискенизия желчевыводящих путей, и ещё несколько побочных заболеваний. Болезнь обострилась как раз, когда у Лены стала большая нагрузка на организм при поступлении в школу. Надо было лечить ребенка. В школе ей стало учиться тяжело, но она радовалась, идя в школу, получая оценки, неважно какие, даже двойки.
                В середине семидесятых только-только появились гомеопаты. Появились они в Москве, а не в провинции. Я поехала в Москву, нашла гомеопата где-то в Подмосковье, в частном доме, выстояла очередь. Мне выписали рецепты, по которым можно было получить лекарства. Гомеапатических аптек в Москве было всего 5, в трех из которых мне пришлось побывать, чтобы найти нужные лекарства. Привезла я три спичечных коробка с лекарствами, похожими на пшено, на первый курс лечения. Мы с Леной прошли три таких курса. На два курса лекарства мне привозили друзья. Я не знаю почему, но я поверила гомеопату. И, наверное, эта вера помогла мне вылечить ребенка.
                Ещё этот високосный год мне запомнился трагедией в личной жизни. Я встретила парня, которого полюбила. У нас была чистая, искренняя любовь. Он встречал меня с работы с цветами. Мы ходили в кино, театры. В выходные дни гуляли в парке вместе с Леной. Мы были для всех идеальной парой. И только моя мама ему не верила. И оказалась права. Он приехал в наш город в длительную командировку из Сибири, где у него была жена и ребенок. Расставалась я с ним очень тяжело. В душе я рыдала, но я не могла это показать дочке. И мне было вдвойне тяжело. После этого, у меня 2 года не было никаких поклонников. Душа моя трепетала от такого предательства,  и я никому не верила.
                В день моего тридцатилетия произошла встреча с моим вторым будущим мужем. В то время я работала начальником планового отдела и секретарем партийной организации. Мне пришлось в свой день рождения сильно поспорить с директором, защищая одного из членов партии, которому грозило увольнение. Спорили мы долго. Каждый из нас приводил доводы и аргументы. В результате я была права, но какой ценой это мне досталось. Я была морально истощена. А в обеденный перерыв я хотела отметить с коллегами свой день рождения: принесла торт, конфеты. Когда я вышла из кабинета директора, обед уже давно закончился. Коллеги сказали, что они пили чай, желали мне всего наилучшего, надарили мне кучу цветов. После работы, две мои коллеги, две Аллы, предложили мне сходить в ресторан и отпраздновать.  Мы втроём, с огромным букетом гладиолусов, пошли в ближайший ресторан. Но в этот день в этом ресторане не работал оркестр. А нам без него никак нельзя было, надо было поднимать мне настроение. И мы поехали в ресторан «Волга». Я сидела между двух Алл. К нам подошла официантка и попросила разрешения подсадить к нам ещё одного человека, так как мест свободных уже не было. Подошел молодой человек в желтой нейлоновой ажурной рубашке, светлокоричневых брюках, высокий, стройный, элегантный, как оказалось воспитанный и приветливый. Мы все,  по - очереди, танцевали с ним, веселились. Он предпочтение отдал мне, но я на него не обращала особого внимания. Одна из Алл сказала мне, что если я не стану с ним встречаться, то она им займется. Он назначил мне свидание на следующий день. Так началась наша эпопея со свиданиями, телефонными звонками. Он приехал к нам в город из Краснодара. Через несколько дней уехал, но ежедневно звонил. Мобильных телефонов тогда не было, да и стационарные были у самых избранных. Поэтому он звонил мне на рабочий телефон. А рабочий телефон у нас был один, у секретаря директора. Директор сразу обратил внимание на эти звонки и сказал мне: «Зина, боюсь, что этот казак увезет тебя, что я буду делать без такого экономиста?».  Ухаживал Витя красиво: часто приезжал, звонил, привозил подарки и мне и дочке. Заваливал меня цветами. И всё закончилось тем, что мы с дочкой переехали к нему в Краснодар. Отпускали меня трудно. Но искренне желали мне счастья. И даже написали от райкома партии ходатайство в Краснодарский райком партии о моём трудоустройстве. Это мне помогло, так как в то время не так просто было устроиться на работу. Меня приняли экономистом в институт автомобильного транспорта.
                Климат Краснодара мне не нравился: духота, высокая влажность. Да ещё оказалось, что я беременна. Беременность была сложная с первых дней. В первую беременность я ничего не хотела ничего кушать и от бессилия падала в обморок. Эта беременность была под постоянной угрозой потерять ребенка. Часто лежала в больнице. Кое – как выходила и в крещенское утро 1980 года у меня родилась дочка, хотя я ждала сыночка Серёжу. Имя придумывали всем многочисленным семейством, даже моя мама приехала меня поддержать. Имя придумали папа Витя и дед Иван. Назвали дочку Светой.  Когда ехали из больницы домой, таксист сказал, что девочка будет счастливой, так как родилась в момент, когда опускаются в крещенскую купель, полпятого утра.
                Но это было только начало високосного года. Конец года был ещё впереди.  Однажды ко мне домой пришли директор института, где я работала, и секретарь партийной организации и попросили меня выйти на работу. Дочке было 9 месяцев. А я, как порядочный партиец, знала, раз Партия сказала, надо ответить: «Есть!». Так нас воспитывали. Я ответила, что выйду, только пристрою дочку. Свекровь, которая жила через стенку, отказалась заниматься нашим ребенком. Стала искать няню, так как попасть в детский сад было нереально. Оказалось это очень трудным занятием. Все бабушки, живущие на нашей улице, отказывались, мотивируя тем, что своя бабушка живет под боком. На следующей улице одна бабушка согласилась оставаться с ребенком за определённую плату. И вот я каждое утро отвозила ребенка к бабушке (муж работал в другом городе), а вечером забирала. Однажды вечером у Светы поднялась очень высокая температура и скорая отвезла нас в больницу. За неделю температуру сбили лекарствами и стали готовить на выписку. Пока я ждала выписку, обнаружила в редких волосинках ребенка вошь. То есть, в больнице мы не только вылечились, но и подхватили вшивость. А я знала, мне мама говорила, что появление внезапной вшивости готовит испытания для человека. У меня замерло сердце, но я оптимистка и верила только во всё  хорошее. Вечером дома после больницы у Светы снова поднялась высокая температура и снова скорая нас увезла в больницу. Ребенку становилось всё хуже, нас положили в отдельный бокс, а потом и вовсе ребенка забрали в реанимацию.  Я находилась в отдельном боксе, одна. Представляете состояние матери, у которой ребенок в реанимации, а ты одна со своими думами?! За 11 суток, что Света была в реанимации, я похудела на 20 килограмм, прочитала более 30 книг, в том числе М.Горького 21 том. Меня не узнавали коллеги. Мой день начинался с похода к двери реанимации, чтобы узнать у доктора состояние ребенка. Я ни разу не заплакала, как будто сжалась в кулак и ждала, что всё будет хорошо. Я просила врачей показать мне ребёнка. Но в то время это было невозможно. Тогда я придумала, как мне увидеть своё дитя. Приходил муж, я выходила на улицу, благо у меня их бокса был выход во двор. Мы с мужем подходили к окну реанимации в определённое время, по очереди лезли на выступ перед окном, так как было высоко, нам открывали занавески и мы видели своего ребенка. Сердце обливалось кровью, когда мы видели свою Свету
всю в трубочках, проводах, с кислородной подушкой.  Даже сейчас, вспоминая эту картину, у меня останавливается сердце, и я думаю о том, как я могла всё это выдержать. Но я держалась. Меня поддерживали врачи из реанимации. Кстати сказать, там работали молодые, энергичные доктора. Наверное, потому что эту сложную работу могут выдержать только молодые. На десятый день, ночью, меня вызвали в реанимацию, чтобы сделать снимок ребенку. Оказалось, и это нас спасло, вызвали рентгенолога ночью к тяжелому ребенку со скорой, заодно и Свете сделали снимок. Меня несколько раз вызывали для такой процедуры, поэтому я не испугалась. В этот раз Света мне улыбнулась, значит, узнала, значит, ей стало лучше!  Потом в 6 утра меня пригласил доктор на беседу и сказал, что у Светы наступил самый ответственный момент кризиса: в легких образовалась вода и это может привести к летальному исходу. Предложили дать согласие на операционное вмешательство. Я, конечно, спросила мнение самого доктора. И… согласилась на операции. В 8 утра пришел хирург и отказался делать операцию, так как ребенок очень слабый и не выдержит хирургического вмешательства. Тогда доктора решили откачать жидкость способом пункции. И это спасло нашу Свету: первое, во - время сделали снимок, второе, правильно решение докторов. Уже на следующий день Свету перевели ко мне в бокс. Молоко у меня, конечно, пропало. Да и питание ей давали через капельницу. Доктора с реанимации ежедневно нас навещали и давали советы, как помочь ребенку. Начали прикармливать отварами. Папа отварит морковку, рис, свеклу, картофель – водичку приносит Свете. Начинали с капельки, потом чайной ложки и так далее. Потом – соки. Нас вела завотделением, и когда она сказала, что надо давать Свете по капельки свежего сока, мы уже пили целую чайную ложку. Аппетит у неё был хороший, что её и спасло. Она быстро пошла на поправку. Через месяц нас выписали, с условием выполнения всех указаний врачей. Как тяжелобольных, нас взяла под свою опеку главврач поликлиники: ежедневно нас навещала, проверяла, чем и как лечимся.  Но ребенку часто было плохо, и поэтому приходили не только врачи из поликлиники, но и со скорой. Однажды, со скорой приехала пожилая докторша, узнав всю историю болезни Светы, посоветовала мне отказаться от медикаментов, дать ребенку отдохнуть от них. Организм ребенка перенасыщен лекарствами и уже не борется с болезнью.  И думаете это легко сделать?!  Это очень сложная работа. Главврач лично беседовала и со мной и с папой, уговаривала, грозила, но я почему-то поверила врачу со скорой. Тем более что я вспомнила советы одного доктора с реанимации о том, что Света столько атнибиотиков получила у них, что ей хватит их на всю оставшуюся жизнь до старости. Итак, мы отказались от лекарств. Не сказать, что ребенок сразу поправилась. Ей, конечно, было плохо. И ещё раз мне повезло с доктором. Со скорой приехала молодая врач, и, также, изучив историю болезни, посоветовала нам поменять климат, переехать в другой регион. Даже посоветовала куда: южный берег Крыма или Подмосковье и севернее. Надо сказать, что у Светы уже ставили диагноз: бронхиальная астма. Она часто задыхалась даже от ходьбы.
                Мама, хоть и неграмотная женщина, но всегда давала умные советы. Она говорила, что Бог даёт испытания человеку столько, сколько он может выдержать. И, если человек выдерживает стойко испытания, он ему помогает. Мне тоже помогает Бог.
                В то время, когда врач советовал переменить климат, наш папа поехал на заработки в Республику Коми. Был такой термин работы в наше время. Я сказала об этом врачу, и она поддержала меня. Я послала мужу телеграмму и через неделю мы уже собирали вещи. Контейнером отправили пожитки, а сами поехали поездом через Москву. В Москве сделали остановку на 2 дня у родственников. И поняла правильность совета последнего доктора: Света в Москве уже могла бегать без одышки.
                И вот мы в Коми.