Завтра будет дождь

— Я был лишним во веки веков, а мои взгляды абсурдными; мечтал воссоздать идеал, не думая, что будет хуже. Хотелось мне рядом дурака, украшающего существование.
— Как долго длилось это "наваждение"?
— Мгновение. Еще совсем недавно ты был здесь, у меня внутри, спокойный и теплый, по временам я даже чувствовал это. Конечно, у тебя были свои причуды, ты мог по несколько дней не появляться совсем, но часто, когда погода каким-то необъяснимым образом этому благоприятствовала, ты, словно чувствительный младенец, появлялся в моем поле зрения — и я видел твое белое лицо и сизые щеки. Но даже когда ты не показывался, я чувствовал, как ты давил своей тяжестью мне на сердце, — я был полон тобой.
— Что же из этого вышло?
— Ничего хорошего : я сам искал способ избавиться от твоего существования. Не осталось ничего, как не осталось белого блеска на высохших перьях.
— Разве ты не хотел бы все вернуть?
— Еще несколько мгновений назад я был охвачен этой мыслью и мне стало мерзко. Но ты исчез, виноват был я сам : я произнес те единственные слова, которые не следовало произносить, — я сказал, что прошлое не существует. И вдруг, совершенно бесшумно, ты вернулся в небытие.
Каждый день : ты приходил домой к ужину, позднему ужину. Я всегда сидел за своим столом, протирал уставшие глаза, разминал затекшую шею, морщился, скалился, видя тебя. Кидал небрежные взгляды и только.
Я смотрел на часы — десять. Ты подходил сзади, разворачивал мой стул, и тянул меня за подбородок, а я не давался, рычал, шипел, мог даже ударить по лицу.
— А сейчас?
— А сейчас, максимум, что я могу, это взять твои письма, в каком-то отчаянии ощупать их. Столько слов, таких пустых. "но ведь это же ты сам, — убеждал я себя, — ты сам начертал один за один эти знаки. Ты надавливал на эту бумагу, придерживал листы пальцами, чтобы они не ерзали.
— Да уж. Это все, что отложилось в памяти?
— Отнюдь. Все, что отложилось потеряло смысл. Существовала лишь пачка сигарет, которую я сжимал в руках.
Хотя знаешь, я припоминаю, смутно конечно, твою наглость и умение превратить её в "совершенное мгновение".
Я мог сколько душе угодно воссоздавать твои черты, быть может даже с большей легкостью, чем прежде. Но только это был всего лишь образ, родившийся во мне самом, плод моего собственного воображения. Даже к стулу, когда-то, я приваливался с чувством непереносимой утраты.
Мне хотелось вскочить, выйти на улицу, заняться чем угодно, чтобы забыться.
Всю жизнь мысли, словно головокружение, рождались где-то за моим затылком.
Я все помню и очень хорошо, красочно.
Приходишь к десяти : бревно-бревном; опять комната заполняется запахом кого-то, твоего отвратительного одеколона, перегара. Нет, я не ревную. Странно даже, что я акцентировал на этом внимание. Просто все время маяча передо мной, ты завладел моей жизнью.
Это ради тебя я ел, дышал, каждое мое движение приобретало смысл вне меня — вон там, прямо передом мной, в тебе; я уже не видел своей руки, выводящей буквы на бумаге, не видел даже написанной мной фразы — где-то по ту сторону бумаги, за ее пределами, я видел тебя — ты потребовал от меня движения, это движение продлевало, упрочняло твое существование.
— Ты отошел от темы, Тони. Расскажи мне о совершенном мгновении.
— Это сложно. Если бы я мог перестать думать — стало бы легче. Всему свое время. Лучше не перебивай.
Я хотел пойти перекусить, но нет! Ты хватал меня за руку, пытался перехватить мое дыхание. В такие моменты кровь мгновенно прибивала к лицу и в довершении всего дрожали еще и руки.
Ты говорил еще, что боишься сойти с ума. Черт, сколько в тебе наивности, откуда?
— Тебе не нравилось?
— Ну как сказать. Это все лишь игра, игра на первых ролях. Я не люблю игры и поэтому не смирился. В прошлом, может быть. Да. В прошлом — только в прошлом — я смогу примириться с тобой.
Должно быть я болен и мне стыдно.
Я вспоминаю все это и кое-что доходит до меня.
— Что же?
— Завтра будет дождь.