Цербер и паломник

На жалящем солнце, блеском играя, текуче
На рваном боку, ручейком кровь струилась.
Владельца, сей раны, уже не научат
Как вновь проявить погибшую милость.

А цветы, выпив скверную кровушку твари,
Захотели пожить хоть немного,
Но стали вдруг чахнуть и быстро завяли.
Адский зверь, пусть в свою, уползает «берлогу».

Зверем та тварь, жаль, считаться не может –
Ту, что в старых легендах цербером звали,
На тварей, известных, она не похожа,
Лишь на собаку. На других уж едва ли.

Вот стоял он, схватку свою припомнив.
Три его головы меж собой рассуждали:
«- Какой в том был толк, что разорван паломник?»
«- Хватит думать, съедим же его в адском зале!»
«- Будь он проклят! Нас перед смертью изранил,
- Зубы оскалив, третья башка сокрушалась, -
Его в эти земли, вообще-то не звали!»
От этих голов не получит он жалость.

По пустоши вой леденящий разнесся,
Болтаясь в зубах, труп утащен под землю.
Тем временем в небе святая песнь льется,
А цербер кричит: «- Я сей песне не внемлю!»

Едва только цербер к «еде» прикоснулся,
Завыл очень злобно, от искр отпрянув.
Пес не услышит костей сладкого хруста.
Засветился паломник, исчез с адской ямы.