Остийская дорога

(Примечание: я называю эту большую вещь "повестью в стихах", хотя название достаточно условное. Повествовательное развитие действия как таковое отсутствует, а сам текст представляет собой тридцать монологов в десяти главах ("указатели"), которые произносят поочередно три моих лирических героя – из совеременности, из древнего Рима и из средневековой Японии).

ВЗМАХ РУКОЙ:

Итак, герои вздыбленных эпох.
И разных мест, и возрастного сроку.
Один в начале главной из дорог,
Другой в конце, а третий… скажем, сбоку.

Они живут, как сложится. И смерть
Кого-то схватит – тихо и лукаво.
Я – их посредник. Медиум. Хотеть
Чего-то больше не имею права.

И если вас шокируют слова,
А ваши чувства требуют парада,
Уж не взыщите! Горькая трава
Еще не признак гнили или яда.

А вот упрек: «Что толку сотрясать?..»
Куда серьезней нежеланья слушать.
Но есть язык – и надобно сказать!
Не все же время сплевывать да кушать.

УКАЗАТЕЛЬ ПЕРВЫЙ: НА КИОТО

1. Азия-с, свободное пространство

Известно всем, сколь бегство тяжело…
Болит ступня, как будто подковали,
Сейчас бы опереться на весло –
Нет, поленился сделать на привале
У старых сосен. Голые стволы
И редкий бурый мох далекой кроны –
Ну, чем не признак старости? Увы,
Я плохо знаю возраста законы.
Тем более, деревьев и цветов,
Воспитанных в восточном горном зное.
Их души – есть основа из основ,
Как объяснил нам Кэндзабуро Оэ.
И все же буду древними считать:
Традиционно это, поэтично.
Хотя японским именем играть
Не то, чтобы открыто неприлично, –
Не принято. К тому же, если сам
Седой чужак, и в гости к Поднебесной.
Ведь мэйхуа и сакуры цветам
В одном саду не выжить – слишком тесно!

Я долго брел. Так долго, что затер
Причины бегства. Из душевной мути
Сквозит лишь дикий северный простор,
Не то для жития, не то для жути.
И пятна страха. Липкие, как мазь
От геморроя или от лишая.
Реакция на гения, на мразь,
На власти, на бесчисленные стаи
Подобных «че» и непотребных «че»…
Фактически, истерика. Печально.
Но оправданий много, так зачем
Перечислять? Стесняться лучше тайно.
Одно лишь чувство я упомяну:
То безнадежность без конца и края.
С рождения у общества в плену,
От стен столичных вглубь и до Китая
Уединиться, спрятаться нельзя!
Найдут везде. Припрут, войдут без стука,
Помажут взглядом, пальчиком грозя,
И улыбнутся: «Собирайся, сука…»

Сезон для зоны! Выпадет зима –
То налегке в этапную дорогу,
А в оттепель про горе от ума
Совет прочтут – и вновь со всеми в ногу.
И вдруг барак на тридевять сторон
Раскрыл нутро – валите, коль охота!
И ноги сами вынесли на склон
Больной страны. И грезится Киото…

2. Рим, частная вилла

Известно всем? А верится с трудом,
Что более чем буквы, из которых
Сей указатель сложен. Не на дом
Торговый иль публичный! На просторах
Неведомых и страшных размещен
Японский город, где драконы правят.
Я буду откровенно удивлен,
Когда послы из Токио причалят.
Не так назвал? Ну, сорри и пардон,
Как прогнусавят галлы и британцы.
Такое в рифму просится… но он
Давно не нужен. Право, иностранцы
Совсем заполонили Старый Рим!
Никто не скажет им «ариведерчи…»
Гостей не жду, а суп простой свари,
Да мясо впопыхах не переперчи!

Однако, возраст. Раньше без друзей
Не обходилась ни одна вечеря,
И до утра! Вина хватает – пей!
Жаркого нет? Невелика потеря.
Оливки, сыр да хлебец, да инжир…
А вот теперь и слуги есть, и яства –
Нет аппетита. Зол я на весь мир:
Куда ни плюнь – везде большие царства.
Повсюду прут слонами «их права»,
Стадами «нравы», требуя ужиться.
Послы, послихи… В Риме им едва
Хватает места просто разместиться!
И вот японцы. Дом для них и храм
Уже готовы. Плюс обслуги стая.
Ах, как бы крепко дал я по рукам
Тому, кто ими машет, зазывая!

На башнях ночь. Не будет холодать,
Тунику с мехом я принес напрасно.
Нет аппетита… Уксуса достать?
Ты, печень, как? Понятно. Не согласна.

3. Япония, Киото, придорожное заведение

Известно всем – услышали в пивной!
Поедут, что ж. Политика, торговля…
Налей еще, не пропадет за мной,
Уж послезавтра долг отдать готов я.
Всего делов – наследство получить:
Похоронил, вступил и расплатился!
Ах, папа!.. Что? Живой и ходит пить?
Коварный старец! В Осаке родился.

Кансайский дух ва-аще неистребим,
И он меня мучительно тревожит…
Какая ночь! А вот она с другим,
И платит больше, и куда моложе.
Браслеты, кольца, яшму и коралл –
К ее ногам. Хватает, как мурена.
Зачем влюбился? Если бы я знал,
То избежал губительного плена…

Нет, как сказал! Шикарный оборот!
По вдохновенью! Так придумать сложно.
Жемчужной нитью расплачусь, идет?
Откуда взял? Спросил бы – сколько можно!
«Какая ночь», «она», «еще налей» –
Опять любовных слов номенклатура.
Смотри, луна застряла меж ветвей!..
Такой банал. Почти литература.

УКАЗАТЕЛЬ ВТОРОЙ: НА ИСТОКИ

1. Азия, чуть ближе к Дальнему Востоку

Надо знать или верить. Рубин, бриллиант –
Что ценнее, когда без изъянов?
Про оправу молчу, ведь любой вариант
Подойдет для безродных Иванов.
Не для Ванов – о, нет! Те, неведомо как,
Берегут самоцветы натуры.
А ведь правил века в Поднебесной бардак:
Горцы, гунны, монголы, маньчжуры…
Столько разных народов! И всех угости.
А ведь рис – не пшеничка в лукошке,
Не получится в землю метать из горсти
Слева-справа от узкой дорожки.
Реки лезут в разлив, и планету трясет,
Словно старую джонку в ненастье.
Ну, а правящий фрукт… Мандариновый сорт
Слишком горек при всяческой власти.
До каменьев ли тут драгоценных, когда
Камнем тянут нужда и усталость?
Ни один ювелир не затратит труда
На огранку. И даже – на жалость.

Но Чайн-тауны всюду! И желтый секрет
Незаметно миры подчиняет,
Кроме самых пустых. И Совдепию – нет.
Так у нас не живут – промышляют!
Срок настанет – полцарства сглотнут. И кирдык
Инфантильно-славянскому детству.
Не особенно жалко. Вот только б язык
Сохранился – могучее средство.
Вне варягов и греков Русия! Кресты
Нам всучили насильно, в запарке.
У политики княжьей резоны просты,
А Владимир был крут и без варки.
Опоясал, как плетью, от чресел до плеч
Азиатское сонное племя
Пресвятою повинностью. И не перечь!
Притерпелись, на то ведь и время.
И привыкли, конечно. Но души хотят
То и дело иную эмфазу.
Тошно к раю по жизни брести через ад –
Нам бы Цель или Смысл. Можно сразу.

За полтысячи лет до Нагорных времен,
Что любовь бескорыстная свята
Сам Мо-цзы говорил. Но китайской канон
Равнодушно решил: рановато!
Отложили подальше (и нынче ни-ни!)
И Конфуция учат примеры.
…Моисеев закон – в фараоновы дни.
Если нету ни знанья, ни веры.

2. Рим, набережная Тибра

«Надо знать или верить?» – вдруг кто-то спросил
После диспута в школе Хрисиппа.
И ведь люди в натуре остались без сил,
Очумели от визга и хрипа,
Но вот вякнул дурак – и опять за грудки
Да во имя законов Природы!
Хорошо, что у входа остались клинки,
А не то б пострадали, уроды.
Я тихонечко вышел, окликнул слугу,
Принял плащ, указал на дорогу.
Мы спустились к воде. На речном берегу
В этот вечер потише немного.
Резкий запах травы и моллюсков гнилых
Отчего-то людского приятней.
Можно просто пройтись, вспоминая других,
Говорившись и реже, и внятней.
 
Благородная Стоя… В достойных словах
Эпиктета, Сенеки, Зенона.
Ткань ученья – покой. Жаль, что к ней впопыхах
Комментарии шьют пустозвоны.
Разноцветный наряд хоть кому напоказ:
Мужу – пояс, красавице – брошка,
А попробуй, надень и пройдись! И тотчас
Задохнешься в крючках и в застежках.
Но к чему же портному носить-примерять
Сотворенную с блеском халтуру?
Объявить как стандарт. Мастерскую создать.
Дать рекламу. Найти клиентуру.
И назваться жрецом Новой Моды. Своих
Подмастерьев натаскивать смело…
Начинал о великих, а кончил – о них.
Наболело, Хрисипп, наболело.

Сзади пара возникла. Намерена спеть.
Пьян один, а другой безоружен…
Вечный Город окутала звездная сеть,
Но улов откровенно не нужен.

3. Япония, Киото, придорожное заведение

Надо знать. Или верить… Прекрасно, смотри,
Пофартило шикарно – узнали:
У загадочной жизни кривляются три
Стороны с виду плоской медали.
Две – Природа и мы с бесшабашным умом,
Третья – духи надмирные, Ками.
И куда же теперь с этим знаньем пойдем,
Если Смерть все равно за плечами?

Обретаем мы зрелость годам к двадцати,
В тридцать – опыт, семью и проблемы.
К сорока позади уж две трети пути,
Надо строить резервные схемы
На возможность болезни, измены жены…
(А заботы горой нарастают!)
Чуть пожили еще – и уже не нужны,
В зеркала не глядись, испугают.

Понимаешь, сэмпай? Срок, дарованный нам,
Есть дурная насмешка, не боле.
Начинаешь со знаний, а после – к Богам,
Но конец-то один: в алкоголе!
Красит небо закат в нежно-розовый крем,
Облака, как бисквиты, красивы…
Без закуски желудок испорчу совсем?
Так налей подешевле – из сливы.

УКАЗАТЕЛЬ ТРЕТИЙ: НА ИМПЕРИЮ

1. Азия, у Беломорканала (по ошибке)

Ни дать ни взять – великая страна
От Кольских скал до Ванинского порта.
В ее умах свободы семена,
Да вот беда – всегда плохого сорта.
То всходов ждать приходится года,
А то жучков подкинут иноверцы.
Еще весной нагрянут холода,
А вслед за ними ляхи, галлы, немцы…
Всего делов-то – дать им взять Москву
И можно Питер, если ломят шведы,
И переждать. Покорную главу
Кнут не сечет. Отпразднуют победы –
И возвратятся к милым берегам,
Оставив нам наместников когорту.
И в этом суть: имперским фраерам
Нельзя до власти – вновь дурного сорту!
Будь либерал иль хуже, демократ,
Или нацист совковый – при портфеле
Он будет вечно пьян и вороват,
А в замах сплошь Кащеи да Емели…

Да, желчь играет. Точно хулиган
Коробкой спичек – рядом с малышами.
Хотя невинность оных les enfant
Весьма условна, скажем между нами,
Между Европой – Азией. Растлить
Чужое племя проще от свободы.
Сперва «водою огненной» полить
И потравить языческие всходы;
Потом наставить пугал там и тут,
Слегка окучить кочки с беднотою
(В моральном смысле). И они сметут
Любой прогресс! И дикою травою
Задушат жизнь в Империи. Застой
Вполне угоден сорняковой знати.
И на заре в душе звучит отбой –
Зевнет восток, а северок подхватит.
Да как зевнут! От носа до груди
Зияют пасти, словно на резине.
И смачно плюнут. Сзади, впереди –
Везде плевки. И присно, и отныне…

Часы Империй любят грубый ход.
Большие стрелки движутся рывками,
Секундной нет. Поправку в месяц, в год
И не заметишь – разве что веками!
И сшибка кланов, ханов и элит,
Каким бы шмоном не кончали ломку,
Разумным людям ясно говорит,
Что нужно в тень. Меняют обстановку.

2. Рим, запись из дневника
 
Ни дать, ни взять возможно, если рук
Давно лишился. Впрочем, есть же ноги!
Ударил левой в гонг – и кличешь слуг.
Вошли. Молчишь. Затем (а голос строгий
И поначалу тихий и глухой):
«Мне сколько ждать? Давно не знали страха?!»
Все на колени, ну а ты ногой –
Теперь уж правой – да в лицо, с размаха…
Так император нынешний живет
И так же правит. Покалечен в схватке.
Нерон чудил страшнее, и народ,
Сравнив господ, решил, что все в порядке.
Покуда есть правитель-самодур,
(Но не дурак!) – наместник оголтело
Не смеет драть с работников семь шкур,
А только три: Ему, себе и в дело.

Конечно, есть любимчики. И те
Воруют крупно, сладко, без оглядки.
Но и они, приблизившись к черте,
Теряют сон и смазывают пятки.
Нам что с того? Петля или аркан,
Слегка ослабнув, все равно сжимает?
Легко привыкнешь. Знаешь, что тиран –
Он как удав. Иначе не бывает.
Начнет душить без счету – все, конец!
Но только сверху! Заговор, засада…
И никаких плебеев во дворец
С их злобным ядом. Нам гадюк не надо.
На дай же, Боги, с ужасом узнать,
Как правит демос в первобытной силе.
Разрушит все, что можно поломать,
И восстановит – с кровью. Проходили.

Прочтя, возможно, скажут: «Стар и зол,
И не увидел милости Фортуны!»
Я признаю – хотел, но не прошел
В пятнадцать лет в народные трибуны…

3. Япония, Киото, придорожное заведение

Ни дать? Ни взять? Опомнись! И на кой
Такой слуга при важном господине?
Туда-сюда протянутой рукой
Сучить-сновать естественно мужчине.
Клыки не скаль! Эротики аспект
Пока замнем – легонько, ненароком…
«Yakunin-san»* и западный «respect» –
Вот где Ouest сливается с Востоком!

Имперский чин есть главный персонаж
Серьезных стран. У нас и в Поднебесной
Им недоступен массовый тираж –
Лишь штучный выход, медленный и честный.
Он мучит «kanji»**. Он шлифует слог.
Зубрит законы. Пишет сочиненья
О Совершенстве. И любой порог
Приподнимает и его значенье!

Ты это знаешь. Чувствуешь нутром,
И не пойдешь к нему без подношений.
Не сможешь, друг! «Меняемся трудом»?
Куда важней – обменом уважений!
У нас все проще: ты найдешь вина,
А я монетку, если не сбежала.
Плесни веселья! Вот тебе Луна
И с ней Чан Э…*** Смеется. Не узнала.

УКАЗАТЕЛЬ ЧЕТВЕРТЫЙ: НА БЛИЖНИХ И ДАЛЬНИХ

1. Азия, у города с горьким, в прошлом, названием

Как безрадостно дома. Хотя веселить
И не должен никто apriori.
Окружающий мир интересней любить,
Но вприглядку – сквозь щели в заборе.
Часть сумел подсмотреть, часть домыслил слегка,
Кое-что рассекретили гости,
И любезный сосед, точно кот из мешка,
Появляется – ушки и хвостик.
Явный признак породы в загривке густом,
Зелень глаз и усов обаянье.
Нам достаточно, право. А что под хвостом
И на лапках – не стоит вниманья.
Снова с завистью к щели… Пленительный смех,
Сонм движений и граций свободных.
Много красок и блеска. По виду – для всех,
А не только у служек народных.
Блеск особенно важен. Ведь серость и тень
Нас преследуют с самого детства
От есенинских скорбных глухих деревень
До раздутых громад пост-советства…

А беда в аппетите! Всегда на Руси
Ели жадно, обильно, помногу.
Вкус не так уж и важен. Прокисло? Неси!
Забродило? Сойдет на дорогу!
Неразборчивость в яствах, увы, перешла
В непродуманность строя державы.
И к лукавой Москве, как кусты у ствола,
Приросли табасары и пшавы,
Черемисы, мордва, белоглазая чудь
И похожих пород человеки…
Только обрам открылась тоскливая суть,
Так исчезли, как Китеж. Навеки!
А лихих вертухаев нес дикий галоп
За Урал, во Сибирь, на край света.
Что там скучный Чингиз! Под казацкое «гоп!»
Содрогаясь, плясала планета.
Донеслись до последнего моря. И вот
Стало ясно: наелись от пуза.
Кто-то сдуру наметил в Тибет поворот,
Но тут, лопнув, свалились рейтузы…

Я шагаю давно. Онемела рука,
На весло, как на трость, налегая.
Скоро в дымке исчезнет родная река,
И объявится Волга чужая.
Две сольются в одну. И покатит на юг
Русский символ в восточном мундире!
«Ганг, мутны твои воды…» Шучу. Но из двух
Мать-Ока и могуче, и шире.

2. Рим, храм Эскулапа

Как безрадостно дома? Бывает, Кастор.
Те же лица в упор месяцами.
Я тогда ухожу на прибрежный простор
В непогоду, когда с парусами
Не увидишь триремы на шири морской,
Только волны да ветра всесилье…
Он бесплотен? А ты приглядись за травой
И заметишь прозрачные крылья.
Ты о городе в целом? Я к Риму привык,
Как порой привыкаешь к дурному.
Много грязи и гвалта? Да нет – базилик
С принадлежностью Богу иному.
В наших больше не верят. Как вижу, и ты
Гордо носишь скрещенные планки?
Указатель «на рай или ад». Все мечты –
Не достаться чертям на поджарки…

Запахнул воротник и насупился сам…
Плохо держишь удар, бывший стоик!
В Иудее когда-то разрушили храм,
Начал Тит – плод отмщения горек.
Есть заставят веками. Настоенный страх
На крови все мозги перемучит.
Ты на ведьму еще не охотился? Ах,
И не знаешь такую? Научат.
Будет страшным уроком: не суйся к чужим
И к себе не зови. А столкнулись –
Так не в храм, а в кабак! Познакомились в дым,
После к девкам, и всё, разминулись.
Ближний – только по духу. Их будешь искать
Год за годом, но встретить – проблема.
А вот средних и дальних устанешь считать!
Можно скопом любить. Это лемма.

Хочешь резко ответить? Словесных атак
Не сдержать новомодной защите!
Для страховки надел? Безопаснее так?
Понимаю, Кастор. Извините.

3. Япония, Киото, придорожное заведение

Как безрадостно. Дома. Ну, да! А в гостях
Сразу танцы пойдут с веерами?
Ты сначала пойми, что тебе второпях
Объясняет сосед за горами!
Что с презреньем застыл, будто злой истукан,
Но с дрожанием выпуклых щечек?
Не забудь, дорогой: твой «влиятельный клан» –
Три селенья да башня меж кочек!

Есть и меньше, сэмпай, но как спросишь про род,
Так уж к Тайра ведет, к Минамото!
И фамильный свой флаг за кладовкой найдет,
И затянет военное что-то.
И катаной горазд с перестуком грозить,
Словно враг сторожит у порога…
Всюду горы, земли не хватает прожить,
Но вот спеси и гонора – много.

Это здесь. А приди на Хоккайдо – и взгляд
Затеряется в бездне простора!
На дорогу олени выходят. Стоят,
Не боятся – прогонишь не скоро.
Я б уехал на север, да холодно с ним,
И отшельнику там одиноко.
А ведь где-то Китай и неведомый Рим…
Наливай, и за ближних! Под боком.

УКАЗАТЕЛЬ ПЯТЫЙ: НА ПЛОХУЮ ПОГОДУ

1. Азия, Поволжье

Тяжелый вечер. Колет глаз звезда,
Одна – залезла в небо и оттуда
Блестит и манит к рифме поезда,
Попутный, скорый… Если б! Но откуда?
На сотню верст вокруг сплошной развал
Деревьев, трав, кустарников, цветочков…
О них ботаник Бродский написал
В «Эклоге летней» – как в аптеке, точно.
И где-то там Остийская тропа,
Начавшись в Риме гордо как «дорога».
Но здесь же Русь! И кто сюда ступал,
Тот это слово проклинал немного.
Бреду взагреб с веслом наперевес,
Как Одиссей в смятении усталом.
Под сенью пыли изнывает лес,
Его б дождем накрыть, как одеялом.
По всем приметам воздух грозовой.
Парит, как в ванной старенькой «хрущобы».
И так с неделю, больше! Влажный зной
Все чувства душит, кроме нервной злобы.

Но плыть же надо. Каждый новый взмах
Кистей-ступней к зюйд-осту приближает.
Хотя в минуты слабости в ногах,
Усталый ум сомненья посещают.
И в самом деле! Что за клад забыт
В густых мирах, где правит желтый, медный?
Мой глаз широк и зеленью покрыт,
А кожи цвет для жизни просто вредный.
Изволь прикрыть от солнца и дождей,
И от царапин – заживают плохо.
И много ясной мимики. А с ней
Все напоказ, как на рекламе лоха.
Цепляет страх… но надо уходить
И навсегда, покуда держит тело.
И не в надежде новое любить,
А чтобы душу прошлое не съело.
Грызет не волком – мышкой в тишине,
Но аппетит устойчивый и жадный.
…Болит ступня, и боязно вдвойне
Попасть под ливень – жуткий, долгожданный.

Ни ветерка, ни веера. Весло
Натерло руки до кровавых ранок.
Венеру портит мутное стекло
Ночных небес – но терпит, ждет служанок.
Прокашлял гром – устало, как монах
Перед обычной каждодневной службой…
Сухой язык. И корка на губах.
Ты, сердце, как? Недолго. Сколько нужно.

2. Рим, частная вилла

Тяжелый вечер… Колет глаз звезда,
Прокрались в дом сквозь стянутые шторы
Ее лучи… О, как же иногда,
Когда один, страшны Богини взоры!
Она сердита крепко, но за что?
Да, я мечтал о чувствах Мельпомены,
Но не играл в «небесное лото» –
И не Парис, и не было Елены.
Но гнев есть гнев. Приходится терпеть
Шипы в висках и в шейной ямке коготь…
Опять укол! На окна не смотреть!
Еще один – зачем-то в левый локоть…
Но я смотрю. Зажмуриться нет сил.
Чуть шевельнись –  и, кажется, погиб ты.
Как душно здесь! Как будто поглотил
Весь свежий воздух разом зев Харибды.

Давно грозы Великий Город ждет,
Чтоб отделить величие от хлева…
И гром, и свет! Но почему так жмёт
Во всей груди и дико режет слева?!
И вдруг прошло. Светлеет голова,
Уходят мысли, застывает память.
Неужто всё? Последние слова…
Их не сказать, а образ не представить.
Но я ловлю неведомо к чему
Потухшим взглядом луч колючий звездный.
Уйти со светом… В свет или во тьму?
Ты здесь, Кастор? Увы, смеяться поздно.
Я ухожу. Меня манит она,
Моя Венера, а тебя – Матфеи…
Но я очнулся. Сидя у окна.
Лишь синяки на коже ниже шеи.

Не помню, сколько времени прошло.
Вошли рабы и, побледнев, застыли:
– Вы весь седой! Ах, что произошло?!
– Да ничего. Меня предупредили.

3. Япония, Киото, в двух ри от придорожного заведения

Тяжелый… вечер. Колет глаз звезда.
Ей так удобно – сверху и отвесно!
А каково отшельнику? О, да,
Давно вповалку. Впрочем, мне не тесно.
Ведь говорил: не разбавляй сакэ!
И убедил. Накушался с гостями.
И вот земля прикована к руке –
Наоборот – ползучими ветвями…

И ноги тоже. Тыквой на плече
Способен двигать – правда, до упора.
В желудке шум. Закусывал. Но чем?
И в животе о том начало спора…
Лежу в печали (э, как развезло!)
Незавершенным контуром в наброске.
Домой хочу. Но мне не повезло:
Не пожелал никто везти в повозке.

Пора проститься с мыслью отдохнуть.
Звезда исчезла, вместо света – влага.
В бассейне спал, а в поле не заснуть:
Все небеса, как рваная бумага,
И в пятнах туши… Боги, началось!
Порывом ветра купол смят бумажный,
Летит в меня! И ливень! Я – насквозь…
Абсурдный мир. Ведь знаю: встану грязный.

УКАЗАТЕЛЬ ШЕСТОЙ: НА УБЕЖИЩЕ

1. Азия, Зауралье

Плеск волны за кормой равномерен и тих,
Обещая покой постоянный.
Я сижу у палатки – она на двоих,
А соседом – приемник карманный.
Про погоду соврать… сообщить перед сном
О стараниях рода людского
И проблемах. Их много, но все об одном:
Утвердиться, развлечься – и снова.
У меня же часы без особых забот:
Сбросил «кошку» с плавучего дома,
Закрепил на коряге свой маленький плот –
И торчу посреди водоема
Под названием озеро. Ровный овал
За увалом из лиственниц серых.
Долгожданный для бедного тела привал
И мозгов – беспокойных и смелых.
Вновь без дела весло, ибо властвует шест
На почти трехметровых глубинах.
Ежедневная смена стоянки и мест
Из числа «туалетных кабинок»…

Здесь меня не найдет ни турист, ни дурак
Из породы шальных экстремалов.
И охотник, и егерь, и даже рыбак
Заскучают на озере малом.
Их так много в округе – похожих, пустых
В светлом, радостном смысле – наживы.
Нрав и душу потешить не легче на них,
Чем трудиться на щах из крапивы.
У меня веселей: сухари, шоколад
И консервы, и чай, и лимоны…
Нет? Ни воли, ни мыслей. Вперед и назад –
Небо, воды, далекие кроны
Разномастных деревьев угрюмых лесов.
Под запретом любые движенья,
Кроме самых простых. А основа основ –
Бесконечный покой и терпенье.
Терпеливо сидеть. Терпеливо лежать.
Терпеливо дождаться рассвета,
А за ним и полуночи. Вскользь наблюдать,
Как мешается с осенью лето…

Мимо месяц? Другой? В календарь не гляжу
И зарубки не делаю финкой.
Но забытый напев: «Ухожу, ухожу»
Пробирается в сны паутинкой
И прочнеет, как леска. Как шнур. Как канат…
Вдруг рывок! Я в поту просыпаюсь
И под звездами долго смотрю на закат.
На восток не могу. Не решаюсь.

2. Рим, далеко за Фламиниевыми воротами

Плеск волны. За кормою исчезли огни
Деревень, окружающих город.
Ты, приятель, в четвертый приток поверни.
Плащ надень. Там теченье. И холод.
Здесь быстрина, сказал. Не лихачь! И правей.
Понадежней закутайся – осень.
Так. Вернешься за мной через несколько дней…
Ты германец? Тогда через восемь.
Что я буду здесь делать? Ты малость, дружок,
Любопытен! Но это не скверно.
У меня перед Вечностью вышел должок…
Непонятно? Ну, молод, наверно.
Где найти? Пара стадий – и ты у холма,
Там пророчица в храме забытом.
Навещала меня в прошлый месяц сама,
Я сегодня с ответным визитом.

«Хорошо погуляли?» Сынок, ты о чем?!
Сам-то веры какой? Новомодной?
Ах, не выбрал еще? Вечно с кубком, мечом
И девицей – веселый, свободный?
Значит, так и живи. И не лезь в суету
Под названием «игры морали».
Непонятно опять? Просто чти Красоту,
Остальное запомнишь едва ли.
Не дурак, я не спорю. Не фыркай, как ёж,
И не тигр – не напруживай спинку.
Вот представь: жизнь прошла, а всё смотришь, как ложь
Вместе с правдой танцуют в обнимку.
И приходится молча бежать от людей
На неделю хотя бы. Иначе…
Видел Смерть не в бою? Многократно страшней.
А с улыбкою тихой – тем паче.

Извини за невнятность. Слегка утомлен.
Под ногами песчаник да глина…
Что? Кому этот храм был у нас посвящен?
Ты не знаешь ее. Прозерпина.

3. Япония, озеро Бива, к северо-востоку от Киото

Плеск волны за кормой надоел. А «корма»
У подруги моей впечатляет!
Как обычно, в довесок нехватка ума
И рука тяжела. Но летает.
Выпить даст и не только… Но даже не смей
Изменить ритуал обстановки
Из фанерных столов, камышовых скамей
На полу, где песок и циновки!

Вместо свечек – миноги сушеные в ряд,
А полынь – от вампиров пискливых.
Крабы, чайки в законе. Лишь милых цикад
Не расслышишь в приливах-отливах.
Остров в море и в сердце… По мыслям моим
В самый раз – двести метров просторных.
На чуть-чуть. Как не любит вне пламени дым,
Так и я не могу без придворных.

А рыбачка – не гейша! Поэму читать
Ей опасно: в зевоте сломает
Сверху челюсть! А нижней: «Стих можно продать?»
Ты почешешь… она покивает…
И отправишься чистить ячейки в сетях
Вместе с ней, вспоминая Киото,
Где укроют и вылечат души бродяг
И поэтов Расёмон-ворота…

УКАЗАТЕЛЬ СЕДЬМОЙ: НА ПАРАДОКСЫ

1. Азия, бескрайняя степь

Подумать только! Вышел на простор
Весь в умных мыслях об афинской школе,
А впереди изогнутый забор,
Как будто камень в диком чистом поле.
Высок изрядно – к небу метра три,
Из острых кольев в ржавчине колючек.
Пройти бы мимо, но… «а что внутри?»
Замок пудовый. Ясно, нужен ключик.
Я осмотрелся – Буратины нет,
А надпись есть! Обыденная шалость
На три известных буквы. И портрет
В активном виде. Обнаженный малость.
Я не поверил: фаллоса скульптур
В степных раздольях не было и близко!
Менталитет… И разница культур…
Здесь не Эллада и не Сан-Франциско!
Кусочек шутки a la russ? У нас
К дурным приколам тянется народец.
Находим щель и впихиваем глаз:
Кольцо крапивы. Посреди колодец.

Подгнивший сруб. Труха. У «журавля»
В изломах тело – отмахалась птица.
Зато веревка… На конце петля,
Еще б намылить – и пожалте бриться!
На крыше мох и плесень. Антураж
Под стать избушке на куриных ножках.
Вот-вот из травки выползет типаж:
Клюка, нога. И горб. И злая кошка…
И вдруг нещадно захотелось пить!
Язык – наждак, а губы, как мочалки.
Долой забор! Мне долго не прожить
Без подколодной свежей минералки!
Но частокол остался невредим,
Хоть мой толчок не оказался слабым.
Я усмехнулся. Друг, за чем стоим?
Здесь нет воды, лишь мусор, гниль да жабы.
Шагнул назад – и фаллоса кругляк
Вдруг указал другие буквы-пятна:
Там было «вам» и восклицанья знак.
Соединил – и стало все понятно…

Я двинул дальше, сделав укорот
Веслом замку – он оказался крепок.
И вновь кроссовки переходят вброд
Густые волны васильков, сурепок…
Щекам прохладу ветерок принес,
А освежиться можно и из лужи.
Но, словно муха, мучает вопрос:
Зачем же так? Нет, правда, почему же?

2. Рим, сады Лукулла

Подумать только! Целый золотой
За час любви? Как странно в этом мире!
Надула губки? «Старый и скупой»?
А ты ответь – я отстегну четыре.
Вот объясни: за что и отчего
Мы платим – вам? Хотя иначе надо?
Не цокай ножкой, пони! Своего
Ты не упустишь. Вон гуляет стадо
Вполне созревших римских жеребцов,
Всегда готовых бегать за тобою.
Итак, гетера тешится с юнцом,
Ну, ты и я… Оргазм получат двое,
За что ж платить? Какой суровый вид!
«Мы на работе сладости не знаем!»
Легенду эту жрицы Афродит
И сочинили – ну, а мы внимаем.

Как отвернулась! Больше не зови!
(А жемчуга подходят этой шее…)
Но я продолжу. Органы любви
У нас различны, и – мужской нежнее!
Порою встать и то уже вопрос,
А срок в работе строго поминутно.
Еще в мешочке пара абрикос,
Чуть прищемил – и очень неуютно…
К губам ладонь прижала, и смешки.
(Топаз в кольце на пальце будет кстати…)
Не забывай про войны! Пареньки
Живут недолго. Отчего же платим?
Да потому, что кобелиный пыл
Нас гонит к самкам! Так природа хочет.
Ни подождать, ни подманить нет сил –
Спешим, в прыжке, как на тетерку кочет…

А вы смекнули: лезете – плати!
Не осуждаю. Женщины слабее.
Вот золотой. Дослушала. Лети!
Ах, проводить? И впрямь, уже темнее…

3. Япония, Киото, домик на окраине

Подумать только! Хочешь, чтобы я
Тебя отвел и получил монеты?
Да, малолеток любит наш судья,
Видать, законы позволяют это…
Но я не сводник с красным фонарем!
Ступай сама. Ты с опытом, ведь ясно!
«Потешит плоть и выгонит потом»?
«Нужна страховка»? То есть, я? Прекрасно…

Козявка, сколько? Нет, не о деньгах.
(Ей девять пальцев! Что за время, Боги!)
Слегка помог бы, но – увы – в долгах…
Ты знаешь, да? И даже про налоги?!
Моя расписка!.. Понял. Виноват.
Позвольте выпить. Кстати, не хотите?
Пора сменить на кимоно халат…
«Сойдет и так»? «Болтаю»? Извините.

Представить вас племянницей своей?
Держаться скромно, а лицо в печали?
Вы скоро мамой станете, ей-ей,
Но не в семье. Уже не раз слыхали?
А мой процент? Я слишком задолжал!
Как вы щедры! Ступенечка у входа…
Сюда, под летний зонтик, госпожа!
Какая нынче славная погода!

УКАЗАТЕЛЬ ВОСЬМОЙ: НА ПУСТЫНЮ

1. Азия, натурально, Средняя

Где следы на песке? Наважденье, обман.
Эти темные пятна на склоне
Прямиком заведут на далекий бархан
И растают, как перец в бульоне.
Обернулся – застынь и задумчиво стой,
Созерцай, сколь изящно покрыто
Все пространство вокруг золотистой крупой,
Но к движению нет аппетита.
Из возникших желаний – немедленно сесть,
Опуститься, как сахар в стакане,
И молить, чтоб сменили блестящую жесть
Злых небес на вечерние ткани…
Но пустыня накрыла такой дастархан
На века! Говоря между нами,
Азиатская кухня совсем не плоха,
А проблемы как раз с поварами.
Племенная система подобна огню:
В свете – истинно, в сумраке – ложно,
Выжигаем чужое! В итоге, в меню
Вин нельзя, а винчестеры можно…

Но с туристом не сладить. Держи не держи,
С остротой им приятно и лестно.
На гарнир и десерт подавай миражи,
За оазис не выплатят – пресно!
Как они не хочу, и поэтому путь
Проложу по лугам, через реки,
Чтоб понятный соблазн «мимоходом взглянуть»
Не возникнул. Мы все – человеки.
Чем опасна пустыня? Своей простотой.
Это главный капкан для дервишей.
Ветер дышит в бурнусы: «Помедли! Постой!
Ты нашел, что указано свыше:
Одиночество. Верность. Достоинство. Быт
Как молитва, суровый и честный.
Возле сердца – песок. За спиною – гранит,
И простор необъятный небесный.
Ты нигде не увидишь такого! Лишь тут,
Где ни гор, ни лесов, ни строений
Без числа этажей. Да и к Богу ведут
Лишь отсюда тропинки забвений…»

Сколько точных банальностей! Бьют наповал
Прямо в душу сквозь разума крыши.
Я в себе не уверен, поэтому взял
И левей Кызылкумов, и выше.
Черт связался с младенцем, ученый с ослом,
Осторожный с кривою дорожкой.
А защита в усмешке! В пустыне с веслом
Все равно, что в Японии – с ложкой…

2. Рим, термы Агриппы

Где следы? На песке. А раздумья? В груди.
В этой клетке из плоти и кости,
Как сказал Гиппократос, в потемках сидит
Наша сущность. На радости-злости
Жизнь и крутит судьбу, как на брусьях гимнаст:
Повороты, растяжки, упоры,
А порой кувырки… Лишь сомнениям – пас,
Сразу свалишься, встанешь не скоро.
Что мне в этой пустыне Нубийской земли?
Смесь песка и камней раскаленных,
Кучевых облаков паруса-корабли,
Взгляды черных рабынь удивленных
(Или, может, принцесс?) Но такого добра
В рамках Римской империи много.
А подумаешь трезво – безводье, жара,
Змеи, звери и негры… убого!

Но какая-то сила подземная шла
От камней и песчаных наносов,
Словно некие Боги, как сор со стола,
Отметали излишек вопросов:
Как мне жить? И зачем? Что дозволено петь,
А о чем даже в мыслях не стоит?
И шептала бескрайняя темная твердь:
«Оставайся! Очистишься, стоик!»
От чего? Я был чист безмятежной душой,
Кровь текла по рукам боевая,
Что не пачкает тело. Не трус, не герой –
Римский парень, как все. Беговая
И разгульная жизнь ожидала меня
В духе предков под выцветшим стягом.
Я не понял, зачем нужно спрыгнуть с коня,
И уехал размеренным шагом.

Хохот пьяных гостей. И блажат за окном,
То ли тискают, то ли серьезно…
Я сжимаю у сердца мешочек с песком.
Слишком поздно узнал. Слишком поздно.

3. Япония, Внутреннее море, остров Авадзи

Где следы? На песке их слизнула вода.
Ты потеешь с напрасным стараньем.
Шлепнешь мокрой ступнею о камень? Тогда
Солнце высушит мощным дыханьем.
Не усердствуй, подруга, в борьбе за мираж
Под названием «Память на время»!
То по силам царице. Еще нужен страж
И прислуги покорное племя.

Лишь тогда отпечаток хозяйской ноги
И польют, и оградку поставят…
А потом или тайно загадят враги,
Или сами по пьянке раздавят.
Но виновных отыщут-назначат. И фить! –
Сразу к Небу в комплекции «брутто».
Вот такое запомнят надолго. Казнить
За испорченный след – это круто!

Как же тошно с тобою… Немую любить –
Все равно, что разглядывать море.
Шум способна издать. Кое-как объяснить
Парой жестов про радость и горе.
Девка-дура и остров, и море – пусты,
Мой язык сам себя развлекает.
Скукота от Киото до Рима… Цветы
Не забыть подарить – обожает.

УКАЗАТЕЛЬ ДЕВЯТЫЙ: НА СТАРУЮ ЛЮБОВЬ

1. Азия, миновав Сибирь

Любить легко, когда такой предмет
Умеет резко привлекать вниманье.
Я никогда не видел бересклет,
Но он приятен даже по названью.
Плохое «склеп» легко уходит в «клеть»,
А после в след и в быструю походку;
В часть бересты и вереска на треть.
А взять «анис»… ну, разве, вспомнишь водку.
Мы, как японцы, ценим звучный слог.
Вздохнешь: «Эллада…» – словно снял личину.
И лишь потом, при выборе дорог,
Ум объяснит эмоции причину.
Она же в том, что Боги нам нужны.
(Я изменил порядок ради ритма:
В конце строки «13» быть должны,
Конечно, Боги). Смысловая бритва
Игры Оккама срежет в простоте
Политеизм «до самых до окраин».
Но человечки уважают те
Дары Земли, у коих есть хозяин.

Хозяев знали эллины в лицо,
Вообразили, сделали своими.
Вот, описав воздушное кольцо,
Проходит Солнце – у него есть имя!
Потом выводит звездных дев Луна
На черноту небесного экрана.
Людским рожденьем ведает она,
(А не «Плодись!» по кличу Ватикана).
Наяды в реках плещутся, в лесах
Живут дриады под зеленым пледом.
Их надо чтить – за милость, не за страх,
Свободным грекам сатана неведом!
Им нет нужды выдумывать чертей:
Рога, хвосты оставили животным.
Есть царство чувств и есть Аид теней,
Сфальшивь всерьез – и перейдешь к бесплотным.
Но не пугали, в этом и секрет:
Предназначенье выполнил – довольно.
Люби Природу и обычный свет,
(Не слишком яркий, Павел. Будет больно).

…Античный мир прихлопнули крестом,
Его печать расти мешает срезу.
Японский сад, цветущее синто –
Последний шанс противиться амнезу.
Там Боги-духи в мелочи любой
Способны жить без важного значенья,
А наша Жуть с косою роковой –
Простой билет в иное превращенье…

2. Рим, сады Мецената

Любить легко. Условие: она
Должна быть старше и не быть замужней.
Но в паре весен разность не видна,
А десять зим и скучно, и не нужно,
Конечно, если мальчик не альфонс
(По мненью галлов, прибыльное дело…)
Пять летних дум иль шесть осенних грез –
Удачный выбор, чтобы страсть кипела
При постоянном трепете огня.
Без дев таких наш жребий просто жалок!
Им ни к чему стреноживать коня
И речь толкать в защиту прав весталок,
Они – в любви. На уровне гетер.
Груз воспитанья для чертенка в юбке
Не для большого перечня манер,
А чтоб мужчина сдерживал поступки.

Мы можем лгать, но ценим лишь таких!
В красивых масках женское упорство.
Кричит на слуг… и сразу голос тих,
При виде друга – это без притворства.
А друг в экстазе! Плоть штурмует лаз
И норовит при всех освободиться…
Пусть связи год, но, как и в первый раз,
Она вне пут! Ее должны добиться!
Уговорить… Нащупать слабину…
Без потных рук – лишь ловкостью во фразе.
От вдохновенной: «Я тебя одну…»
До озорной: «А если на террасе?»
К чему играть? Не проще ль без затей
Схватить в охапку, как в порту шалаву?
И не позволит («Придержи коней…»),
И сам смущен. Как будто не по праву!

Встречал недавно. С мужем. На висках
Все та же медь, но складочки на коже.
Ей шестьдесят, и сын давно в войсках.
Не от меня. Без всякого: «А может…»

3. Япония, Киото, ворота Расёмон

Любить? Легко! Пусть только намекнет,
Что крыша есть, и малость подзаправит.
И мой порыв тотчас же вознесет
Ее на стол, и обнажит, и вставит
Приличный ключ в замочную дыру…
Без лишних слов: служанка ли, принцесса –
Я всем хорош! Когда слегка умру,
Сто голосов вздохнут: вот был повеса…

И все меня как старого дружка
С приятцей вспомнят. «Он любил без правил!» –
«Почти при муже…» – «Прямо у станка!»
Болит скула… Ах, кто бы зубы вставил!
Как в челюсть врезать – это не вопрос,
А вот лечить – охотников не видно.
О чем бишь я? Любовь… И сразу в нос!
Бывало, да. За дело. Не обидно.

Я был – для них. Вне возраста и прав
(Ну, девяносто мимо… ну, четыре…)
Трава в вине, и женщины меж трав –
Настойки так не стойки в этом мире!
Я, как сакэ, давал порою муть,
Когда встряхнешь. Мы все чисты в покое.
Мне часто снится Дао, долгий путь,
Где под хмельком бредут в обнимку двое…

УКАЗАТЕЛЬ ДЕСЯТЫЙ: НА РИМ

1. Азия, пока наше Приморье

Вот и все. Дальше некуда просто идти:
Море, сосны и сопки в тумане.
Топит вредная Русь роковые пути
По старинке – в чужом океане.
Непривычная влажность… и ветер рукой
То и дело хватает за плечи,
Словно некий посланник. Увы, за спиной
Лишь столбов негорящие свечи.
Городок невелик. В буржуазном райке
Тут спиваются чуточку тише.
Это все упрощает. Живешь в уголке,
Как кошак в огороженной нише.
За юань и покормят. Обед с ноготок
Из рыбешки, лепешки, капусты.
Ну, а чем занимается данный зверек,
Всем до фары. До лампы. До люстры.
Беспокоить не станут. Минуешь кабак –
Каждый третий привычно кивает.
(Загорелый… В тельняшке… По виду моряк.
Ах, с веслом? Малость тронут. Бывает).

Это все упрощает. На берег ушел
И сидишь на песке до заката.
Двести миль по волнам небегущей душой –
Там Киото, Сандзё, Ниигата
На предельной дистанции. Дальше нельзя
По причинам и ясным, и сложным.
Немигающим взглядом над бухтой скользя,
Отдыхаю. Вне времени. Можно.
Я по-своему счастлив. По-вашему – нет.
Но, по-моему, вам просто худо:
Вплоть до пенсий и выслуги каждый рассвет
Поедать бесконечное блюдо
Из работ и забот на пути в никуда.
(Государствам покорности мало…)
Разобиделись? Полно! Я тратил года
Точно так же, пока не достало.
И ушел. И добрел. Но исполнить мечту
До конца не рискну. Не из фальши:
Очень быстро восторг перейдет в суету
И в проблемы – и кушаем дальше…

Я ритмично купаю Нептуна весло
В теплой пене Японского моря.
Заслужило – такого кота довело,
Осторожность его переспоря
Благородным молчанием! Сжился я с ним.
Умирать будет тоже не страшно.
Рядом плавает в волнах табличка: «На Рим».
Что за слово? Откуда? Неважно…

2. Рим, частная вилла

– Вот и всё… – А конкретно? В течение дня,
Но не позже закатного света?
Эй, сирийка, прибор! Видишь, гость у меня?
Без вина. Это время обеда,
А в такие часы я обычно не пью…
В самом деле? Ведут по-другому?
Ну, а как? Завалить вон ее на скамью?
Врезать дозу? Предаться содому?
Вы бы выбрали это… Простой интерес?
«Можно дать, если толком не встанет»?
Я обычно под платье к прелестницам лез,
Напоследок к мужчинам не тянет.
Буду жить по режиму: немного поесть,
Прогуляться, понежиться в спальне…
Не засну? Вы уверены? Встретимся в шесть.
Македонец, проводишь к купальне.

Ах, зевота напала… Зачем собрались?
Уведите. Пусть плачут у входа.
Ты ошибся, Кастор. Не под землю, не в высь –
Монополию держит Природа
И на жизнь, и на смерть. Там все просто, поверь,
Вне желания тьмы или света.
Вот уходишь навек, закрывается дверь,
Но другая откроется где-то.
Это будешь не Ты, но немножко и Ты,
Мы нюансов не знаем покуда…
Вижу, ванна готова. Бросайте цветы!
Я любил их – с любовью отбуду.
Как же радостно знать, что закончил дела,
И не должен ни миру, ни Риму…
Что такое со мною? Рука подвела?
И опять не по вене, а мимо?!

Нет, фракиец, не нужно. Я сам! Я сейчас!..
Потекла. Тонкой струйкой к востоку…
Ты все видел, гонец. Передай, что приказ
Императора выполнен. К сроку.

3. Япония, Киото, придорожное заведение

Вот и все помешались на этих послах!
Как же, сёгун позволил… прозрели!
Интересно, сэмпай, ты не чувствуешь страх?
А, понятно. Болит две недели
Складка кожи меж пальцев на правой ноге…
Ну, а лекарь, как сыч, безучастен?
И Китаро**** приснился? Стучал: «Ге-ге-ге»?
Плохо дело. Помрешь через часик.

Нет, горшком не швыряй, я опять увернусь.
Хочешь выцелить – сбоку арбузы!
Но послушай сюда: слева Рим, сверху Русь,
Справа янкесы, снизу хунхузы
С Окинавы и прочих… Глаза к небесам
И о прибылях будущих грезим?
Ах, сбежать бы от них! Разойтись по лесам.
Но не выйдет – навстречу полезем!

И увязнем, как все, в этой свалке страстей,
Где жируют Надмирные Воры…
Я, пожалуй, уйду из Киото. Сенсэй
Звал на север, в далекие горы.
Жизнь прошла, не начавшись. Бывает и так,
Впереди бесконечная осень…
Нет ужасней отравы, чем лунный мышьяк.
Очень медленно действует. Очень.

ПРОЩАЛЬНЫЙ ПОКЛОН:

«Вот и всё…» – безнадежная фраза. В финал,
Словно лозунг о чести в трактире!
Но поправил на «все» – и почти идеал,
Пара точек скатилась, как гири.

Вместо перченной водки простое вино?
Крепость падает, с нею итоги:
«Мене, текел…» – а дальше вы помните. Но
Их же вел не Всевышний, а Боги,

Трех героев моих! Киник, стоик и он,
Чуть раскосый знаток Эпикура.
Я довольно услышал. Но красный неон
Указателей гасит цензура.

И сеанс завершен. Я сижу у окна,
Нет дорог. Ни конца, ни начала.
В стылых лужах веками томится луна…
Ей бы в небо! Не может. Устала.
__________________________________

* «Yakunin-san» (япон.) – якунин-сан, чиновник
** «kanji» (япон.) – кандзи, иероглифы
*** Чан Э (китай.) – красавица, живущая на Луне и хранящая Эликсир бессмертия
**** Китаро (япон.) – мальчик-демон