Стихи в прозаическом обрамлении

Записки пенсионера из глухой провинции у моря (Сочи)

«Издревле на русских пирах суп подавали в самом начале для того, чтобы гости не обожгли себе лицо».
                Русская народная мудрость

Если ты увидел свинью с двумя головами, держи рот на замке.
                Ирландская народная мудрость

Это, отнюдь, не точка отсчета. Но почему-то все так сложилось, что на определенном этапе потянуло в агностики. А может быть, просто слово понравилось.

- Батюшка! Откуда это вдруг у вас фингал под глазом взялся?
- Долго рассказывать, сын мой, но сначала, как всегда, было слово...

Да, не повезло батюшке со словом. Но я так думаю, что не одному ему не повезло:

Бесславна тусклая молва
В усмешке смутных разговоров.
Их суть слова, слова, слова….
Слова неразрешимых споров.

Слова – земной язык людей,
Молитва в них ли, иль расплата,
Свобода иль ее предел,
Восход иль отблески заката.

Мысль изречения есть ложь
И в этом суть любого звука,
Произнесенного сквозь дрожь
Надежды, радости иль муки.

Слова, как листья на ветру,
Летят толпой подобно стае.
В свой монотонно-звучный круг
Всю нашу Землю оплетая.

И доминантно-смрадный сленг,
Не выросшего поколенья,
Планету тянет в мрачный тлен,
Где нет надежды на спасенье…

Но вернемся к нашим баранам. Естественно кой чего захотелось узнать об агностицизме поподробнее. Оказалось, что лишь в 1876 году профессор Томас Генри Хаксли на собрании Метафизического Общества впервые употребил слово агоностик, что в его понимании характеризовало человека, отказавшегося от связанной с Богом веры и убеждённого в том, что первичное начало вещей неизвестно, так как не может быть познано.
Но поскольку все течет и меняется, то и понимание этого слова, за прошедшие 130 лет, существенно трансформировалось.
На сегодня, пожалуй, наиболее близким для меня является определение Роберта Уилсона: «…агностицизмом я называю "модельный агностицизм", то есть способность подходить агностически не только к частной модели "Бога", но и вообще ко всем философским и идеологическим моделям.
Сегодняшний агностицизм, отрицая и абсолютную веру, и абсолютное отрицание, считает все модели полезными инструментами, которые нужно менять, когда они перестают работать. Агностицизм не считает какие-то модели лучше других, а оценивает лишь их эффективность на данном этапе использования».
Иными словами, агностицизм это новая, для настоящего момента, информация, которая может быть использована в качестве инструмента познания.
Само же понятие – информация, тоже далеко не статично, так как представляет из себя степень непредсказуемости сообщения. Поэтому информацией для нас является не то, что мы хотим, а то, что мы не ожидаем услышать. И независимо от ее объективности, главным критерием и признаком информации является непредсказуемость.
Отсюда вывод - истинного агностика удивить ничем невозможно.               

Уотерс, Мэтт Стоун, Егор Гайдар, Зак Эфрон, Артемий Троицкий, Анна Воронцова, Бертран Рассел, Хаксли, Томас Генри, Герберт Спенсер, Гамильтон, Беркли, Юм, Роберт Антон Уилсон, Марк Твен, Томас Эдисон, Зигмунд Фрейд, Чарльз Чаплин, Стивен Вайнберг, Карл Саган, Вуди Ален, Джордж Карлин, Джек Николсон, ,Пол Верховен, Стивен Джей Гулд, Ричард Докинз, Дэниел Денет, Ричард Лики, Джон Карпентер, Стивен Возняк, Дуглас Адамс, Мэтт Гроунинг, Стивен Пинкер, Билл Гейтс, Кэрри Фишер, Грэм Грин.
Правда, неплохой список. И это лишь наиболее известные сторонники агностицизма.

Доктор, что меня теперь ждет? Операция? Ампутация?
- Больной, я не могу вам всего рассказать. Вам потом будет не интересно.

Считается, что по степени сопротивления новой информации судят о степени консервативного фундаментализма в культуре, субкультуре или отдельном человеке.
Верно потому нам, как, заведомо, нездоровым существам, информация дается дозировано. Тут можно совершить довольно глубокий экскурс, начиная с момента сотворения Мира.

Адам с Евой резвятся в саду. К ним спускается Бог и говорит: «Дети мои, у меня есть для вас два подарка! Только вы должны сами решить кому, какой. Первый подарок - писать стоя»!
Не успел Бог это произнести, как Адам стал биться головой об деревья и громче всех орать, что он хочет писать стоя, что всю жизнь только об этом мечтал и все такое...
Не вынеся такого натиска, Ева уступила. Адам побежал по саду. От радости он прыгал, кричал и мочился на все подряд - на деревья, на цветы, на каждую букашку и просто на землю!
В полной растерянности Ева подошла к Богу. В молчании они долго смотрели на это безумие.
Через некоторое время, придя в себя от увиденного, Ева спросила: «Боже, а каким же будет второй подарок, предназначенный мне»?
Бог помялся и молвил: «Мозги, Ева, мозги... Но, увы, и мозги, тоже придется отдать Адаму, иначе он у нас тут все обоссыт».
Вот тут в Адаме проявились явные зачатки агностицизма — нет мозгов и нет ни желания, ни возможности что — либо познавать.               
Ева же, напротив, чувствовала в себе явную тягу к познанию, но не получив мозгов распорядилась этим качеством довольно неудачно.

Вот не живем, зудит внутри нас – надо…
Прельщают властью, золотом из Ада,
И Воланд, Мефистофель ли, Денница,
Шлет сны, где правят страстные блудницы.

Ну а блудницам надо, много, много…
Тестостерон бурлит, зовет в дорогу,
На встречу Маргаритиным объятьям,
И глушит Бога грустные проклятья.

Вальпургиевой ночи шабаш, утро…
А дальше все мучительно и трупно.
Безумна Маргарита, на метле ли,
Но то сюжета одного качели.

Все это моралистики издержки,
И не за это Фауст был повержен,
И не за секс Господь изгнал Адама,
Греха нет, если обрюхатишь даму…

В Раю, коль помните, стояло древо,
Все в яблоках, их много там висело.
Еще там много что произрастало,
Короче, чтоб поесть плодов хватало.

Но Бог, Всевышнему хвала и Слава,
За то, что съели яблоко, облаяв,
Изгнал на Землю Еву и Адама,
Не пожалев беременную даму.

Он говорил им, есть нельзя со древа,
Познания Добра и Зла, что слева
От входа в Рай как яблоня росло.
Что смертным станет всяк, познавший Зло.

Добро и Зло, ведь вместе они пара,
Но слушал Еву, а не Бога парень.
Она же видела в интриге ремесло,
И смерти не познав, с лихвой познала Зло!

Нет, Ева не исчадье – чадо Бога,
Не надо было плод запретный трогать.
То все метафора – дым, сера, угли…
Изгнаньем, как детей, нас ставят в угол.

На время, до пришествия Христова,
А в назиданье Библии дал Слово,
Чтоб не было иллюзий, наваждений
От пылкости телесных наслаждений.

И будут в паре твари иль не в паре,
Тут, главное, любя, не быть в угаре,
Ведь ценятся плоды, а не процессы
И пусть проходят дни уныло, пресно…

Лишь древо доброе даст добрые плоды.
А по плодам награда за труды,
Садовникам, что корни поливали,
И наказанье тем, кто продавали

Обманной мишуры зазыв, экстазы
Давая не алмазы Веры – стразы,
Одно плацебо в яркой оболочке,
Вплетая прелести в слова и строчки.

Не по словам, а по плодам воздастся.
Забудутся слова, угаснут страсти.
Не вечен выбор Евы,  Бог даст силы,
Спастись от сырости земной могилы…
Но вернемся к нашему доктору и предположим что он прав, не потому что он прав, а потому, что невозможно рассказать о том, что, в принципе, непредсказуемо.
Вот и поведение нашего праотца в ситуации а дарами Творца было не предсказуемо, даже для дарителя.               
А поведи Адам себя иначе?               
Предположим, он уступил право писать стоя Еве? Ну, были бы у мужчин мозги, а писали бы они сидя. Разве это не глупо? Или получив право на мужское мочеизвержение, Адам сдержал свои эмоции и не продемонстрировал возможности активного мочеорошения. В последнем варианте даже и предполагать ничего не хочется. Лучше уж, действительно, молча присесть на корточки и смиренно пописать.
Наш же праотец повел себя настолько не ординарно, что даже сам Бог не смог предусмотреть его эмоционального порыва, при получении первого подарка.
Хотя Бог и должен был предполагать нечто эдакое – ведь сам же дал людям «свободу волеизъявления».
Скорее всего это яблоко и дало точек эволюции, прогрессу. Вот только что-то меня наталкивает на мысль, что все, именуемое нами прогрессом, представляет собой замену одной неприятности другою.

Простите, пардон, I am sorry ,
Но рвутся из сердца вести!
Поэты пишут историю,
И ставят в ней всех на место.

Бунтарскую, придворную,
Любовную, с слезным флером,
Или набатно – церковную,
С угрюмо – немым укором.

Утром отшельник праведный,
К ночи любовник трепетный…
В сердце страстями сжигаемом,
Вечной войны отметины.

Драмы никем не считаны,
Победы как поражения,
Вечным гноятся триппером,
Критиков поношения.

Как будто бы кто-то знает,
Как надо на самом деле…
Как псалтирь, как кимвал играют,
Ведя Любовию к Вере.

Как якорный крест Надежды,
В подлунно – астральном блеске,
Вдруг грубого делает нежным,
Белит все дурные вести.

Каждый в своей реальности,
Кротом в слепоте тоннельной,
Ждет, что концом бескрайностным,
Будет награда по Вере.

Что вспыхнет в конце тоннеля,
Луч самой высшей юдоли.
Но вдруг появляется Гедель,
И мы никого уж не молим…

Простите и еще раз простите. Но во всем, как это обычно бывает у русских, виноват Пушкин. Это, именно, ему, а не кому-либо еще принадлежит эта фраза: «Историю пишут поэты»! Его, конечно можно было понять – про убийство царевича Дмитрия Борисом Годуновым придумал, Сальери Моцарта не травил…

Над Москвою-рекой рассвет,
Только он на картинках с выставки,
Их волшебно-пьяный Модест
В назиданье потомкам выставил.

Чу! Знаменный напев звучит,
В нотный стан по крюкам записанный.
Рвется он из мрака ночи,
Сквозь попсовочное бессмыслие.

Эх, Борисы, Борисовны,
В смуте слезы, страх и отчаянье.
Плевать на чужие мысли,
Вам плевать на чужие печали.

Эх. Борисы, Борисовна,
Годуновы, Ельцины, прочие,
Жизнь всего лишь одна дана
И другого в ней нет подстрочника…

Рассвет над Москвою-рекой,
Колокольного таинства россыпь,
Возвышенных звуков покой
И искринки на капельках росных.

Просто поэт имеет право на написание своей истории. А поскольку я считаю себя поэтом, то тоже имею право! Чем я хуже Раскольникова? Впрочем, Бог с ней, со старушкой.
А вот право вживаться в любой образ и не чувствовать себя беспринципным космополитом имею! Или оно меня?!
Вот, например, родители моей матери родом из города Юрьевца Нижегородской губернии, где до раскола протопоп Аввакум служил в местной церкви. Поэтому я уверен, что он окрестил не одного моего предка. Тем более, что проверить это сейчас, ну никак, невозможно.

А в Юрьевце волжском крестил Аввакум
Моих всех воинственных предков
И верно свою он в них твердость вдохнул
И тягу к библейским заветам.

За истину в вере страдал протопоп.
Его не согнули мученья,
Он духом был Камень и истинный Петр
Жил в нем, отметая сомненья.

Обряд, что был дан для великой страны,
Не мог быть случайной забавой,
Но слишком хотим быть во всем мы вольны,
А вольность сбивает нас в стадо.

Та вольность мешает идти нам путем
России ниспосланным верой,
Уж триста лет с лишним куда-то бредем,
Дорогу потерями меря.

Хлысты, беспоповцы… раскол разметал
Единую веру на части,
А новых попов уже царь назначал,
Христос стал заложником власти.

И так от Синода до наших времен,
Отцы кэгэбэшники в храмах,
А мы, повинуясь им, верим и ждем,
Вживаясь в безверия драму.

И не надо никаких выводов. Просто когда-то прочитал, что Аввакум из Юрьевца, ну и…
Вот про тягу к библейским Заветам, верно, погорячился, но зато как благородно вышло.
К КГБшникам в храмах не имею никакого отношения - само написалось. Что Пушкину можно, а другим нельзя?

Из Хармса:
Однажды Гоголь переоделся Пушкиным и задумался о душе. Что уж он там надумал, так никто и не узнал. Только на другой день
Федор Михайлович Достоевский, царствие ему небесное, встретил Гоголя на улице и отшатнулся. «Что с Вами, — воскликнул он, — Николай Васильевич? У Вас вся голова седая!»

Но вернемся к Геделю. От Гоголя к Геделю…
В 1930 г. на конференции, организованной «Венским кружком» в Кенигсберге, Гедель сделал доклад «О полноте логического исчисления», а в начале следующего года опубликовал статью «О принципиально неразрешимых положениях в системе Principia Mathematica и родственных ей системах». Центральным пунктом его работы были формулировка и доказательство теоремы, которая сыграла фундаментальную роль во всем дальнейшем развитии математики, и не только ее.
Речь идет о знаменитой теореме Геделя о неполноте. Наиболее распространенная, хотя и не вполне строгая ее формулировка утверждает, что «для любой непротиворечивой системы аксиом существует утверждение, которое в рамках принятой аксиоматической системы не может быть ни доказано, ни опровергнуто».
Я понимаю это так, что вот мы, например, живем в четырехмерной системе, и все, что происходит в этой системе, может быть проанализировано только с позиции более многомерной системы.
Друг Гёделя А. Эйнштейн высказался на эту тему так:
«Решить проблему можно только, выйдя из системы этой проблемы».
С тех пор прошло три четверти века, но споры о том, что же все-таки доказал Гедель, не утихают. Особенно жаркие прения идут в околонаучных кругах. Теорема Геделя о неполноте является поистине уникальной. На нее ссылаются всякий раз, когда хотят доказать “все на свете” — от наличия богов до отсутствия разума.

Прямых девяностоградусная пересеченность,
Суммаугольность, стиснутая кубом,               
Сосредоточенная неотвлеченность               
Закованная ребробревенчатым срубом.            

Кубометрами измеряются объемы шара,
Стоят в шеренгах владельцы извилин,
Распрямления ноющая усталость,
Когда никто ни пред кем, ни в чем не повинен…

Города – суть торжества прямой линии над кривой,
Но радость определена границей,
За горизонтом, за городскою чертой,
Меридианам на Полюсе надо слиться

А вот в каких кубометрах баранина облаков,
И откуда мерить, сверху ли, снизу…
Рука хватает ультрамариновый плов,
Извилины отторгают мысли про кризис.

Ведь не зря говорят, что вывозит всегда кривая,
В кривизне извилины сила мысли,
Посмотришь – график кривизною пугает,
Прямая ж на графике – смерть. Признак, что вышли,

Покинули тело силы его питающие,
И путь этих сил тоже, увы, не прям,
Душам из тел в кривизну улетающим,
Не избегнуть ни взлетов, ни падений ям.

Ощутивший Пространство осмыслит вульгарность прямой,
Она всегда обернется кривою.
Одному на смену другой приходит строй,
Левою шаг меньше, чем правою ногою.

Или наоборот, если смотришь в зеркальную гладь,
Постигая доказанности сути…
Но вместо них неприятная глазу рябь,
Непонятно складывающиеся судьбы.

И ничто не засчитывается, никакой порыв
Не приравнивается к абсолюту.
Нет прямой, есть конечность, отрезок, обрыв,
Труб органа объемность и нежность струн лютни…

А над оскалом прямой, клацающей примитивом,
Сплошной ритуально – этнический вой,
С монотонным, дымно – кадильным мотивом.
И защищающий этнос воюющий строй,

Или идею, требующую сожжения книг,
Ведьм, непокорных жен осмелившихся
Испытать вне брака любви настоящей миг,
Даже в тайных мечтах, неопосредованно.

Некогда спрашивало, затем отвечало одно
Радио, о том может ли, например,
Чукча править, как оленями, всей страной?
Так уж правил, не хуже, чем грузин изувер…

Или вот, в американских штатах благословенных,
Их же самокрещенными попами,
Еще недавно нигеры были скверной,
Ныне же все устои в Штатах попадали.

В доме белом – белом, построенном только для белых,
Вдруг обернулась прямая расизма,
Уже не кривой, а крушением веры,
И это явь, а не призраки коммунизма.

Рухнула аксиома о превосходстве белого
Над другими полутонами спектра,
А коль нет цветных, то правые, левые
Стоят у рулей разноголосья векторов.

И лишь Пространство – Время, в улыбке Перельмановой,
Шепчет, любая уверенность зыбка,
Что надо бы знать, за что кормят манною,
В чем главная собака зарыта – ошибка…

Как думаете, продолжать?