Плачет в автобусе Анна

Море никогда не волнуется. Ему всегда все равно.
Если не смотреть по сторонам, то можно познать истину.
Просто отстань немного от толпы, и ты увидишь,
как смешно люди выглядят сзади, когда двигаются.
Мы запоминаем лишь победителей и проигравших.
Никому нет дела до тех, кто занял средние позиции.
Сон – соревнование в чистом виде.
Если выйдя в чисто поле, ты видишь грязь, то что тогда там?
Быть первым, оставаться лучшим – значит признать свою глупость.
Чем большей ты добиваешься известности, тем более ты примитивен.
Ведь меньшинство всегда глубже.
0 глубже, чем 1. Вглядись!

Я чувствовал вашу любовь, она на вкус, как оливковое масло.

Я сидел в запертом офисе «Волгателеком». К прозрачным дверям подошла
женщина и дернула одну из них, затем другую. Она помахала мне головой
и что-то сказала, но я не услышал что. Я помахал ей молча в ответ, и она ушла.
Кажется, я наконец-то преодолел свою довольно долго длившуюся апатию.
Самое примечательное, что теперь я могу смотреть людям в глаза без страха.
Но это уже успело превратиться в какую-то манию.
Например, сегодня я встретился взглядом с каким-то мужчиной
кавказкой национальности, и вместо того, чтобы стыдливо уйти,
я смотрел ему прямо в глаза. Причем настолько долго, что мне
пришлось с ним заговорить. Я узнал, что он сломал колено,
резко присев. Пока он это рассказывал, я заметил на его руке
ужасно коряво выведенную наколку «АНА». На меня нахлынули
терпкие неприятные воспоминания, и я поспешил с ним распрощаться.
Как только я покинул курилку, то у входа услышал, как старушка,
буквально запертая в своей койке, просит погладить ее руку.
Наверняка раньше я бы поспешил продолжить идти своей дорогой,
но сейчас опять уставился ей в глаза.
Они были покрасневшие и на мокром месте.
Прямо как у моего дедушки, когда речь заходила о моем здоровье.
Губы старушки дрожали, она повторяла ими:
«Прошу, погладьте мою руку».
Чуть погодя я сказал: «Простите», и ушел.   
Из-за порыва ветра, образованного моим поворотом,
зашуршал полиэтиленовый пакет, повязанный на руку старушки.

Я тоже могу умереть через пару дней. Причем самое забавное,
что из-за своей же крови. Я расценил это для себя, как СПИД.
В общем-то, суть проста: либо я умру через пару дней по вине
своей крови, либо, соответственно, нет. Но все меркнет
перед той девушкой, что я встретил сегодня в Сбербанке,
а затем проследил и ходил за ней меж рядов в магазине,
волоча пустую корзинку в дрожащих руках. Но ведь я прекрасно
понимаю, что это все чертова весна. А я глупец, если смел думать,
что исцелился.

Мои соседи по палате люди простые,
посему очень интересуются, «что это я там такое делаю?».
Мне стыдно, и я говорю, что пишу по работе.
Иногда мне кажется, что если ты пишешь,
то это показатель твоей слабости.

Вполне вероятно, что это мой последний стих.
Знаете, умирать весной совсем не хочется,
несмотря на то, что она для девушек.
Впрочем, умирать не хочется ни летом,
ни осенью,
ни зимой. А ведь я не верил, когда она так говорила.
Но ведь и жить вечно тоже не хочется.
И я не знаю, что с этим делать.