Колыбельная из прошлого века

НОЧЬ ЗИМЫ

Повинуйся!

Лето
скрылось где-то.
Упорхнуло.
Гарью потянуло.
Кое-где на по кочках - хлопья пепла.
Тихий край.
Здесь воздух колок.
Холод
как осколок
врезался в прорез дубовой ветки.
Славное безлюдье! Лишь вот эти
тряпочки - обрывочки от платья,
узкие серебряные ленты
на ветру в кустах упрямо вьются -
ведь не счесть улыбок и объятий,
что на сучьях мира остаются.

Дальние мозолистые горы,
словно старцы, дрогнувшие пальцы
простирают, чтоб заката пламя,
мхов немое колебанье,
пар над хуторами и долин округлое молчанье
удержать руками.
Земледелец тащится домой. Вглядеться
всем он телом в землю эту тщится,
и лопата за плечом плетётся,
из неё как будто кровь сочится,
будто бы из жизни он влачится,
чтоб она над ним не тяготела…
И всё больше тяжелеет тело.

Со своими звёздами на небо -
в трубном дыме - ночь блистать взлетела.

Синей ночи кованые сроки
возвещает колокол далёкий,
будто сердце - в вечности недвижно,
а другое что-то близко где-то,
может быть, окрестность вся вот эта
вместо сердца бьётся.
Будто колокол - не что иное,
как само морозное ночное,
трепетное небо надо мною,
а язык - земля,
а сердце - голос!

Этот звон летит, в сознанье врезан,
а зима куёт, гремит железом,
обивая двери небосвода,
те, откуда нам валило лето,
свет, зерно, плоды и корнеплоды.
Ночь сияет, как людские мысли.
Вылита серебряным молчаньем,
как замок луна на мире виснет.
Ворон… Холод бездны пересек он.
Стынут крыши. Мгла замкнулась. Слышишь?
Столкновение молекул?

Никакой витрине магазинной
не вместить сиянье ночи зимней!

Лезвие на стужу подымает
ночь такая.
Вздох пустой и чёрный улетает,
и висит во мгле воронья стая.

Ночь зимы. По ней, по беспредельной,
мчится ночью маленькой, отдельной
через пустыри товарный поезд.
В паровозном дыме этом кроясь,
гаснут звёзды, будто во мгновенной,
бесконечно маленькой вселенной;
на вагонных мёрзлых гулких крышах
блики света мечутся, как мыши.
Это - ночи зимнее сиянье.

Там, над городами,
пар плывёт клубами,
а по рельсам, по морозу голубому
мчится к городу любому
ночи жёлтое сиянье.
В городе, в упрямом свете ночи,
цех открыла свой зима и точит
колющий клинок страданья.

А на городской окрайне,
точно перегнившая солома,
стелется мерцанье;
там же в мелкой дрожи
человечек плечи ёжит,

хочет сжаться, как земля, в комочек,
но зима ему оттопчет ноги всё же,
обязательно оттопчет.

Вижу: деревцо в полночном сквере,
ржаволистое, трепещет.
Эту полночь зимнюю я мерю,
как поместие
помещик.

1933

Аттила Йожеф

Перевод Леонида Мартынова

Станция Маяковская   26.06.2013 10:31   •   Заявить о нарушении