в деревне. рассказ

Люблю запахи дома в деревне. После проливных дождей особенно, бывает, дождь идет неделями, без остановки, ты прислушиваешься к нему, узнаешь новые его формы. Когда дверь дома нараспашку, и коврик у порога уже насквозь пропитан влагой, что трудно понять, какого цвета он был до дождя, появляются запахи древней росы и суховато-дубовой коры в том самом месте, где начинается прихожая. Она широкая и полупустая. Здесь вешалка для одежды, два стула, стол для гостей и пришельцев, большой раскладной стол, и если путники забрели сюда, они могут чувствовать себя в своей и со своей тарелкой, обедая. Рядом - небольшой диван для отдыха и чтения книг. Дождь сочится сквозь крышу, остается мелкими разводами на потолке. Хозяин едет в лес на велосипеде, чтобы отыскать древесину получше, для починки крыши. А ты отдыхаешь и ждешь его. В деревне все кажется совсем не таким, дома с годами врастают в землю и становятся ее частью. Как цветок, раскрывший бутон на солнце. Чувствуешь запах этих цветов, но чаще, когда кто-то поливает те цветы, что создают атмосферу жизни в прихожей, ты чувствуешь приторно-дурманящий и немного с горчинкой запах герани и диких роз.
 Они глубоко дышат в такую погоду, и выдохи их рассеиваются по комнате.


 Прохладой бьет сквозняк, окна вырываются наружу, к пролетающим мимо каплям. Разводы на стеклах кажутся картинами ребенка или случайно упавшей на холст банки красок, и разливаясь по бумаге, они бегут дальше, за ее пределы. Уснули комары и мухи, спрятались собаки в будке, коты у ног путника. Никто не произнесет ни звука. Сейчас не нужно что-то решать и делать, думается куда приятнее и легче. Шелестит бумага на подоконниках. Нужно закрыть окно.

 Немного дальше, вглубь прихожей начинается кухня. Она намного меньше самой прихожей, рассчитанная только на обед хозяина и хозяйки, а также некогда их детей. Гремит холодильник - немногие из вещей здесь можно приписать к вещам в квартирах большого города. Так и погреб намного чаще используется для хранения продуктов, чем холодильник. Одно чудо держит его на этом месте - когда открываешь дверцу, загорается лампочка и пахнет малиновым и брусничным вареньем и домашним сыром. Иногда здесь томится красное мясо и поливки. Ощущая сытость, ты смотришь дальше, на полку с банками свежего козьего и коровьего молока. Хозяин часто продает или отдает соседям по баночке от доброго надоя. Недаром деда и зовут в деревне белым от его доброты, совсем седой головы и вечно белых от молока усов. Так и теперь, повязанная марлей банка ждет своего часа, чтобы взяться на руки хорошему человеку. Марли эти часто помечены карандашом, изредка полевыми цветами, - для женщин.
 Кем будет этот человек сегодня?

 Близится вечер. На кухне зажигается плита, на нее по привычке становится чайник и сковорода. Бабка принимается жарить яичницу с луком и салом для путника и деда, только вернувшегося из лесу. Его куртка давно поменяла цвет и капает под ноги, будто плачем разливаясь по теплу. В сильных еще, но морщинистых руках старика крепко держится топорик. Несколько толстых бревен подвязаны за руль и багажник велосипеда. Он ставит его в сарай, где тепло и пахнет сеном, спят уже куропатки и их птенцы в хлеве, где раньше спала коза, снимает ключ с не очень потайной вешалки для бечевки, и закрывает с некоторым усилием мокрую, а оттого еще более скрипучую деревянную дверь и проходит в дом. Чайник кипит на плите. Да. Здесь его вечное место до погибели или последнего заваренной кружки. Темнеет небо, темнеет и в комнатах. За высокой синей дверью можно найти большой зал и две спальные - для гостей и хозяев. Туда и направляется дед после ужина смотреть последние новости через треснувшие стекла своих очков, читать газету и молиться на иконки перед сном. Путник тоже отужинал, и теперь слушает, как мурлычет кошка под ногами у бабки, надеясь на вкусные косточки после трапезы, однако получает мясо без костей, и немного опешив, забирается с ним под стол и долго обнюхивает, пере тем, как съесть. Бабка суетиться, говорит о последних слухах в деревне, немного ностальгируя, но никогда не преувеличивая или додумывая. Немного поговорив, она принимается за уборку посуды, после оставляет в самом уголке кухни конфеты для домового (местные считают, что именно на кухнях живут домовые, и часто, когда конфеты и сладости таки пропадают из того места, где их нарочно оставляют живущие в доме, дабы поблагодарить домового за оберег и чистоту, они и доказывают этим ясность и правдивость поверия), а потом еще долго долго пьет свой чай с вареньем, то ли что-то молча вспоминая и горюя об этом, то ли с упорством ожидая чего-то каждый вечер.

 Дождь немного поутих, и теперь можно слышать свое дыхание и на улице, где теперь стрекочут тысячи насекомых, а где-то в стороне города слышен звук удаляющегося поезда. Странно, но слышен он отчетливо, хоть и пути его ближайшие находятся в нескольких десятках километров отсюда. Растения засыпают, и тогда загораются звезды. Их миллионы, и тут, в деревне, они видны намного лучше, чем где либо еще, разве что не в космосе. Тут они ближе и ярче, и скапливаясь рассыпавшимся сахаром на небе, они отражаются в глазах странника. Скоро его взор упадет на них немного под другим углом, когда он будет уже далеко отсюда, но он узнает каждую из звезд и поклоняется им за приветливость.
 Где-то за спиной умирают последние звуки машин и треска звонков велосипеда, разбежалась по домам и ребятня, часто играющая в футбол, и потревожив раз людей ударами мяча о их забор, они уже знакомы хозяину этого и других заборов.
 Спят дети и их молодые мамы, спят и старики, зная, что встанут в тот же час вместе с солнцем. Еще немного надышавшись и наслушавшись тишины, путник закрывает калитку до утра и заходит в дом. Бабка расстелила уже ему мягкую, пахнущую белизной и свежескошенной травой, постель, и сама в белой ночной рубахе готовясь уже ко сну, набивает перину и себе.
 Путник медленно раздевается, все еще уставший с дороги, но уже привыкнув к боли в ногах и мозолях на пятках, к ноющей спине и тяжелым векам, он не спешит засыпать.
 Он хочет, чтобы перед его сном в этом доме последняя его мысль в голове была или очень доброй и греющей, или оправдывающей не вечность того, что сейчас его окружает.
 Одеяло тяжелое и теплое, обои на стенах превращаются в сонную фантазию, а кровать, которую снижу поддерживают несколько стопок книг, все же скрипит от старости и усталости своего пути.

 Путник засыпает, так и не запомнив своей последней денной мысли. Дождь останавливается на минуту, чтобы передохнуть, но продолжает идти немного сильнее обычного летнего дождя. Гаснут последние окна в деревне. Где-то привычно, как по обязательству, лает пес, но и тот быстро засыпает, убедившись, что его дело сегодня уже сделано.
 Спокойно, так, словно остановилось время. Нужно только перевернуть песочные часы по утру. И снова оживет красота деревни. И начнется день. И так до бесконечности, пока дома совсем не зарастут деревьями и не отойдут в мир природы. На их месте появятся новые дома и новые хозяева. Новые путники будут стучать им в окна и просить ночлега. Чистота действий и жизни здесь окажется райской.

 Где-то слышны последние слова молитвы бабки, что долго не могла уснуть. Точнее, ее шепот. Он уже слился с звуками ночи. Глаза закрыты, но души бдят. Сегодня закончилось, вот теперь-то уж точно конец.