Письмо

я сижу здесь по темечко вмятый в цемент, дорогая, и мне ни черта не видно.
как герметик, жидкие гвозди и клей момент (способы применения очевидны:
нанести, подержать два месяца, вуаля, и сердечко, склеившись, застучало.
а баллончик утилизировать). слушай, зря не в кино – впечатляющее начало,
вот финал слабоват, можно было пожестче смело, но тебя воспитали неплохо.
ну, давай, говори, говори, как все это дело было правдой, и как мне не похуй
быть должны объяснения эти не первой свежести, и твой странный багаж за плечами,
расскажи мне про принципы беспрецедентной честности, изобрази печаль, но
не делай, хорошая, полного идиота из меня, я и сам прекрасно справляюсь.
и вот кто-то снимает тебя без одежды на фото, и вот я послушно пялюсь
и считаю родинки, и целую мысленно в шею, и впадаю в приступы ревности.
я умею,
а ты прости.

и насколько же нужно запутаться, девочка, чтобы вот так не раздумывая,
взять чужую жизнь, как мешок песка, чтоб заткнуть ей пробоину.
удивлялась еще, наверное, почему не выходит-то, ты старалась же,
хоть и было нескучно. наверное, было. мне.

и пока я любил тебя, сидя на кухне с книжкой, журналом, чайником,
выжидая в окне диалогов «успокойся, она печатает…»
ты вела неотложные с бывшими, настоящими,
разговоры, звонки (входящие, исходящие).
и сейчас ты кого-то любишь там так болезненно,
не нуждаясь в ответном чувстве и слушая голос.
у меня тут пятое время года, безвременье.
свет остался, остался звук – остальное стерлось*