Соло перетянутой струны

                «Единственной верю струне,
                Готовой вот-вот оборваться...»
                Нина Грехова

                «Каждый выбирает для себя
                Женщину, религию, дорогу...»
                Ю. Левитанский

Уважаемый читатель! Представляя данную, достаточно полемическую статью на твой суд, я хорошо представляю тот праведный гнев, который обрушится на мою седую главу со стороны ревностных почитателей великого барда, но я призываю тебя не торопиться выстреливать эмоциональный заряд. Сейчас, сквозь призму 45 лет, прошедших со дня знаменитого бардовского фестиваля 1968 года, мы можем гораздо беспристрастнее и объективнее взглянуть на творчество этого не рядового человека. Меня будет интересовать, главным образом, творчество Александра Галича. Личностные стороны его жизни будут рассматриватся лишь с точки зрения их непосредственного влияния на творчество. Главный вывод представленного материала будет таков: «Необыкновенное личное обаяние барда и острота поднятых им социальных проблем породила огромную волну искренних, но порою фанатичных его почитателей, которые потом готовы были простить Галичу любые него недостатки, если бы их знали». Огромные пласты накопленного за это время материала в публикациях и воспоминаниях участников фестиваля и зрителей помогут нам восстановить гораздо более полную картину событий тех славных лет, а заодно и поставить вопрос: «Имеет ли право художник, разоблачая чудовищную ложь, жить одновременно в лжи другой, пусть гораздо менее социально опасной?». Не напомнит ли это читателю, скажем, проблему нашего современника А.Навального, хотя тот не художник, а подвизается в совсем ином жанре?»
Каждого, кто впервые обращается к биографии Александра Галича, поражает тот резкий перелом, который произошел с этим человеком в середине 60-х годов. Полное впечатление, что тот до перелома – вальяжный и сытый сибарит, преуспевающий и обласканный властями актёр, драматург, киносценарист, прозаик и поэт, неустанно воспевающий праздник построения социализма – и тот, что после – нервный, желчный, злой, срывающийся на крик бард, проходящий в деле КГБ под кличкой «Гитарист» – это два совершенно разных человека. Кто-то из его близких сказал тогда: «Саша пойдёт на костёр, но непременно в заграничных ботиночках».
Что же произошло в середине 60-х? Простой ответ: «закончилась хрущевская оттепель», - нас вовсе не устраивает из-за расплывчатой общности. Государство и общественный строй остались теми же, и начальники почти все на своих местах, а про народ и говорить нечего – он, как океан, так быстро меняться не способен. Попытаемся определить причины перемен на основе анализа биографии самого Галича.
Итак, 1964-й год, Галич награжден почетной грамотой КГБ за фильм «Государственный преступник» по его сценарию. Грамота подписана Председателем КГБ В.Семичастным. Хотя две не совсем советские песни «Облака» и «Ошибка» написаны двумя годами раньше, но исполняются они лишь в тесном круге друзей, зато в этом же 1964-м в газете «Комсомольская правда» опубликована песня Галича «Дай руку, молодость моя», а в газете «Неделя» - песня «Дождик» и песни из сценария «Добрый город». Любопытно, что эти последние песни не вошли ни в один из последующих сборников стихов и песен и даже не упоминаются в двухтомнике А. Галич. Сочинения в 2-x томах. -М.:Локид,1999, где приведен «полный» каталог песен и стихов.
Факт для исследователя любопытный, и говорит он о том, что старательные последователи усердно лепят из Галича миф и легенду. Именно поэтому сейчас так не просто разобраться в тех процессах, которые происходили с поэтом. В том же 1964-м он пишет и «Вальс, посвященный уставу караульной службы», в котором он всех нас называет «Поколением обреченных», а в тексте песни есть слова «И вколачивал шкура-ефрейтор в нас премудрость науки наук», хотя сам в армии никогда не служил. Как совместить эти два набора почти одновременно написанных песен – напечатанных в ведущих советских изданиях и напеваемых в узком кругу? Любопытно, что такой неоднозначности не было ни у одного из других ведущих советских бардов – Окуджавы, Высоцкого, Визбора, Кима, хотя большинство из них к советской власти относились без подобострастия, властью обласканы не были, но в своей поэзии сумели сказать именно то, что хотели.
Собственно, в авторскую песню Галич входит в 1966 году, участвуя в «круглом столе» «Недели». В этом же году он трижды ездит в Париж в творческие командировки. Первые признаки грозы прозвучали в следующем году после первого публичного выступления Галича на слёте самодеятельной песни в Петушках. Тогда в газете «Советская культура» от 19 августа Ю.Андреев вопрошает: «В самодеятельной песне самое ценное – искренность. Так где же настоящий Галич – в мажорных комсомольских песнях, в сценариях, удостоенных щедрой официальной хвалы, или в этих одновременно сочиняемых лагерных песнях?». Сам Галич отвечает на этот вопрос так: «Я литератор и, кроме этого, ничем зарабатывать на жизнь не умею. Но и в том, что я написал для публикации, я считаю, что нигде против Бога не согрешил».
Понять ответ Галича, по-человечески, можно, но ведь его можно интерпретировать и так: «Для публикации я пишу то, что требуется, за деньги (Бога здесь упоминать «низ-зя»!), а в свободное время – сочиняю то, что требует душа (Здесь можно и о Боге)». Остается, правда, вопрос об искренности.
В этом же 1967 году на экраны выходит фильм «Бегущая по волнам» по сценарию Галича, во МХАТе состоялась премьера пьесы «Будни и праздники» по сценарию, написанному им совместно с Е.С.Вентцель, а в издательстве «Искусство» готовится сборник А.Галича «Сценарии – пьесы – песни». Сразу отметим, там указаны песни, но какие именно мы не узнали, поскольку в следующем году на слете авторской песни в новосибирском Академгородке грянул настоящий гром, и не только для Галича, но и для всей авторской песни в целом. По этой причине сборник отменили.
А что же, собственно, там произошло? Собрались десятки исполнителей и тысячи слушателей. Из приглашенных бардов наиболее интересными были Юрий Кукин и два Александра - Дольский и Галич. Были и менее известные на тот момент барды Арик Крупп и Владимр Бережковский. У Кукина «песни с историями» про гостиницы, геологические партии, костры, туманы и «запах тайги». Романтика, одним словом. Молодежи романтика не чужда. Песенки простые, каждый может подпевать. Президент клуба «Под интегралом» Анатолий Бурштейн дарит Кукину колбу, на которой написано «Туман Академгородка», в качестве специального приза за лучшую песню об Академгородке.
Всего 15 минут потребовалось Саше Дольскому, чтобы стать «звездой первой величины», - пишет В.Славкин («Родник», 1988, №10). Дольский невероятно музыкален, а его ранние тексты – это же то, о чем думает каждый из нас. Это потом его музыка перейдет в «красивость», а слова из народных станут назидательными. На фестивале же он – кумир. Зал топочет ногами: «Ещё, Саша, ещё!..».
Выходит Галич. Потом о нем напишут: «Он-то и был бардом №1». Он не поёт, он обрушивает на публику «Балладу о прибавочной стоимости». Зал покатывается от хохота, а социологи срочно переписывают слова, чтобы потом использовать песню в качестве учебного пособия. Галич актёр. Он считает, что пение барда – это театр, а раз так, то надо уметь петь на сцене долго. Он поёт целое отделение. Здесь он выдал всё самое главное, то, что накапливал годами: «Памяти Пастернака», «Старательский вальсок», «Красный треугольник», «Ошибка», «Облака».
Вот как пишет о триумфе Галича Д.Быков у книге «Булат Окуджава» из серии ЖЗЛ: «Самый старый из участников, сорокадевятилетний Галич сделался звездой Академгородка, где конкуренцию ему составляли Кукин, Дольский, Вихорев, которые и пели, и играли на гитаре на порядок лучше, и вообще, у них выходило как-то зажигательней... а ломились, при всём уважении к прочим, на Галича, чей сольный концерт – единственный легальный за всю советскую жизнь – стал в результате основным событием всего фестиваля. И не из-за политической остроты, повторяю: дело было в общем пафосе боли и гнева, которым переполнены зрелые песни Галича».
Итог фестиваля был прост. Клуб «Под интегралом» разогнали после разгромных статей «широкой советской общественности», Грушинский фестиваль закрыли,а барды еще десятилетиями прятались по кустам. Но воспоминания и фотографии остались, а через 30 лет мы снова праздновали юбилей клуба «Под интегралом», на котором присутствовал его Президент А.Бурштейн, проживающий ныне в Америке. Галича же перестали публиковать, исключили из Союза Писателей в 1971 году и Союза Кинематографистов СССР в 1972 за то, что в 1969 году в издательстве «Посев» вышла книга его песен. В том же году он получает третий инфаркт и оформляет вторую группу инвалидности с пенсией в 54 рубля, а также проходит обряд крещения у о. Александра Меня. В ФРГ выходит второй сборник его песен при непосредственном участии автора. КГБ предлагает ему выехать в Израиль. 20 июня 1974 года он получает документы на выезд в Израиль, ему и его жене вручают авиабилеты на 25 июня, однако вылетает он в Норвегию, куда ранее был приглашен на семинар о К.С. Станисловском, учеником которого он был. Там он получает нансеновский паспорт беженца. Уже в июле Александр Галич начинает регулярные выступления на радио «Свобода».
Но мы ставили своей задачей понять, что именно в его жизни привело его к превращению из «сытого» в изгоя? Вот, скажем, Владимир Высоцкий написал песни «Штрафные батальоны», «Банька по-белому», «Был побег на рывок», которые до перестройки вряд ли могли быть опубликованы, но эти песни знала вся страна, и была встреча с конкретным человеком – Вадимом Тумановым, беседы с которым и привели к появлению данной тематики в творчестве поэта. Любой по-настоящему творческий человек - писатель, поэт, сценарист, ученый приведёт вам десятки случаев из своей жизни, когда его творение было отвергнуто цензорами, редакторами и прочими чиновниками. Это нормально, к этому можно привыкнуть.
Первый такой сбой в жизни Галича произошел с его пьесой «Матросская тишина», котрую худсовет Ленкома принял к постановке в мае 1957 года. После прогона спектакля в студии МХАТ он был запрещён. Так написано во многих книгах о Галиче, но там почему-то забывают пояснить, хотя бы формально, почему он был запрещён. Вернулся Галич к этому спектаклю через 10 лет, во многом переделав, сократив его, но результат был прежним. Как указано в Википедии: «Уже отрепетированную пьесу запретили к показу, заявив автору, что он искажённо представляет роль евреев в Великой Отечественной войне». Этот эпизод Галич потом описал в повести «Генеральная репетиция» так: «Потом по вполне естественным причинам я её отложил в сторону, стал –без особых, между прочим, угрызений совести – сочинять водевили и романтическую муру вроде “Вас вызывает Таймыр” и “Походного марша”». Поскольку автор деликатно умалчивает о «естественных причинах», нам не остается ничего иного, как предположить, что причины эти носили сугубо коньюктурный характер, а «мурой» называет произведения соцреализма Галича не малограмотный злопыхатель, а сам автор. Вот здесь в его искренность поверить легко. Пьеса будет поставлена О.Табаковым только в 1988 году. Именно после запрета спектакля в творчестве Галича появляются по-настоящему остросоциальные песни, хотя эстетика ранних песен «Леночка» и «Разговор с истопником» уже резко контрастировала с официальной.
Вот ведь как бывает, человека считают «страдальцем за народ», а он просто был глубоко уязвлён и обижен лично какими-то конкретными чиновниками, хранителями чистоты режима. Об этом же пишет Ю.Нагибин в очерке «О Галиче – что вспомнилось»: «Народа он не знал и не любил, борцом не был по своей слабой, изнеженной в пороках натуре, его вынесло наверх неутолённое тщеславие. Если бы ему повезло с театром, если бы его пьески шли, он плевал бы с высокой горы на всякие свободолюбивые затеи. Но ему сделали высокую судьбу. Он запел от тщеславной обиды, а выпелся в мировые менестрели. А ведь песни его примечательны лишь интонацией и остроумием: музыкально они – ноль, исполнение однообразное и крайне бедное. А вот поди ж ты... И всё же смелость была и упорство было – характер! – а ведь человек больной, надорванный пьянством, наркотиками, страшной Анькой. Он молодец, вышел на большую сцену и сыграл, не оробел». Мнение Нагибина, видимо, самое критическое из всех, процитированных мною. Некоторые детали (скажем, упоминание о наркотиках и страшной Аньке) я более нигде не встречал, и потому далеко не во всём поддерживаю это мнение. Тем не менее, я на стал из длинной цитаты выбрасывать ничего, поскольку это могло бы исказить тот смысл, который автор вложил в этот текст.
Как и многие люди, Галич был весьма противоречив. С одной стороны, он поёт: «А бойтесь единственно только того, кто скажет “Я знаю, как надо”», но тут же он  декларирует яростно: «Я не выбран. Но я – судья». Быков замечает: «Получается так. И это весьма характерно для того же иудейского дискурса: несогласие с любыми чужими вертикалями – ради укрепления своей, невидимой, тайной, но оттого не менее прочной. И немудрено, что в конце концов эта иудейская идентификация восторжествовала – Галич, принявший крещение, Галич, принадлежавший к русской культуре, в конце концов нашел единственную опору в еврействе... он не желал ни снисходить, ни прощать». И далее: «Галич (в особенности поздний, разделавшийся со своим собственным прошлым) окончательно перестал ощущать свою общность с тем самым народом, среди которого так долго жил и от имени которого так долго клялся. Он от этой общности отпал; и это, в отличие от его подневольного отъезда, больше похожего на высылку, было его сознательным выбором».
О театральности облика Галича Быков замечает: «Аристократизм чуждается барственности: он не нуждается в доказательствах и демонстративности. Самое удивительное, что эту второсортность собственного (довольно скромного, впрочем) барства Галич чувствовал и сам – вообще хорошо всё это про себя понимал. Отсюда его устная новелла про Вертинского: 1958 год, Галич в ресторане гостиницы «Европейская» видит Вертинского. Желая пофорсить перед прославленным шансонье, заказывает самое лучшее. Официант подобострастно уставляет стол всякой роскошью. Напротив Вертинский скромно заказывает стакан чаю с лимоном. Официант подмигивает Галичу и шепчет: «Из настоящих». В общем, он понимал, кто – барин». «Окуджава в этом отношении неизмеримо аристократичнее Галича, поскольку говорит народным языком без всяких усилий, ему необязательны фразы вроде: “У мадамы его – месяца”», - замечает А. Солженицын.
«Галич жил в эпоху расцвета бардовской песни. Вряд ли когда-нибудь повторится такое созвездие имён как Высоцкий, Окуджава, Городницкий, Берковский, Визбор, Ким, Кукин, Клячкин. Каждый из них вошёл в историю русской культуры. И тем не менее... Галич даже среди них стоит особняком». – говорит Владимир Островский в статье «Мой Бог, сотворенный из слова». Да, он всегда играл соло. Соло перетянутой струны, готовой оборваться в любую минуту.
«Каждый выбирает для себя...», - сказано в эпиграфе стихами Юрия Левитанского. Александр Галич сделал свой выбор и не дрогнул до самого конца. Юрий Визбор, Булат Окуджава, Владимир Высоцкий – каждый из этих великих бардов пошел своим собственным, наиболее близким им путём. За это мы их и ценим.

Валентин Иванов 29 апреля 2013 г.