Я завтра лечу в Ленинград...

Здорово.

*
В полумраке и дрожанье свечей было красиво, сказочно, необычно. Ещё какая-то сила за всем этим чувствовалась, мощная, страшная, но притягивающая и умеющая быть уютной. Теперь ничего этого не надо, а как свечные огоньки пляшут, я бы посмотрела. Священник бы вышел в удивительной ризе, золотой или серебряной, смутно его было б видно в клубах ладана, которым здорово дышать, в полумраке начала службы. Читал бы речитативом, низким голосом, кадил бы ритмично, лично ко мне бы в своём чтении не обращался. А я искала бы в речитативе без выражения те отрывки, которые именно сегодня мне отзываются.

А то, ещё философия Льюиса. Всё, что делается в христианстве, в конечном итоге делается для счастья каждого христианина, для полной, насыщенной, лёгкой потому что радостной жизни. Но чтобы возможно было в жизни настоящее счастье, надо добиться того, чтобы можно было ощущать себя в полный рост, никаких таких мелких мыслишек не иметь, ни себя уродом не чувствовать исковерканным, и мир видеть настоящий, а не изуродованный твоим кривым восприятием. Такие победившие в очередном этапе духовной войны христиане в чём-то похожи на эльфов Толкиена. И вот, как-то надо встать в полный рост, а потом начнётся нормальная светская жизнь, вроде как на радостных советских картинах изображают - промытые дождями и поливалками улицы, люди в ярком, там и здесь акценты на весёлом красном цвете, возможность дальнейших духовных приобретений, искренняя доброжелательность друг к другу, ещё и поддерживаемая и аполненная ощущением недавней Победы в Войне. Выход и из религиозного маразма тоже, как прежде из всех остальных маразмов. У Юлии - кажется, Вознесенской, или Колчак - притчи, о том, что бывает в будущей жизни, они ходили по рукам, когда я была воцерковлённой православной. В этих притчах написано, что в Царствии Небесном нет храмов. Храмы и религиозные практики нужны нам, как костыли увечным. В Царствие попадают вернувшие себе вменяемость люди, которым костыли больше не нужны. Там куча всего красивого, радостный труд, рыбки разноцветные в речках, куча разнообразных плодов на деревьях. Когда ЛГ попала туда, у неё глаза нездоровым огнём загорелись, она стала делать попытки заготовлять эти плоды на случай тотального дефицита, её с большим трудом оттащили.

Эта ЛГ не смогла удержаться в Царствии и провалилась в ад, в самый последний его круг, именуемый "отчаяньем". И потом поэтапно, с каждым кругом всё выше, из ада обратно выбиралась. Самым высоким кругом ада, граничащим в Царствием, оказался православный монастырь. Там было чисто, одежда, еда жильё давались вполне посильным трудом, дисциплина там была и, вероятно, ощущение общности с остальными подчиняющимися распорядку: в такое-то время службы, каждый день, всем обязательно присутствовать, и даже немного хочется присутствовать, потому что, вот, в несусветную рань, все, значит, поднимаются голодные от постов беспрерывных и оттого ещё боле решительные, и слаженным значит обществом двигают в стороны храма, жесты одни и те же, крестятся, кланяются, что-то в этом есть суровое незыблемое эпическое /в эпосе все жесты происходят медленней и осмысленней/. Достаивают, значит, все эти службы до конца, не переговариваются, вникают, хотя вникнуть не могут, пытаются получить какую-то духовную пользу, которой не могут получить, но каким-то таким образом ценна сама попытка. В этом монастыре, самом высоком круге ада, отсутствует главное: радость от непосредственного общения с Богом /никто не знает, что такое Бог, но "общение с Богом" - это такое состояние, похожее на любовь: ты полностью радостно даришь себя тому, с кем общаешься, и он тебе себя дарит, и один он понимает твою настоящую внутреннюю суть, а не твою социальную роль/.

Агата Кристи Ак   24.08.2013 20:25   •   Заявить о нарушении