Книги, которые я хотел бы написать...

  Моя «Хапательная материя» на Стихире не всеми была понята правильно.
  Я говорил именно об ожоговых вещах. Не о тех, что стали частью меня (таких много), а вещах-первотолчках, искрах, молниях. Которые: – «Тебя, как первую любовь…».
  Например, у Блока это стихотворение «О весна, без конца и без краю!», у Прасолова – «Листа несорванного дрожь», у Платонова – «Чевенгур» (именно он по-настоящему открыл для меня писателя и сделал одним из любимых), у Голдинга – «Повелитель мух» (хотя сейчас мне нравится больше его «Шпиль»…).
  В таких случаях я часто помню дату «разряда». Помню место. Обстоятельства. А вот, скажем, когда я прочел другие, теперь не менее любимые вещи Платонова (рассказ «Возвращение», допустим), я могу определить приблизительно. Иногда помогают, правда, дневниковые записи.
  Недавно на одном из уроков, болтая с ребятами, задумался: а какие вещи я бы хотел сам написать? Это прочитанные тобой книги, которые выдают тебя с ушами… в лучших, конечно, твоих мечтаниях, надеждах, помыслах. Книги, которые выражают попросту тебя, твоё мироощущение (в идеальном векторе твоих поисков, в поисках внешней и внутренней гармонии).
  Я бы никогда, скажем, не хотел бы написать книгу Набокова «Дар», несмотря на то, что в последнее время не раз к ней обращался, выписал из неё немало цитат, работал с ней с карандашом. Не мой мир! Не моё желаемое мироустройство. Не моё отношение к людям… И так далее.
  Где те книги, что отвечают идеальному миру в нас? Я смело говорю «идеальному», потому что идеальное – такая же равноправная составляющая нас, как и прагматизм, "жестокий" реализм, даже цинизм.
  Стремление к идеальному уравновешивает плохое и хорошее в нас самих и в нас окружающем мире.
  Когда я огорчаюсь своими детьми-учениками, то чаще всего это связано как раз с отсутствием в них такого необходимого их возрасту идеализма и романтизма…
  Представьте, что мир литературы, его настроенческий, философский фон, определяли бы книги подобные роману Миллера «Тропик Рака»? Вряд ли вам будет уютно в соседстве только с такими книгами. Поэтому душа требует «Кола Брюньон» Роллана, лирики Хименеса, романов Грина, приключенческих книг Жюля Верна… Банальная вещь, в общем-то.
  Но есть люди, которые живут, которые выбирают один полюс: неисправимые идеалисты и беспросветные пессимисты.
  И, когда я задал себе такой вопрос, оказалось, что у меня таких книг всего несколько, верней три (причем, третью я «надумал» попозже): – это «Лето Господне» Ивана Шмелёва, «Вино из одуванчиков» Рэя Брэдбери и «Мещерская сторона» Константина Паустовского. Вот и всё. Если избежать того, что мы называем требовательностью к сказанному тобой, то я бы добавил в этот ряд «Последний поклон» Виктора Астафьева», «Детство Никиты» Алексея Толстого, «Лето, прощай» того же Рэя и еще несколько вещей.
  Можно сказать, что эти книжки – когда бы к ним ни обращался – всегда неизменно глубоко волнуют меня, раздражают, побуждают писать.
  Потому я и назвал их.
  Если же говорить о стихотворениях, то их гораздо больше. Гораздо.
  Наверное, потому… что писать их не умею.
  А те три книги, пожалуй, можно сказать с уверенностью, выстраивают мой «идеальный мир», по которому я хотел бы жить, жить с другими людьми. И строить такой же мир, или близкий ему, на бумаге.
  Так примерно.
  А какие книги хотели бы написать вы?