Часть I Испытание любви нанотехнологией Непрщенный

  Часть первая. Испытание любви нанотехнологией. (повесть "Непрощенный")   

         Париж мок в вечерних сумерках под затяжным летним дождем, сырость вымороченного, всё более холодеющего  воздуха проникала сквозь неплотно прикрытую дверь балкона в слегка обшарпанный номер. Однако именно благодаря серовато размытым полутонам синие птицы на дешевых бумажных обоях уже не казались потрепанно-потасканными временем и постояльцами. Телевизор у стенки бубунил семь часов кряду: только начинало моросить – вечер ещё  казалось можно разбавить прогулкой по ближайшему кварталу, и он решил начать с подходящего вестерна.

          Клин Иствуд пару часов без перерыва пытался заработать в «Непрощенном»  тысячу баксов из кармана проституток Вайоминга   на троих. Потом эта затянувшаяся сага с изрезанным лицом проститутки всё ж таки сменилась новостным каналом. Пальцы долго перебирали два десятка с хвостиком заставок, пока глаз не споткнулся о доклад какого-то официального лица, рапортовавшего о бравой работе местных лягавых по предотвращению заказного убийства грузинского криминалитета со странным именем Ладо, в чём-то созвучным по названию местному шоу Лидо.

         Зое в начале их знакомства, помнится, затянула его на Елисейские покушать под грудастых девиц в кокошниках. Ужин тогда обошелся чуть больше доли Иствуда, которую тот мог заработать за голову  изуродовавшего проститутку ковбоя. Проститутки, соблюдавшие братство по ремеслу, казались на сегодня нонсенсом. Вот разве что бывшая русская мафия, как сбиваясь с текста  репортажа, корреспондент именовала грузинских гангстеров, запрудивших, по словам участвовавших в программе французов, их прекрасные тихие уютные гнездышки. Гнездышки, смешавшись в сознании, выглядели украшенными разноцветными петушиными перьями участниц балета Лидо.

        Под монотонные перипетии дела по спасению одной  верхушки  грузинского криминала от конкурентов со стороны  другой верхушки грузинов  и зачпоковший по оконному отливу частый дождь веки стали смыкаться, проваливая память в какие-то мало относящиеся к происходящему образы и внутренние комментарии. Подсознание почему-то сконцентрировалось на Фердинанде Великолепном. Где он слышал это имя, оставалось за коркой серого вещества, которое надо думать транслировало совершенно другой новостной канал. Это случалось столь часто, что он уже давно понял – собственно как такового его нет. Есть тонкая плева, чем-то похожая на плеву девственниц, разделяющая пространство снаружи и изнутри. Пока она держится в целостном виде – ты человек. Но стоит прорвать этот кожаный раздел – и всё. Агония разума  и развал психики. Додумать мысль о границе миров как обычно не удалось. Словно подхлёстнутое его внутренним Я, внешнее информационное поле завело разговор за Фердинанда. Невольно подключившись к потоку слов того самого полицейского,  которого неожиданно, видимо даже для него самого, пробило на глобальность происходящего в замочаленной арабами Франции, он осознал: убитого в марте в Ницце грузинского вора отчего-то здесь воспринимают как эрц-герцога Фердинанд в начале первой мировой войны. Чем там насолил французским властям герцог не уточнялось, но само сопоставление какого-то горца-выскочки с высшим светом подыхающей под чужими Европы показалось весьма забавным.

       Мужчина встал и вышел под козырек на балкон. Изморось отлетая от перил и стенок тут же покрыла лицо и руки. Но умученное суточным  кувырканьем в шерстяных одеялах  видавшего виды номера тело не съежилось от прохлады посеребрившей неоновым отсветом воды. Правда, и глубокий вдох, такой чтобы достало до самого солнечного сплетения, не получился. Последнее время какая-то резкая, неоткуда возникающая боль сковывала возможность хватить полные легкие воздуха. Он словно подавился и машинально прислонился к стене – не хватало вывалиться за ажурную стальную решетку перил – прямо на  мчащиеся в радужных  брызгах  сверкающие машины. Париж, как водится, не приглушил из-за не погоды свой ритм ни на минуту.  Монотонный дождевой занавес расписывался  иллюминацией могущего себе позволить быть манящим города. Глаз, наэлектризованный воображением, неожиданно среди хаоса загорающихся и тухнущих надписей зацепился за бегающие буквы: Фердинанд. Третий за сегодня символ был изумрудного цвета. Невольно, начав присматриваться к окружающему пространству из символов и знаков, взгляд стал вести поиск второго знакового для постояльца слова – Эсмиральда. Но нет – такой надписи не удалось распознать в висящей над столицей мгле.

         Он был мало суеверен, но обычно это имя приносило удачу, и хотя дел в ближайшем будущем не планировалось собственно ни каких – удача никогда не бывает лишней. Эсмиральда ассоциировалась с Зое. А та девушка, как никакая другая, приносила ему   фарт. Фарт исчез вместе с ней за коваными воротами какого-то местного замка, переоборудовано под психиатрическую клинику. Когда у него не стало денег – платить за невинные мужские радости, его девушку отключили от сервера, поддерживающего функциональную жизнедеятельность. Зое так и не поняла – что собственно говоря произошло. Но может быть неведение лучшее из возможного – меньшее из зол. Вначале, расстроенный произошедшим, он хотел вернуть всё  назад. Чувство вины не давало покоя, – хотя кто знает о его вине?  Фортуна даже будто бы улыбнулась на первых порах. Врачи ему пообещали оказать содействие – только требовались опять же деньги. Можно подумать, будь у него требуемая сумма, Зое они бы довели до клинического срыва. Он попробовал еще раз найти компромисс с хозяевами – но тема в их понимании была закрыта. Единственное, что могло помочь – взаимовыгодный обмен. Требовалось предоставить три чистых экземпляра, желательно из итальянок, но могли подойти и югославки. Теперь, когда условие было выполнено – оказалось слишком поздно. Зое пошла гулять «по рукам»,  ни о каком восстановлении речи уже не могло идти. Это насмерть перепуганное, мало сообразующееся с реальностью существо было глубоко погружено в потусторонний беспредел. Лучше бы они её повесили на Гревской площади, о которой когда-то рассказывала далекая от реалий сегодняшнего мира ветреная француженка.

         Это только ради неё он пошел в Нотр-дам: где-то есть их французский бог, может быть, ему захочется решить этот вопрос по-человечески. Но, видимо, бога озадачивали дела местных Фердинандов больше чем местных Эсмиральд – последнее посещение Зое ничего не дало. Чем они только обрабатывают эти доставшиеся даром экземпляры? Однако предъявить претензий было некому. Когда начался Гаагский трибунал, он абсолютно далекий от всех этих Карл дель Понте, неожиданно для себя решил, что разверни они компанию «милосердия» - Зое смогут вернуть к жизни, как ни как она свидетель. А уж довести дело до конца – он не робкого десятка. Откуда взялась уверенность, теперь не вспомнить, но тогда, выудив в интернете её охоту:  «Я и военные преступники», он несколько раз прочитал всё – чтобы запомнить. Я и моя борьба. Майн кампф наоборот.

         Однако Франция, как и все, больше озабоченная спасением грузинских воротил, чем тех, кем они воротят – осталась глухой к понтийской истории Косова. А, следовательно, и его Зое. Надо полагать, девственную плёву её сознания уже не сшить самому искусному хирургу. Холод ночного Парижа, в конце концов, пробрался в самую душу – захотелось под клетчатое овечье одеяло – и забыть всё и всех.

       Лягавые кончили свой спектакль, шла погода в стране  и мире на завтра 21 июля 2011 года. Бессмысленно уставившись в экран, он так и не уловил, что ожидается в Париже и других столицах содружества. Провалившись в пакибытие, он видел ту же Югославию, которою описывала Карла. Сквозь химерное марево где-то гремела гроза и частая дробь отбивала такт какого-то из представлений Лидо. Во всем этом хаосе сугубой константой бала только Эсмеральда, что-то нашёптывающая по поводу проданной невесты.

(продолжение следует)