поэт и нация

     если ты решился сделаться поэтом, если ты уже сделался им, что-то пишешь, что-то печатаешь, но не зарабатываешь этим ни гроша, ни сантима, ни шиллинга, ни копейки, то тебе может прийти в голову обратиться в нации, воззвать к высоким особам или к менее высоким, но более многочисленным, в сборе средств для поэта немногие высокие значат столько же, сколько и невысокие, если их множество, последние даже могут значить больше, словом, ты пишешь воззвание и публикуешь его, распространяешь, ждешь, надеешься, разве не должна нация поддерживать своих поэтов, ты так влюблен в поэзию, что эта мысль кажется тебе очевидной, истина, заключенная в этой мысли, в утвердительном ответе на вопрос, который ты задаешь, конечно, лишь риторически, убеждаясь, что нация считает иначе, основы твоего мировоззрения поколеблены, жизнь в руинах, но ты по-прежнему любишь поэзию, ты готов нищенствовать, голодать, болеть, умереть ради поэзии, ради попыток написать совершенный катрен, строчку, найти совершенное слово, не догадываясь об этом, ты ищешь такое слово, которое бы стало делом, Великим Деянием, все другие слова для тебя – лишь тени этого Слова, отчаявшись в поисках, ты пытаешься заменить Великое Слово пустой страницей, но эта уловка никуда не ведет, нет, пустая страница – вроде белой стены, а ты ищешь зеленую дверь, за которой – цветы, фонтаны и женщина в белом, у тебя лихорадка, ты не выходишь из дому, не встаешь с постели, лежишь, укрытый одеялами, старым пальто, тебя трясет, нет дров, чтобы согреться, нет еды, чтобы наесться, ничего нет, кроме клочков бумаги, которыми не согреешься и не наешься, хотя, говорят, голодающие едят все, включая шнурки от ботинок и голенища сапог, тебя никто не навещает, лифт не работает, лестница прогнила, углы затянуты паутиной, но ты еще что-то бормочешь в надежде выговорить Великое Слово и умираешь с этим Словом на губах, которые слишком слабы, чтобы раздвинуться и выпустить его в мир, поздно, тебя найдет какой-нибудь бомж или сосед снизу, к тому времени от тебя останутся только кости, сухие и тонкие, и Слово покинет плоть так и не выговоренным, не произнесенным, улетит в какие-то горние сферы, спрячется за облаками, за белой стеной облаков, твои останки выбросят на свалку, чтобы не тратиться на похороны, а клочки бумаги пойдут на растопку, все это случится году так в девятнадцатом, где-то в России, а тебе в то время еще не исполнится и двадцати пяти.