***

 В тиши и полумраке древнего погоста,
 На камне отдыхая, я сидел.
 В закате горы, будто бы из воска,
 Неспешно плавились, Казбек главой белел.
 Надгробий надписи, что были различимы
 Едва, старался я прочесть.
 И в алой дымке херувимы
 Несли в чертог благую весть
 Пророку, балуясь как дети.
 Цветов невзрачных, горных плену
 Надолго взор мой покорился.
 Там плющ, взобравшийся на стену,
 С плющом соседством тяготился.
 Там мак, как угли пепелища,
 Над мятою невинной адом тлел.
 Там, пожилой лопух, собрат кладбища,
 Меж тьмы сырой блаженно млел.
 И сотни, тысячи букашек
 Летели на мимозу с кашки.
 И опускал цветок свой нежный,
 Зовя Морфея, ирис безмятежный.
 И в чистоте и помыслов, и уст,
 Обрёл я слух и слышал хруст -
 Как гусеница жрёт с упорством
 Лопух огромный, перезревший.
 И слышал, как червь копал
 Свой лаз, среди костей истлевших.
 Как наливались соком лозы,
 Как с шумом быстрые стрекозы
 Над головою пронеслись.
 Как птицы радовали высь
 Шелестом перьев, звоном крыл...
 И там невольно я открыл,
 О чём же сплетничает мошка,
 С таким переполнимым возмущеньем,
 О пестик злой ударив ножку,
 С такой же как она, безмозглицей лихой.
 И знаешь - жалуется, внял я с удивленьем:
 Тварь златокрылая, на фоне благолепий,
 Пищит о том, как трудно быть одной
 На стыке двух тысячелетий.
 (1997г.)