Муза хоммуза

 или

 Руны Алтая

    "Это тоже образ мирозданья,
    Организм, сплетённый из лучей,
    Битвы неоконченной пыланье,
    Полыханье поднятых мечей."

        "Последняя любовь", Николай Заболоцкий.

   1.Кандык

    Под кедрами теряются следы
    под елями , на склоне, у воды
    лиловые звездчатки кандыка,
    как будто к нам проросшие века
    дремучие, медвежьи, заповедные
    певучими легендами небедные.

    Быть может, то какой-нибудь даос,
    нежнейшими чернилами занёс
    в буддийский свиток эту чудо-песню,
    и только одному ему известно-
    басё ему напела его Муза
    когда пчела гудит крылом хоммуза.

    Поляны горной тот узор ковровый
    куртинами калужниц раскадрован,
    лиловее он  елёй вдалеке
    и быстрых отсветов в извилистой реке.
    Его из войлока валяла Коог-ай,*
    наверно, здесь и есть буддистский рай?

    *Май - коог-ай, песь-ай. Кандычный месяц, роют клубни кандыка.

    2.Водопад Корбу

    Прижму ко лбу хрусталь текучий Корбу, заброшу за спину свою пустую торбу.
    Блеснёт в  ручье  витом упругий  хариус. То камешки ль на дне, глаза ли карие?
    Сюда ещё вернусь, конечно, верится. Где в край скалы вцепился кустик вереска,
    присяду, чтоб тобой налюбоваться бездонно –синее моё, голубоватое,

    брильянтами сверкающее, как в колье, раз триста преломлённое, как в зеркале.
    Вода гранёная, как бы карбункул - в горле, и в каждой капельке, как в объективе-горы.
    Я пью. И я напиться не могу. Хочу остаться валуном на берегу,
    чтоб обрасти здесь мхом, листом  бадана, чтобы с природой  слиться первозданной.

    Вот этих  жемчугов летучих градины, как будто бы упругий выброс рыбины.
    Мы среди башен каменного града. Неужто ты и этому не рада?
    Вода стоит перекидным мостом. И дело, видимо, уже совсем не в том,
    что по нему – наивным я    идальго, а в том, что веткой ивы манишь в даль.

    Хрусталь воды удержит вес коня, так прочен он средь солнечного дня.
    Въезжаем мы с тобой под своды замковые. Гудит орган. Да. Вот оно-то самое.
    И струи встроенные трубами в алтарь поют нам фугу, как бывало встарь.
    Шлейф водный  стелется фатой невесты.  Венчание. И свято это место.
      
    Сквозь линзы брызг  нечайные, обманные, ты кажешься мне рыжею шаманкою,
    шампанской пеною из горлышка ручья, вся голая - и стать твоя русалочья
    к тому располагает, чтобы скорее стать  гибкой и увёртливой форелью…
    Вслед за тобой нырну на глубину, чтоб плыть с тобою рядом дальше. Ну?
    


    3.Остров любви

    Не пора ли нам к маральникам,
    что на Острове  любви,
    эти ели  аморальны,
    склон  лозой ручья обвит.

    Лепестками рододендрона
    губы девы  улыбаются
    ты улыбки эти где брала,
    может там, где сны сбываются?

    Там где в бубны –колотушками.
    Где  рога в цветах – ветвистые.
    Где за елями –кедрушками
    манит  дед – шаман  монистами.

    На его дохе мохнатой вы
    оберегами- гремушками
    ведьмами промеж сохатыми
    с друганами да подружками.

    Эти камни – виноградины,
    словно грозди соком полные
    за труды мои награда мне,
    что я песни пел до полночи.

    Здесь старатель золотишко мыл,
    было дело то по молодости,
    самородочки в  ладошках мял,
    словно рыжие я волосы.

    Мне не нужно самородочков,
    лучше я закину удочку,
    я тебя поймаю , родненькая,
    на крючок. И сядем в лодочку.

    Будешь бить хвостом русалочьим,
    в дыроватый жёлтый бубен 
    с моей статью юной стало чо
    то известно только Будде.

    Пахнет пестик рододендрона,
    по ветру летит пыльца,
    где пчела ты этот мёд брала?
    Пью его  с твово лица.


    4.Эрлик

    Я лик Эрлика разглядел на дне,
    где залегли, как топляки, таймени.
    Приветливо он улыбнулся мне,
    но был суров и страшен тем не менее.

    В улыбке той оскал скалы блеснул,
    и первозданной белизны вершины
    в озерной глади обратили в нуль
    шум города и гул твоей машины.

    Я плыл  мальком в бездонности небес,
    я в глубине парил огромной птицей. 
    И перьями был отражённый лес,
    и чешуёй –под ветерком водица.
   
    И постигая, сколь велик Эрлик,
    паря, я падал в пропасть его пасти,
    и таяли дымы домов   вдали
    и отступали от меня напасти.
    
    О, как же притягательна была
    его  великодушная улыбка!
    Но нависала грозная скала,
    но это равновесье было зыбко.

    Из глубины, разинув пасть, таймень
    готов был заглотить меня и небо
    с  твоей машиной, грязью деревень
    на склонах. Я нырнул за ней бы,

    той рыбиной в разломе том планеты
    печально притаившейся, как «Шаттл»,
    но падая в ту бездну шансов нет
    назад вернуться.  Мир вот этот шаткий

    так крепко держит нас в своей горсти,-
    что догрести  крылом прогнившей лодки
    надежды нет. И сколько не грусти,
    исчезнешь ты в той ненасытной глотке.

    Спасибо всё же богу глубины,
    за то, что разрешает наглядеться
    на этот мир святой голубизны,
    в котором можем мы ещё надеяться.
    

    5.Алтын-кёль*

    Смотрю Телецкое как будто телевизор,
    в формате, разумеется,  3Д.
    Мне солнце на просмотр выдаст визу
    с пометкою: повсюду и везде.

    По голышам  вода зыбучей сеткой,
    на валунах задиры перекатов,
    кедр тянется к ручью дремучей веткой
    чтобы на струнах струй сыграть стокатто.

    Оркестр тайги. Готическим собором
     вонзают пихты в склень макушки-шпили.
    Бор невесомый тянет мессу хором
    над водопадом в брызгах   водной пыли.

    На гору восхождение, как будто
    в другую вдруг тональность перескок,
    тропа уходит вверх, о весе брутто
    забыв.  И ты принцессою  Укок
      
    платок плато к причёске примеряя,
    паришь над дальней горною грядой,
    как будто бы у врат земного рая,
    над  чёрною зеркальною водой.

    Я в глубине увидел самородок,
    заброшенный туда невесть когда,
    и волосы твои –и гребни лодок,
    расчёсывают их. Течёт вода

    расплавом золота струясь в волнах, доколь,
    идёт долиной девица-ведунья,
    чтобы у ног плескалось Алтын-кёль,
    и расцветали склонами медунки.

      
    *Алтын кёль-Золотое озеро

   6. Дракон

    Драконье озеро. Изгнивший остов лодки,
    как будто бы скелет ихтиозавра.
    Под перепончатым моим крылом палатки
    мне нечего планировать назавтра.

    Остановилось время. Я лечу,
    планируя. Да, я в когтях дракона.
    Подобен этот  сон параличу.
    Мерцает небо, как в углу икона.

    Моя молитва жаркая, слаба,
    и не слышна сквозь хриплое дыханье,
    слышнее даже, как растёт колба,*
    на склонах, словно мантра    богдыхана. 

    Парит над миром каменный дракон,
    Бьёт конь о склон неистовым копытом,
    Пока еще не прерван этот сон.
    Ещё кумыса чаша недопита.

    Тону  среди глубоководных звёзд,
    которые мерцают, словно рыбины,
     куда ж ты конь –дракон меня завёз,
    в какие –растакие глуби – хлябины?

    Очнусь. Я под крылом своей палатки.
    И глазом мерклым уголья костра.
    Скала, как бы драконьей кожи складки.
    Ещё пока так долго до утра.

    •Колба или черемша – таёжный чеснок.

    7. Руны Алтая

    На камне замшелом неясные руны,
    как будто от сабель кочевников раны.
    Лишайники клочьями шерсти архара,
    видна в монолите свирепая харя.

    И тут же улыбка и чарка меж пальцами,
    ждёт война в светёлке девица за пяльцами.
    Ушёл воевать он далёкие страны,-
    проступят на камне узорные руны,

    вдали колыхается лес или войско,
    и падают капли горячего воска,
    чтоб стать на дне плошки конём или всадником.
    И что тут подумать? Мерешится всякое.
      



  Фото Лоры Симанович