Бабье лето. Стихотворение в прозе

         Проснулся я сегодня от ослепительного солнечного света в комнате. Солнце за окном было таким ярким, что даже небольшие щели между неплотно закрытыми шторами, словно огромные витражи пропускали через себя мегаватты солнечного света. В комнате было очень светло и первоначальное моё желание попытаться снова уснуть в одно мгновение куда-то улетучилось. А ведь я и не спал совсем – уснул только недавно – перед самым уже рассветом. Так поздно ложиться спать мне доводиться последние полгода, а может быть, и того больше. Точно – больше. И как стало уже привычным, и даже необходимым, всегда перед сном я выхожу на лужайку расположенную в центре моего небольшого, но уютного сада, чтобы вглядеться в Небо, вслушаться в него, поговорить с ним. А с ним ли?.. Впрочем, не имеет значения, с кем именно я разговариваю, и кто меня в такие моменты слышит.
         Смотреть в Небо и разговаривать с небом, с самого раннего детства для меня всегда было, и остаётся по сей день, важной и необъяснимой потребностью – душевной потребностью.  И вовсе не имеет значения, когда этот разговор происходит: ночью ли, в безоблачно-солнечный, в серо-дождливый или в ветрено-морозно-снежный день. Важно то, что я хоть с кем-то, да разговариваю. Нынче порой бывает так, что за весь день только небо и является моим единственным собеседником. А оно со мной собеседует, разговаривает. Это происходит так: я запрокидываю голову и смотрю вверх… Нет, я не сосредотачиваюсь на какой-то одной части Неба, а стараюсь охватить его сразу всё целиком, при этом вращая головой во все стороны! Я смотрю в небо и начинаю говорить, и почти всегда шёпотом, едва слышно. И не играет никакой роли, с какой громкостью я это делаю, - могу вообще не говорить, а только думать, потому что знаю – меня всё равно услышат.

        - Здравствуй, Небо…

        Всегда после того, как я здороваюсь с ним, возникает пауза. Иногда эта пауза длится всего несколько мгновений, а иногда я жду ответа и дольше: порой так бывает, что небо не сразу мне отвечает. Но никогда не было такого, чтобы оно мне не ответило. Никогда! А пауза возникает, я думаю, по очень простой причине: небо или что там есть, оно же такое большое, такое огромное, пока оно сообразит, кто и откуда к нему обращается, я ведь, наверняка, не один такой разговаривающий с ним!..
        И вот уже мои губы начинают двигаться, и я понимаю, что это небо мне отвечает!
        - Привет! Я заждалось уже тебя... Можешь не рассказывать, как прошёл твой день, ведь я всё знаю про тебя. Я всё про тебя знаю…
        - Здравствуй, здравствуй, небо. Ты сегодня бесподобно!.. Давно я не видел таких ярких звёзд на тебе. Наверное, так бывает только в эту демисезонную сентябрьскую пору Бабьего лета.
        - А ты снова пришёл меня благодарить за то, чего у тебя уже нет и за то, что у тебя ещё будет?
        - Небо, ты всё знаешь обо мне. Только поблагодарить я тебя хочу, не за то, чего у меня уже нет, а за то, что у меня есть и никуда, никуда не девалось – за любовь, данную мне однажды. Ты забыло, что само же мне и дало?   
        - Нет, отчего же, я не забыло. Я спросило так, для проверки, а вдруг ты сам забыл!
        - Смеёшься, да?!.. Я благодарю тебя, Небо… Я благодарю тебя за Любовь данную мне… А знаешь, Небо, она назвала меня глупым… и другими обидными словами.
        - Я знаю.
        - Почему она так сказала? Я что же, на самом деле такой?
        - Не расстраивайся, ты не такой, ты не глупый, нет…
        - Но ты что-то ещё знаешь, почему ты мне не скажешь?
        - Да, я знаю, я всё знаю. Но всему своё время. Всему своё время…

       Так было этой ночью, ближе к рассвету, перед тем, как я улёгся спать. А сейчас я лежал и жмурился от ярко-белого слепящего солнечного вихря врывающегося через щели неплотно занавешенных штор…
       «Сегодня обязательно найду время для того, чтобы позагорать!» - подумал я и улыбнулся, на первый взгляд, нелепому и легкомысленному, спонтанно возникшему желанию, будто бы мне нечем было заняться.
        - Обязательно… обязательно сегодня позагораю! – произнёс я громко и вслух и, наверное, для пущей убедительности собственных слов, хлопнул в ладоши. Сбросив с себя одеяло, я соскочил с кровати.
        На улице буйствовало настоящее Бабье лето: погоже и тепло! На небе – не единого облачка! В саду порхают разноцветные бабочки, а в траве весело стрекочут кузнечики. На деревьях, с ветки на ветку, посвистывая, прыгают синички, а в гуще куста жасмина шумным гвалтом балаболят воробьи! Лето!.. Впрямь, как летом! Растения стоят кругом ещё зелёные и сочные! И только валяющиеся на земле, упавшие переспелые красные, с белым восковым налётом, яблоки, да слегка побагровевшие листья на груше, напоминают о том, что это уже середина сентября, и о том, что уже наступила Осень.

        Всю прошедшую зиму, да и весну, я был одержим глупейшим желанием позагорать в летние месяцы. И не только для того, чтобы добиться красивого коричного цвета кожи, сколь просто бездельно поваляться под солнышком, греясь и наслаждаясь его лучами. Но это лето выдалось таким жарким, а солнце таким беспощадно жгучим, что об этом желании мне ни разу не вспоминалось. А вот сейчас вдруг захотелось!
       Найдя в чулане древнюю, как сам мир, допотопную, но ещё вполне пригодную, раскладушку, я вынес её в сад на мою любимую лужайку и, разложив алюминиево-трубчатую конструкцию,  улёгся, растянувшись на её прохладном брезентовом покрытии.
     …Я лежал, вытянув ноги и руки и, расслабленно, с закрытыми глазами, наслаждался горячим, но не жгучим, нежным солнечным душем! Всё-таки, как здорово, что я наконец-то, смог осуществить своё давнее желание! И вот что странно: я вдруг поймал себя на мысли, что ни о чём и ни о ком сейчас не думаю, даже о той, о ком до этого момента думал постоянно и не переставая – о Тебе…

        Полежав ещё какое-то время, я почувствовал, как мои веки стали тяжелеть, сознание начало затуманиваться и, неожиданно для себя, я уснул… Мне никогда не удавалась засыпать вне специально отведённого для этого места – вне спальни! А тут вдруг – раз! – и уснул! Да ещё на спине! Да ещё… улыбаясь! Я это точно помнил, что, улыбаясь, потому что до того как Морфей завладел мною, я улыбался от приятных ощущений солнечных ласк! Но перед тем как погрузиться в сон, мне почему-то вдруг вспомнились слова написанные, накануне, Тебе: «…а у нас каштаны, вновь, зацвели будто весной! …и любовь также может пробудиться снова…». Я уснул…

        - …Олечка, нагрей мне постельку, пока я буду чистить зубы, - сказала ты, стоя перед зеркалом в ванной комнате, вынимая из глаз контактные линзы.
        Я стоял за твоей спиной держал тебя за плечи, губами касался твоих волос и, выглядывая из-за твоей головы, смотрел на нас в отражении зеркала. Волосы твои были распущены и расчёсаны, и они лёгким нежным шёлком ниспадали на плечи и падали ещё ниже, покрывая собой половину обнажённой твоей спины…
       Когда мы с тобой только познакомились, ты стала называть меня Олечкой, и мне это сразу почему-то очень понравилось. Наверное, потому, что так, как ты произносила это не мужское имя, эти буквы, то, с какой нежностью и с лёгким придыханием, во мне, как будто начинали звенеть волшебные струны, и я только от этого уже ощущал моменты счастья. И только мы с тобой знали, почему я Олечка! Только мы. Мы, да ещё… Небо.
        Я бережно отодвинул рукой твои волосы и поцеловал тебя в шею, а потом в плечо, и увидел, как мелкими пупырышками покрылась твоя кожа…
        - Ну, иди же…. Олечка… милый… иди… - прошептала ты, запрокидывая голову. - Иди, нагрей мне постельку…
        Я залез под одеяло и стал ждать тебя. Постель и в самом деле была холодной и слегка влажной. За окном завывала январская студёная метель, и порывы ветра со снежной крошкой, зачарованно шуршали по стеклу, будто тихо-тихо нашёптывали некую великую зимнюю тайну. Я ждал тебя… Я ждал тебя всю жизнь. И вот мы наконец вместе – ты рядом со мной, и я невыразимо… невыразимо счастлив. Счастлив, пожалуй, впервые в жизни.
       Я услышал, как ты вышла из ванной комнаты, услышал твои мягкие шаги и, наконец, в дверном проёме увидел тебя. Ты была в моём свитер, а волосы заплела в косичку; шла - улыбалась, слегка наклонив голову. Не более трёх минут минуло с того момента, как я оставил тебя в ванной комнате, а уже безумно соскучился… Присев на краешек кровати, быстро сняв свитер, ты шмыгнула под одеяло на место, которое я только что специально для тебя согревал. Укрывшись с головой, мы обнялись и, прижавшись друг к другу, стали целоваться... Мы с тобой уже седьмой день и седьмую ночь вместе, а всё никак не можем нацеловаться… Все эти семь дней и семь ночей мы только и занимались с тобой тем, что целовались, целовались и... целовались. Не знаю, сколько ещё потребовалось бы времени, чтобы можно было ощутить хоть какую-нибудь степень насыщения этого желания – целовать тебя. Мне кажется... впрочем, я в этом уверен, что вовсе и нет и быть не может, такой степени насыщения. Обнимаясь и целуясь с тобой, ощущая всю полноту счастья и нежности, невозможно представить себе, что этим можно пресытиться. Это ощущение полного единения и жизни настолько гармонично и волнительно, что в такие моменты уже перестаёшь понимать, где находишься, то ли ещё здесь, на Земле, то ли в раю – на Небе…
        - Погрей мне ножки, Олечка…
        …И я грел твои озябшие ножки своим теплом, обжигаясь этим телесным холодом, тут же воспламеняясь желанием согревать тебя всегда, всегда… согревать теплом своего тела, теплом своего сердца и души. А потом я целовал твои ножки… целовал твои маленькие чувственные пальчики, вздрагивающие от прикосновения моих губ. Целовал твои нежные, мягкие розовые пяточки. Целовал тебя всю, всю и… не мог нацеловаться.

     …Я проснулся, открыл глаза, и почувствовал, как дрожит всё моё тело. Дрожит, то ли от ощущения сна, то ли от холода. Место, где стояла раскладушка, уже давным-давно было в тени от растущих в саду высоченных ёлок, да и на улице уже стали опускаться вечерние прохладные сумерки. Солнце, своими тонкими, но острыми лучиками сквозь еловые ветви лишь слегка пронзало уже холодный и зябкий осенний воздух.
        «Так это мне всё приснилось?.. Сколько же я спал?» - удивившись, подумал я.
        Я снова закрыл глаза, почувствовал, как сильным лихорадочным ознобом стало бить всё моё тело. С силой и напряжением я скрестил на груди руки, чтобы хоть на чуть-чуть подавить это не очень-то приятное состояние. Затем я резко поднялся с раскладушки и увидел, как с моей груди слетел жёлтый листочек, который, пока я спал, упал на меня. Наклонившись, я поднял его. По форме он напоминал сердечко, а вот с какого дерева он упал, было непонятно, в моём саду деревья с такими листочками точно не растут.    
      «Странно… - подумал я, - и откуда тебя занесло сюда… вроде и ветра не было».
      Положив листочек в карман шорт, сложив раскладушку и поставив её обратно в чулан, я зашёл в дом, включил свет в прихожей и, проходя мимо зеркала, обратил внимания, что цвет моей кожи явно стал темнее. И тут, совсем неожиданно, я заметил странное светлое пятнышко на левой половине моей груди. Подойдя ближе к зеркалу, присмотревшись, я понял, что это не просто белое пятнышко, а чёткий отпечаток того самого листочка в виде сердечка… 

      …И всё-таки мне удалось позагорать в этом году, пусть хоть и Бабьим, но всё-таки Летом.

*рисунок автора