Канун весны

Истории рассказывала – долго,
и долго согревала чей-то лоб:

в канун весны, под звон колоколов,
запомнилось, как обняла – ребёнка,
которого не знала – и поныне
едва ли вспомню выраженье глаз,
и выстраданный, путаный рассказ…

Но всё храню.
Чужая боль – не схлынет.

В моих руках останется не знамя:
кого вести, в какой последний бой? –
есть правило: останешься собой –
сумеешь подчинить любви – страданье.
(Хотя теперь, должно быть – обесславив
свой гордый путь и горькую стезю,
я поднимаю голову свою
и у людей прошу жестокой правды).

Но всё не обо мне – всё лишь о них:
смотрите, как идут – склонившись – люди:
могу ли я судить их?
что ж – осудим,
но ночью в грудь ворвётся грозный стих,
отравит солью принятых решений –
и отразит безрадостное жженье,
и на листах запечатлит мой крик.

Я говорю – и вижу, как судьбе
угодно рассказать мне о печали –
благословлю отравленное жало
и горький хлеб, размоченный в вине…

Теперь могу забыть и дом, и знак –
всё вышло прочь, всё растворилось в свете:

заполнен зал, распроданы билеты:
мы начинаем,

поднимая флаг.