И костелов старых свечи. Здравствуй, Польша!

Любовь Сушко


Светлой памяти моего любимого ветерана
 Ковальчука Константина Николаевич.
Впервые 9 мая его не будет с нами…

Десантники уходят в небеса,
Их маршалы сегодня  провожают.
Но пусть еще побудут полчаса
За праздничным столом и пусть подарят

Нам эту силу духа в дивный час,
Когда опять отметим все Победу,
Десантники останутся средь нас.
На этот раз мы провожаем деда.

То снег, то солнце дарит нам весна,
И все расстаться силы не хватает,
И там ему приснится вдруг война,
В тылу врага товарищ умирает.

Мы слышим их рассказы в этот час,
И мертвые с живыми остаются.
А он все время с нами и за нас,
Сражается, и в праздничном салюте

Есть торжество печали и мираж,
Мы с ним с войны все время возвращались,
И Карлов мост не взорван, на шантаж
Фашистов снова смело отвечают.

И Будапешт опять замрет в цвету,
Дед старый замок снова вспоминает,
И девушку далекую, и ту,
веселую, она не оставляет.

И снова эта дивная весна,
46 –ой , бескрайняя Россия,
И ты домой вернулся, старшина.
И встретили на станции родные.

Все были живы в дивный этот час,
Да и потом в 9 день все время,
Как ходики торжественно стучат.
Смотрю в глаза и верю, и не верю.

Вот и теперь опять пришла весна,
Но без тебя, как больно и как странно.
То снег, то солнце, празднует страна
Твою Победу, молча ветераны

Пьют за ушедших, и в салюте вновь
Их души отразятся в этот вечер.
Для тех, кто выжил, отступает ночь.
Мы расстаемся, но до новой встречи.

Но пусть еще побудут полчаса,
Пока салют торжественный сияет,
Десантники уходят в небеса,
Их маршалы навечно провожают.

СОН  О ПОЛОНЕЗЕ. Здравствуй,  Польша!

Здравствуй, Польша! Сколько лет я мечтал об этой встрече...
И небес неяркий свет, и костелов старых свечи
 будят память крови древней, и всплывают лица,
речи, жесты, платья, кружева манишек...
А.Дольский

 В последние дни Дедушка молчал.
Он тихо читал молитвы, но только на польском. Как странно было их слышать, какой силой и теплом от них веяло тогда.
Говорят, что в такой глубокой старости, когда тебе  почти 90,  люди впадают в детство.

Для него это произошло странным образом – он вспомнил польский, на котором говорили в огромном семействе с дня его рождения – ни слова по-русски – русский он стал учить позднее лет в шесть, когда погиб его отец. Молодой и такой красивый, что любая из женщин теряла голову, совершала самые дерзкие и порой страшные поступки.

Около его гроба шестилетний мальчик слышал слова  своей тетушки Ажбеты:
- Приворот был слишком сильным, я не смогла отвести беду, но остался твой сын, он будет  жить долго за вас двоих. Я смогу сохранить его, ты не бойся.
Половины из сказанного не понял тогда  Дедушка, но слова эти запомнил, как и молитвы на польском, которые они всю ночь читала над телом покойника.
Ночь, смерть, молитвы. Луна и звезды на бескрайнем небе.
Так в первый раз он заглянул в лицо смерти. Отцу еще не исполнилось тридцати. Кто бы мог подумать, как много  ему придется хоронить тех, кому будет еще меньше лет, чем его навсегда молодому отцу.
Наверное, так бывает, первая смерть притягивает иные, потом умирают те, кто моложе первого покойника. И хорошо, если ему 90, а если только тридцать.

Мать порой поглядывала угрюмо на старшего сына – на руках у нее оставались еще две дочери, он  слишком напоминал ей любимого, но не любящего мужа, бросившего ее  в такой час  этом жутком мире. Ее бальные платья с длинными шлейфами приходилось перешивать на одежду для детей, сундук быстро опустел. Ничего не осталось от прошлой жизни, только горькие воспоминания.
А вот тетушка души в нем не чаяла. Он был единственным мальчиком в роду.

Она презрительно усмехнулась, когда родился  его брат от пьяницы -комиссара, за которого неосмотрительно вышла замуж мать. Тогда от нее отвернулись родственники, но его холили и любили еще сильнее.
- Ты- единственный, -повторяла она.

Отец снился часто. Но все время в мундире царского офицера, который исчез бесследно в то время, как почти все фотографии, кроме тех, которые хранила тетушка Ажбета, хотя это было опасно для жизни. Но она одна ничего не боялась, и потом отдала их ему перед смертью, когда уже нечего было бояться. Они были удивительно похожи – одно лицо, выправка, характер, чувство собственного достоинства, сила и воля. Все это исчезло в 20 веке, стало большой редкостью.

- Николай не простит мне того, что ты не получил никакого образования, - сокрушалась она.
  Мать только угрюмо смотрела на нее, словно та  говорили о чем-то запредельном. Они стали совершенно чужими людьми.
Но он был не таким как все, породу не скроешь даже под формой солдата Красной Армии. Когда старшина взглянул в его темные глаза и усмехнулся Дед  понял, что он чужой среди чужих.
И хорошо, что отправили его в десантные войска. Это был 1940 год, тогда в первый раз он и взглянул на Москву. Впереди оставался год для того, чтобы научиться воевать, и очень скоро пришлось  укрывать столицу  маскировочными сетками, пытаясь сохранить  те памятники, по которым в первую очередь и начнут стрелять фашисты, рвавшиеся к столице. Они валились от усталости, но работы своей не бросали.
Война для него в Москве и началась.
И опять же он начал со спасения своей  столицы, и закончит разминированным Карловым мостом в Праге, какое странное совпадение. Они сохранят и старинные замки Будапешта, немного позднее, наведут там порядок.


№№№№№№№№

Дед  с гордостью говорил, что за все это время он ни разу не снимал с груди золотой крестик, который надела ему перед ухом в армию тетушка Ажбета.
Даже в госпитале при тяжелом ранении, даже в суматохе и ужасах тех боев он оставался с ним и стал оберегом на все времена.
Он коснулся негнущимися пальцами того креста. Именно того, с которым уходил на войну.
- Он не мог потеряться, он остался со мной, единственная вещь, которой я  дорожил.
А потом первые страшные ранения и смерти юных и неумелых, тех, кто шли добровольцами и умирали сразу, в первые дни и первые минуты под Москвой. Они на самом деле были моложе отца. И часто их вовсе не хоронили, даже  этих последних почестей не могли им оказать.
Единственный сын польского пана не мог умереть, погибнуть в те дни. Над ним была завеса заклятия самой мощной колдуньи в роду.
Во времена, когда ни в какого бога и дьявола не верили, он был неуязвим  и не где-нибудь, а в десантных войсках. Разве это не чудо?
Он помнил первые прыжки в глубокий тыл, как только  наши воины и генералы немного опомнились.
Ему снились именно эти минуты, прыжки с парашютом и столкновения с немцами, лицом к лицу.
Он не рассказывал, что там происходило, он только повторял, что выжил тогда, оставляя  пленных  и убитых немцев.
Его потрясло стихотворение об итальянце, убитом  на русской земле, он перечитывал его снова и снова, воспринимая как личное.
Нет, тебя привезли в эшелоне.
Для захвата далеких колоний,
Чтобы крест из ларца из фамильного
 Вырастал до размеров могильного.
Никогда ты здесь не жил и не был,
Но разбросано в снежных полях

 Итальянское синее небо,
Застекленное в мертвых глаза.
М.Светлов

 Когда  его родственник, полковник в отставке, рассказывал, как испытывали «Катюш», и он сокрушался тогда, что, вероятно, многих немцев убили, хотя трудно сказать, как это было, Дед  молчал. Он мог бы много сказать, о том, как это было, но никогда не говорил, потому что страшно стало потом, когда все закончилось, а в те дни они ничего не боялись., думали только о победе.
И только один сон на войне он никак не мог забыть. В землянке, когда он заснул как убитый от усталости около поля, где лежали мертвые русские и немецкие парни, он увидел то самое поле. По нему   шли два человека в длинных шинелях, в форме, которую он так любил в детстве, и она бесследно исчезла – в форме царских офицеров – эти были его отец и дед. Они шли к нему и никак не могли дойти.
Утром его ранило в плечо, очень сильно, железный осколок так и остался там до конца дней, и два шрама красовались на   загорелой коже, когда он ходил летом без рубахи.
Но это было единственное ранение за все время войны от первого до ее последнего дня.
Среди всех бесчисленных всех  он вспоминал всегда Маршала  поляка.  Это был единственный генерал, а потом маршал, к которому он относился с благоговением.
Они встретились в середине войны, и он перестал себя чувствовать чужим среди чужих.
Образование, воспитание, обаяние этого человека воодушевляло и вдохновляло. Он потом, читая мемуары о своем маршале, все время спрашивал себя и других, как он мог уцелеть и до войны и на войне, которая никого не щадила.
Может быть, у него была своя прекрасная ведьма и свой оберег. Они должны были  последние пару лет воевать рядом, все время встречаться, говорить на польском.  Как это странно, но в минуты, когда смерть все время рядом ведь вспоминается только самое дорогое из того, что есть у человека. Для Деда это был его древний род, его отец и дед, и далекая Варшава, до которой ему еще предстояла дойти. Но он теперь уже знал, что обязательно когда-нибудь дойдет до  Варшавы, до Праги, и до Будапешта.
Здравствуй, Польша. Сколько лет
 мне звучали вдохновенно
 и Мицкевича сонет, и гармонии Шопена.
Помнишь тот "Аи" пьянящий, цвета лодзинских закатов,
что налил в бокал богемский Александр рукою узкой?
И слова одни и те же повторяли брат за братом,
Александр сказал на польском, а Адам молчал по-русски.
 (Я и сам не знаю, чей я - люблинский ли, курский...
Раб царя я или рыцарь Речи Посполитой) -
пишет между строк и слез Ивану смелый Курбский.
Этими ли плачами все земли польские политы?
 (А.Дольский)

Эти строки появились  значительно позднее, но в те годы и маршал и молодой десантник чувствовали все точно так же, потому что мало, что меняется в душах людей, а зов крови всегда остается неизменен.
№№№№№№№№№

 №№№№№№№
Приходится слышать не редко
 Теперь, как всегда:
- А ты бы пошел с ним в разведку,
Нет или да?

Батальонная разведка, сколько  легенд о них ходило. Сколько книг написано, фильмов снято. Но в реальности, если отбросить всю романтику, придуманные писателями ходы, все было и проще и страшнее, чем пишут в книгах.
Важны все  рода войск, кто же спорит, но разведчики всегда были элитой и смертниками одновременно. От того удачно или неудачно они выполнили задание слишком многое зависело для остальных воинов, для исхода сражения в целом.
Их могли убить  еще  в небе,  когда сбрасывали на чужую территорию, их могли убить на родной земле, захваченной немцами столько раз.
Знаменитое: - Ты бы пошел с ним в разведку, - для Дедушки не было  громкими словами или метафорой. Это было реальностью, буднями. Парни, с которыми отправлялись на задания должны были оставаться сильными и несокрушимыми, чтобы вернуться и остаться в живых.
Он не мог вспомнить, сбился со счета – сколько раз ходил в разведку, как пришлось нести назад раненного товарища. Бросить  его, он конечно, не мог, никогда бы не сделал этого, но  приходилось все время  рисковать собой. А товарищ умер, когда добрались до своих
 Впрочем,  он думал сначала  о других, а потом о себе, потому в разведку с ним всегда ходили  его товарищи с огромным удовольствием.
Но только он один так и остался неуязвим, заговор Ажбеты сделал его неуязвимым, и наверное, удача, которая там от него не отворачивалась.
№№№№№№№№

Победу он встретил в Праге, древний град и Карлов мост, который немцы так и не смогли взорвать, потому что десантники успели вовремя его разминировать.
Карлов мост и старинные замки ему снились всю оставшуюся жизнь. Ничего более красивого, старинного, родного, и освобожденного невероятной ценой жизни тысяч  его ровесников, погибавших в последние дни войны и когда война уже закончилась – ничего более дорого не было в его жизни.
Но самое главное – он дотянулся до своего мира, он видел его, он еще год жил в Будапеште, молодой, сильный, красивый настолько, что  венгерские девушки теряли  головы. И он помнил их по именам, повторял эти имена, чужие и далекие, и они становились ближе. Могли ли они не любить русских десантников – победителей?
Когда еще у нас было такое поколение, сыновья офицеров царской армии, уцелевшие в Великой Отечественной – сколько их оставалось по всех стране – победителей, вернувшихся с войны.
Как их любили там, куда они возвращались. Как любили их потом все, кому они подарили жизнь.
Для кого-то из них, жизнь оказалась долгой и яркой, но заклятие и десантная закалка  не могли ее сделать другой.
Странно даже представить, но 63 раза он отметил этот день победы 9 мая, вырастил сына, построил дом, работал кузнецом в горячем цеху, и снова во сне видел войну, великолепного маршала и старинные замки Будапешта и Праги.
Песню Александра Дольского он запомнил с первого раза, словно сам уже когда-то написал ее. Когда я услышала в первый раз от него:

Я к земле и горькой и прекрасной припадаю,
и целую кровь парней и краковских, и вятских,
и молю судьбу - быть может, нам подарит -
не копать земли, не прятать в ней сердец солдатских

 То была потрясена до глубины души. Это настолько было органично, что никакая другая песня, ну кроме «Темной ночи» и «Катюши» , больше так не владели его душой. Но для этого надо было  оставаться поляком, чувствовать зов родной крови.

Я не знаю, что вспоминал перед смертью его любимый маршал, с которым у них были даже имена одинаковые, но в последний год Он вспомнил давно забытые польские молитвы. Мы знали этот язык, но как странно было от него это слышать, и в этих родных словах звучали и  стихи Адама Мицкевича, и мелодии Шопена.

Какой удивительной все-таки оказалась судьба сына офицера царской армии, сколько раз она его берегла и от чужих, и от своих пуль, от нелепостей и ужасов  гражданской войны и от дикой жестокости Великой Отечественной.
Когда ему исполнилось 80 и были многолюдные, шумные торжества, он снова говорил об отце, не дожившем и до 30 лет.  Вместе  им оказалось 110 лет, в среднем - 55, но одному 30, а второму 80.
Но и в это время он так любил жизнь, людей, солнце, лес и тот мир, который они нам подарили, и какую цену за него заплатили, могли знать только  ветераны и Победители на той войне: маршал и старшина, в жилах которых текла древняя польская кровь.

День победы в 2008 году оказался последним для старого десантника.
Их души уходят в небеса, в этом нет никаких сомнений.
А нам остается завоеванная ими победа.
Это особенно важно помнить 22 июня в первый день войны, когда о ней даже и не мечтали еще, а все были раздавлены самым страшным известием.
Но мы сегодня знаем, что они подарят нам победу.