Под одним дождем

Последняя неделя пронеслась без обыденной четкости лиц и событий.
Он жил, как мчался на велосипеде к любимой – сквозь слепящее солнце и весенние брызги.
Нечеткость, смутность восприятий только подталкивала его радость и усиливала волнение.
Ясность и трезвость, воспринимая сами вещи, проникая в их суть, не приносят их в жертву нашему чувству, но, подчиняя это чувство себе, сдерживают, ограничивают и просветляют его. Так сдерживает и просветляет реку мороз, пряча ее от солнца и неба. И  река, как женщина в больничной палате, анализирует в зимней тишине находки и потери стремительной, прошлой весны.  И так же, как река весной, наше чувство, наше желание жизни, усиленное любовью, исчерпывает зимнюю ясность и определенность и вырывается из берегов, обретая  весеннюю стремительность и смутность, широкие весенние горизонты.
В эти дни, как в лодке без весел, его уносила река – любовь? жизнь? – и кружила в водоворотах, и бросала на льдины, и заливала грязной водой. И, барахтаясь, хватаясь за хрупкие ветки надежд, уходя под воду и снова вылетая на поверхность, он жил в полную силу и всерьез.
Предвкушение не успевало отравить событие. Оно мгновенно вырастало перед ним, захватывая и полностью подчиняя.
Маятник этой недели бросал его то в голубое небо радости, то на черную землю страдания. Жизнь так захватила его, так близко притянула его к себе, так глубоко заглянула в него женскими глазами, что ничего, кроме своего отражения в них, - непривычного, смущающего, - он не видел.
В эти мгновенья, когда он еще вздрагивал от рыданий, сухих, бесслезных, пришло к нему ощущение счастья, покоя, тишины, ощущение неисчерпаемых возможностей бытия.
Жизнь…
Он вдруг ощутил ее, как сквозь тонкую ткань, тело девушки, прижавшейся к нему, мокнущей с ним под одним дождем и без устали, снова и снова, находящей своим горячим ртом его распухшие губы…


Тишина, Минск, Мастацкая лiтаратура, 1979