Уильям это выбросит из книжки

Клонится столетие к закату. Город опьянен жарой и летом. Лепестки июня облетают, нежно перешептываясь с ветром. Солнце затопило переулки, свет потоком хлынул в казематы. Луч вскрывает ребра, как шкатулку, оставляя рану без заплаты.
Будь ты проклят, город обреченный, что так долго солнце красил алым! Есть Содом, Гоморра - и Верона. Три кита. Три ада. Три начала. Кровь кипит. Дышать труднее. Больно - болью боли сердце отвечало... Грешник, я шепчу себе невольно: "Дочка, почему ты не сказала?"

Горю тесно в узкой галерее с потолком готическим высоким. Если б мысли рвались выше, в небо, а преданья - в прошлое, к истокам... Разрубить бы эти путы так же, как рубили сыновья друг друга - знали же, что Небо нас накажет, выпустив из замкнутого круга, выбросив за двери Мирозданья, наделив на миг Господним взглядом на природу мира. Осознанье всех своих грехов - смешная плата, но смешна до слез - и город плачет, лицемерья сбросив покрывало. Знаешь, дочка, слово много значит... Знала! Почему же не сказала?

Яростно, как волк, попавший в сети - или там увидевший волчицу? - отрицаю смерть твою! На свете не могло подобного случиться, чтобы дети погибали раньше - от своей руки по отчей воле... Дочка, я люблю тебя, ты знаешь, но у нас же здесь Средневековье... Здесь все просто: быт и материнство, новые солдаты в вечной бойне... Ты когда успела научиться жить заветом Господа - любовью?...

Дочка, я виновен. Я не каюсь - небеса к Вероне нынче глухи, да и сил не хватит, опасаюсь - вот, смотри, дрожат устало руки... Что я вру? Какая здесь усталость? Разве что крестить твою могилу - вот и все, что мне теперь осталось.
Боже, как же ты меня просила... Как ты мне лгала, чертовка, дура, нехристь, окаянная блудница, дочь моя! Прости. Летят аллюром мысли. Размышления убийцы. Я тебя люблю, дитя, ребенок, сдернувший завесу наважденья. Город был жесток и прям с пеленок, а в тебе явилось Возрожденье. Что там эти нищие поэты, чувство продающие за сольдо, авторы напыщенных памфлетов, короли с разбойничьим эскортом в мире, где всосали с молоком дети яд вражды и прегрешений? Разве можно возрождать клинком, если созидает всепрощенье? Что там живописец, купола расписавший краше Песни Песней? Быть Творцом несложно в Небесах - ты попробуй на Земле воскресни и душой, и телом - как Христос. Полюби. Прости - а ты простила?
Боже, дочка, сколько было слез...почему ты мне не объяснила? Почему скрывала от меня? Если было Господу угодно вас соединить - пусть будет так! Мне ли против слов идти Господних?...

Глупое дитя Средневековья...память - образ твой окаменелый... Я тринадцать лет прожил спокойно, думал, ты росла - а ты взрослела...
Вижу вновь - улыбка на губах, нежная и светлая...погасла. Я ведь знаю, как силен был страх - боль и ужас невозможно в красках передать, и слова не найти.... Дочь моя, отважная глупышка...

Боль и пустота в конце пути - Уильям это выбросит из книжки.

Бордо, 18.07.2012