Эссенция ситца...

Из ничего, из пустяков и дрожи,
зеркальной лжи и луж, где корчат рожи
лишённые всех прав и даже кожи,
из ложи, из жаровни на песке,
течёт ручей, на все ручьи похожий,
в нём отражён колеблемый прохожий,
эмблемой дня избравший нож, меж ложек
лежащий на незыблемой доске.

Тогда в тоске, обвалян сухарями,
субъект строфы беседует с царями,
живущими в обратной панораме
и раме, оградившей лесть холста,
окуривает серными парами
угрюмость лиц в битком набитом храме,
не посвящённом пряничному Раме,
как длящие вещественность места.

От кастаньет до стука жест ладони,
кто бондарю напомнит о Прудоне,
тот станет нищим и в пустом бидоне
отправится исследовать Азов,
вступает хор, блажит о тухлом Доне,
частит солист, в придонном слое тонет
последний олух, спившийся в притоне,
на вечный сдуру отозвавшись зов.

О, мазлтов и финики с мацою,
любая шельма подражает Цою,
финикияне лезут с хитрецою
за пазуху, впадая в рукава,
из мглы желёз сочатся эндорфины,
запотевают плечи и графины,
краснеют все, лишь выцветшие финны
отстаивают сфинксовы права.

Терьяк в металле тёмном пузырится,
на пальцах парки цепенеет спица,
кому не спится, остаётся спиться,
чудесный мир, прозрачный водоём,
к звезде зеваки поднимают лица,
успевшие на солнце накалиться,
возможность в щель бесследно провалиться
мы на ладони нищим подаём.

Когда жуём, не внемлем, не глаголим,
но обобщённой пищей глотку холим,
над глиняной тарелкой грубый Голем
из влажной глины важным едоком,
а, отобедав, супницу расколем,
пошлём осколки в дар воскресной школе
и полетим стремглав над диким полем
оседланным оседлым седоком.


Soundtrack: J. Brahms, Hungarian Dances No.5 in G minor - Allegro.