Сон-трава. Легенда

Не привык к отказам княжич. А сейчас добыча вдруг
Как синица ускользнула из холёных, белых  рук.
Честь свою сберечь решила. Хоть холопка, а горда!
Высока, стройна, красива, волоока, молода.
Вышла к княжичу в палаты, чтоб принять его кафтан –
Тут её он и приметил – медь волос да гибкий стан.
Речь струится плавно, гладко, словно вешняя капель.
Ухватил за длИнну кОсу – постели мне в ночь постель!
Да постелишь не в хоромах, на шелках и жемчугах,
А в подклети, там где тихо, на густых ржаных стогах.
Обмотал косою руку, притянул, сдавил в тисках.
Словно птаха встрепенулась молодица…вся в слезах
Просит: сжалься надо мною, добрый, щедрый господин!
Никому я не взбивала до сих пор ещё перин.
Я для суженого верно сторожу девичью честь..
Отпусти меня, холопку, здесь другие девки есть.
Сжал тугие груди княжич: Мне, небось, не привыкать
Поперёд  других счастливцев гордость девичью срывать!
Тут молодка извернулась, птицей вырвалась из рук,
Озирается тоскливо – нет помощников вокруг.
Все как блохи разбежались по щелям, да по углам.
Пусть умру, но на потеху я невинность не отдам!
Словно пламя резануло по глазам и тут же прочь,
Вон из терема сбежала, вьюге в пасть, холопья дочь…

Эй, коней седлайте, живо! Что за дурья бабья блажь!
На дворе февраль лютует, душу богу вмиг отдашь
Средь густого, злого леса… средь белеющих болот.
Потеряется,  дороги в тёплый терем не найдёт!

А голубка убегала… тонкий, белый сарафан…
Обессилела, замёрзла… Пожалел её буран:
Свежим снегом, словно в шубу  тело девичье одел.
И, укрыв густым  сугробом, колыбельные запел.

Воротился в терем княжич. Зол, как волк, глаза горят.
Загубил не зА что девку – он и сам тому не рад.
Распалился от погони,  да кафтан и распахнул.
И февральской стылой  вьюги грудью полною вдохнул…

Средь лесов глухих, бескрайних не найдёшь тропы вовек.
Под холодною периной обратилось сердце в снег…
Спит красавица-голубка беспробудным, снежным сном.
А душа к теплу стремится, тлеет тусклым огоньком.

И в апреле, только солнце растопило снег едва,
На проталинах глубоких появилась сон – трава.
Не утратила невинность блеска яркого очей,
Ловит венчик синий-синий ласку солнечных лучей.
Мягок лист на ощупь нежный, как прекрасная коса,
Соком горечи наполнен, смотрит прямо в небеса…
Сонной силой, крепкой волей он исполнен, чтобы жить.
Даже горечью и болью иногда дано лечить…

И цветок пушистый, яркий,
                сорвала рука знахарки…

Держит путь знахарка в терем. Там, средь сбившихся перин,
Уж которую неделю княжич, хворью одержим,
Стонет, мечется и рвётся, и огнём, как жар, горит…
И с февральской лютой ночи ни минуты он не спит..
Говорят, в него вселился вместе с ветром лютый бес.
Принесла ему знахарка, как прощенье от небес
Фиолетовый и скромный нежный венчик сон-травы…
И отвар, лечебный выпив, он уснул… и с головы
Вмиг сошли былые краски. Через десять долгих лун
Он проснулся. Хоть здоровый, но совсем седой, как лунь.

Выжгла горечь злого сердца горечь доброй сон-травы.
Правит мудро нынче княжич… не поднимет головы
Перед теми, кто обижен. Понял он: была права
Та невинная голубка, та святая сон-трава….

*******************

Редактировано:

Не привык к отказам княжич. А сейчас добыча вдруг
Как синица ускользнула из холёных, белых рук.
Честь свою сберечь решила. Хоть холопка, а горда!
Высока, стройна, красива, волоока, молода.
Вышла к княжичу в палаты, чтоб принять его кафтан –
Тут её он и приметил – медь волос да гибкий стан.
Речь струится плавно, гладко, словно вешняя капель.
Ухватил за длИнну кОсу – постели мне в ночь постель!
Да постелешь не в хоромах, на шелках и жемчугах,
А в подклети, там где тихо, на густых ржаных стогах.
Обмотал косою руку, притянул, сдавил в тисках.
Словно птаха встрепенулась молодИца… вся в слезах
Просит: сжалься надо мною, добрый, щедрый господин!
Никому я не взбивала до сих пор ещё перин!
Я для суженого верно сторожу девичью честь..
Отпусти меня, холопку, здесь другие девки есть.

Сжал тугие груди княжич: Мне, небось, не привыкать
Поперёд других счастливцев гордость девичью срывать!

Тут молодка извернулась, птицей вырвалась из рук,
Озирается тоскливо – нет помощников вокруг.
Все как блохи разбежались по щелям, да по углам.
Пусть умру, но на потеху я невинность не отдам!
Словно пламя резануло по глазам, и тут же прочь,
Вон из терема сбежала, вьюге в пасть, холопья дочь…

Эй, коней седлайте, живо! Что за дурья бабья блажь!
На дворе февраль лютует, душу богу вмиг отдашь
Средь густого, злого леса… средь белеющих болот.
Заплутает, взад дороги в тёплый терем не найдёт!

А голубка убегала… тонкий, белый сарафан…
Обессилела, устала… Пожалел её буран:
Свежим снегом, словно в шубу, тело девичье одел.
И, укрыв густым сугробом, колыбельные запел.

Воротился в терем княжич. Зол, как волк, глаза горят.
Загубил не зА что девку – он и сам тому не рад.
Распалился от погони, да кафтан и распахнул,
Злой февральской колкой вьюги грудью полною вдохнул...
*****
Средь лесов глухих, бескрайних не найдёшь тропы вовек.
Под холодною периной обратилось сердце в снег…
Спит красавица-голубка беспробудным, снежным сном.
А душа к теплу стремится, тлеет тусклым огоньком.

И в апреле, только солнце растопило снег едва,
На проталинах глубоких появилась сон – трава.
Не утратила невинность блеска яркого очей,
Ловит венчик тёмно - синий ласку солнечных лучей.
Мягок лист, на ощупь нежен, как прекрасная коса,
Соком горечи наполнен, смотрит прямо в небеса…
Сонной силой, крепкой волей он исполнен, чтобы жить.
Даже горечью и болью иногда дано лечить…

И цветок пушистый, яркий,
сорвала рука знахарки…

Держит путь знахарка в терем. Там, средь сбившихся перин,
Уж которую неделю княжич, хворью одержим,
Стонет, мечется и рвётся, и огнём, как жар, горит…
С той февральской лютой ночи ни минуты он не спит.
Говорят, в него вселился вместе с ветром лютый бес...

Принесла ему знахарка, как прощенье от небес
Фиолетовый и скромный, нежный венчик сон-травы…
И отвар лечебный выпив, он уснул… и с головы
Вмиг сошли былые краски. Через шесть болезных лун
Он проснулся. .. Хоть здоровый, но совсем седой, как лунь.

Горьким соком сострадания запоздало жжёт слеза...
Правит мудро нынче княжич... помнит синие глаза...
Долу очи опуская, над собою суд вершит...
То раскаяние, спасая, сон-травой в душе горчит....