Странное. Маяковскому. Ему, о нем и от него

Он умел сказать так, что больше добавить нечего,
Будто бы все слова сам с легкостью выдумал
И теперь у всех и у каждого отбирает дар речи.
Будто бы без него не будет ни вдоха ни выдоха...
Дышать? А что нам дыхание?

И любить он умел. Как любят только герои
Плохих дилетантских книг, ставших потом бестселлером.
На таких ведь обычно шипит, извиваясь, море,
И гонит, и гонит, и гонит  к северу.
Холодный? А что мы не знаем о холоде?

Да что там! И сейчас, наверное, любит
В своей маленькой душной комнате
(может быть, метр на метр).
Ну, разве она похожа на смерть?
Те самые холодные губы
прислонены к портрету,
А он на глаза еще больше надвинет фетр.
Не видеть, не видеть, не видеть - не знать!
Да только у сердца свое есть мнение.
Вы разрешите ли мне прокричать
на всю улицу и даже на всё поколение?

Жизнь неумело урок преподносит,
да только ей лень подбирать выражения.
На нас не равняются, хвори нас косят:
Вирусы скуки, тлен воображения.
Великий уходит! - сказать бы да вовремя,
Но склонны прохожие быть случайными
и не замечать, как короткими кольями
проткнуло (и выстрелило) отчаянье.
Сбежались сюда побыстрее б зеваки -
Простите, не смею искать метафоры.
И, видно, что в этих надгробных знаках
Утонет полмира как в масле камфоры.

Что чаши весов, что концы коромысла -
При перегрузе - да черт с ними! - сломятся.
Вот, вроде, сказал что-то Умно, со смыслом, -
И все подцепили. А про что же там молвится?
В каждой, как мясо из тушки осмаленной,
Выдранной кем-то на длань цитате,
Сам автор, наверное, пожелал бы,
Чтоб красным по белому выжгли "хватит!".

Все знают, читали взахлеб, учили,
Да только никто не расскажет, о чем это.
В незамысловатой карандашной точилке
Он идей видел больше, чем кораблей порт.

И осудить все стремятся искренне:
Мол, рифма не та, да больно он странен.
Да этот поэт вас изранит письмами
до смерти сильнее, чем роз шипами!
И все до единого склонят голову,
Чтоб души его выловить ледяной ручей.
И никто ведь не скажет, что с ним было плохо,
Знают, верно, все, а он один ничей.
Может, жизнь не стоила и его сетчатки,
И он пришел - красивым, молодым - для ясности,
Что таких как он до раструб перчаток
Предают, придают и привносят гласности?
А он желает (и правильно!) лучшего, большего:
Хотя бы "любеночка" - ну, чтоб оттаяло,
Чтобы не мучили призраки прошлого
и настоящего. Их ведь немало!
Чтоб не мерещились черные локоны,
Чтоб не хотелось топтать все лилии.
Небо его из имени соткано
одного единственного как взятье Бастилии.
Опять за углом цветы ненавистные,
а позади журчит смех чертей.
И почему ж такие вы разные,
а все равно не лучше людей?

Наговорить бы на целый том,
Но самое сложное - мысль закончить.
Ведь ей одиноко с собой вдвоем,
А мысль тоже жива, не между прочим!

Давайте отправим ему хоть вершок
Той любви, что ему, как кровь, не влили
(не подошла, тварь одичавшая!).
Как жаль, что сейчас, когда всё хорошо,
С нами нету того, кого нам подарили
Те Голиафы, его зачавшие.