Смерть старухи

На печи лежала бабка, позакутана до плеч, только было старой зябко и костей не грела печь. Врач, приписанный к участку, целый год не навещал. Был в последний раз на Пасху и бессмертье обещал. Да, видать,  на белом свете отжила уже своё. Первый раз придётся детям поработать на неё. Где-то все? Про мать забыли... Встрепенулись вдруг зрачки: "Только б дети схоронили, не чужие мужики!"

И, обиде материнской не давая верха взять, на ребяческие снимки в темноте смотрела мать. Не серьёзных, коренастых, не залысых видя их, — вспоминала их вихрастых, быстроногих, шебутных. Все птенчатки оперились, разлетелись кто куда, все до бережка прибились, — уж она ли не горда! И квартиры у ребяток, и машины в гараже. Подарил Господь внучаток да и правнуков уже. Только в гости ездят редко и детей до сентября отправляют не в деревню, а всё в эти лагеря. Да и сами всё на море, всё в чужие города. Мёдом их туда-то, что ли, манит — экая беда. Оборвались, видно, корни; нет, старухе не понять, кто ж на море их накормит вкусно так, как дома мать? Да и в тех лесах ребятам туго, знамо наперёд. Кто наштопает заплату, кто слезиночку утрёт?

И задумалась устало, и засовестилась мать: силы в рученьках не стало, пары слов не написать, не добраться до тетрадки... Только дума всё текла: пусть бы съехались ребятки до старухина угла. А она-то в узелочке накопила, год на год, на божнице в уголочке девять тысяч на расход.

Защемило бабке спину – затужила про жильё: справят детки домовину, вынут смертное бельё… Позовут в избу соседей, похоронят всем селом. За неё на этом свете выпьют тихо за столом. Их свои заботы вяжут и своя стегает плеть. Да кому-нибудь накажут за могилою смотреть…

В думе тягостной и нежной бабке делалось теплей. И светился взор надеждой, что нагрянут детки к ней. Вот сейчас, вот шум машины, завизжали тормоза... И сбежала на морщины светлой радости слеза. Знать, донёсся голос старой... Тяжко... Томно... Жжёт кирпич...

Но вошёл седой, поджарый бригадир Иван Кузьмич. Оглядел избу (начальник!) и сказал тугим баском:
- Ну-ка ставь, Петровна, чайник! Я сегодня — с угольком! Ишь, не топлено да стыло, приболела – так держись!.. Ты бы печку растопила, слышь, Петровна? Не тужись!

Потоптался у порожка без ответу, как ни жаль. И в холодное окошко приказал: давай сгружай! Вышел тихо, глянув в угол, и — в текущие дела...

А хозяйке нужен уголь был не больше, чем зола. Было сладко ей, не туго, мягче пуха кирпичи. Пеленала бабку вьюга на нетопленой печи.

Вечерело.
Только ветер теребил сенную дверь...

...И не чувствовали дети самой горькой из потерь.

1980