Ничто человеческое...

Свежая весенняя зелень, словно легчайшая воздушная пена, покрывающая кроны парковых деревьев, не способна была рассеять странную напряжённость, буквально вибрирующую в воздухе. Барон тяжело опирался на трость, искоса посматривал на меня и снова опускал глаза, внимательно слушая, как гравий хрустит под подошвами его лакированных туфель.
Парк был полон людей. Я лихорадочно переводил взгляд с одной прогуливающейся пары на другую, на мгновение задерживал его на молодой мамаше с коляской, на пожилом джентльмене, читающем газету на белой скамейке в тени клёна. Моё сознание выхватывало картинки, как кадры из кинофильма, – такое иногда случается во сне.
Я остановился и всем корпусом повернулся к своему спутнику:
- Помилуйте, Барон, то, что вы только что сказали, представляется мне весьма одиозным. Позвольте не поверить, что Вы действительно так считаете.
- Отчего же? – Барон тоже остановился и огляделся по сторонам, щурясь на солнце. - По-вашему, я преувеличиваю? Не стану спорить: возможно, не девяносто пять, а лишь девяносто процентов людей, населяющих этот прекрасный город, равно как и все другие города на свете, по сути своей являются всего-навсего животными, то есть существами, все поступки которых обусловлены одними только звериными инстинктами и сиюминутными побуждениями, - Барон приподнял трость и, как бы в доказательство своих слов, широкой дугой указал на прогуливающуюся публику.
Затем он снова взглянул на меня, но на этот раз не отвёл взгляд, а, видя моё замешательство, улыбнулся одними уголками глаз:
- Поймите, ведь ничего оскорбительного нет в этом утверждении. Это просто закон природы. Статистическое распределение. Все эти люди составляют некий фон, декорацию, создают необходимые условия для развития оставшихся пяти процентов.
- Мне кажется, всё же, - я пытался собраться с мыслями, чтобы сформулировать своё возражение, - мне кажется, что существует всё-таки определённый прогресс, который затрагивает в той или иной степени всё человечество в целом. Не может же быть, чтобы одни развивались и совершенствовались, в то время как большинство... Тогда контраст со временем стал бы столь разителен, что не заметить этого стало бы невозможно!
- Так ведь и нет никакого прогресса, - Барон снова опёрся на трость, и мы двинулись дальше по дорожке, - по крайней мере в том смысле, который вы вкладываете в это слово. Да Вы присмотритесь повнимательнее.
Я невольно обвёл взглядом парк. Тревожная вибрация вокруг никуда не делась. Напротив, мне стало казаться, что воздух дрожит и переливается, как в жаркий июльский полдень над раскалённой мостовой.
- Взгляните хоть вон на ту даму, - Барон указал тростью на девушку, беседующую с молодым человеком у входа в павильон. Словно услышав его слова, девушка рассеянно обернулась и посмотрела на меня. Я вздрогнул и хотел отвести глаза, но почему-то не мог. Я смотрел на неё и вдруг почувствовал, как ужас схватил меня за позвоночник – овечья морда уставилась мне в лицо равнодушно, словно не замечая, тряхнула ушами и повернулась обратно к своему кавалеру. А я стоял,чувствуя, как ледяные мурашки поднимаются вверх между лопаток и шевелят волосы на затылке.
В следующий момент я едва не закричал – Барон тронул меня за локоть:
- Однако! – произнёс он восхищённо. - У Вас богатое воображение. Только умолю Вас, не останавливайтесь на достигнутом! – и он почти насильно стал поворачивать меня, крепко сжимая мой локоть.
А я уже не мог отвести глаз. Парк был полон оборотнями, и музыка, невесть откуда взявшаяся, рассыпалась шипением ударных и смеялась каким-то злобным скрипучим смехом. Под нависшими ветвями, на лужайках, скамейках, у фонтана кривлялись, подражая человеческим движениям толпы фантастических существ с головами козлов и кроликов, с рогами и оскаленными пастями, с глазами, выглядывающими из шерсти, с раздувающимися ноздрями.
Я вертелся уже совершенно без помощи Барона, который нависал надо мной где-то немного сбоку, улыбался, умудряясь сохранять при этом человеческий облик, и повторял, перекрывая музыку:
- Звери, звери кругом! В лучшем случае – скоты! - и вдруг, изловчившись, снова поймал мой локоть со словами:
- А пойдёмте-ка, мой друг, я Вам кое-что покажу.
И он потянул меня к павильону, прямо ко входу, мимо всё ещё стоящей там девушки-овцы, внутрь, в прохладный полумрак. Тянул, приговаривая:
- Мне чрезвычайно интересно, что вы на это скажете.
После дневного света тусклые лампы по стенам наконец-то  высветили длинный коридор со сводчатым потолком. Мои глаза различили в конце его тёмное, от пола до потолка, зеркало. Оно стремительно приближалось, и уже всплывала из его неровной глубины казавшаяся человеческой фигура.
Что есть силы я рванулся, пытаясь освободиться от Барона, но его уже не было. Никто не тащил меня за локоть, и только музыка сделалась громче и неслось на меня зеркало, и фигура в нём становилась всё яснее и яснее. Ещё мгновение и...
... и я закричал, отчаянно заслоняясь руками:
- Мм-нет! Не хочу! - как сквозь вату, мой крик продирался мычанием, вынося прочь от зеркала, и я наконец услышал и, уцепившись за него, выбрался на поверхность сна. Звенел будильник.
Всё ещё тяжело дыша, я стоял босиком на холодном кафеле в ванной перед большим треснутым зеркалом и боялся открыть глаза.