Страшен был, страшен закат в Инвернессе,

Страшен был, страшен закат в Инвернессе,
Солнце во льду умирало к шести,
Сердце скребло от бормочущей мессы,
Ежились псы в заскорузлой шерсти.

Выло поодаль, у речки безмолвной,
Что-то несло на жестоком ветру.
В чаше, стоявшей с вчерашнего полной,
Будет отпито немного к утру...

НА стену выйти... немного померзнуть,
Руки ломать и кого-то все клясть.
Снова вернутся, чтоб в креслах поёрзать,
Жадно желая ушедшую власть,

Бывшее прежде, рассыпалось прахом...
Боже мой святый! Что ж это в лесу!
Словно безумец, ведомый на плаху,
Бьется в конвойных руках на весу.

Лес мой Бирнамский, родная долина,
Ты не утешишь в тягчайший мой день...
Воешь ты, стонешь, и мокрую спину
Гнуть заставляет мелькнувшая тень.

Мать Милосердья, да как же... да что же...
Лес осаждает мой замок, сам лес!
Дубы и клены, к воротам... о боже!
Вас обуял тот безжалостный бес!

Черное, черное небо безмолвно,
Снизу идет и чадит круговерть,
Верно и ясно, в сражении словно,
К рыцарю входит в покой его смерть.