Мне всё равно, иду куда...

Тяжёлый туман  вещает безликое,
как будто бы разом и не чинясь
вершится на сердце давно позабытое,
и больше не будет, чему не бывать. 

Над снегом оттаяла стылая  вата,
все связи  сокрыты, и не понять,
где было и было ль привычное внятное,
иль рядом оно… и молчит, затаясь.          

Висит без размера… невиданно мощное,
таящее властью своей пелены
беспомощно нежную, вольно распятую         
суровую красками ярость зимы.

Нет силы поверить, что сдвинется это,
всесильная  серость постылой страны,
туман – это больше, чем просто примета,
что дожили мы, наконец, до весны. 

Живём,  заслонясь от надежды делами,
и всё-таки словно бы всуе родник
забился в тумане, скрывающем дали, 
- предчувствием в сердце проник.




Снег таял и тепла просил. Снег плакал, молча исчезая. Простор над ним рассветом голосил, и не было чудней и шире  края… где по оврагам странная весна унылой хмуростью скользила… и не было, в притихшей, колдовства, и иссякала злая сила седых морозов поутру…
Напоминанье стылой ночи низиной ветер относил, и сумрак веял и пророчил восшествие святой поры, где плачут крыши чистограном, где солнце ждёт своей игры, восходит светом утра знамя и прячет тени в конуру… 
 уже, как пропасть! ясный день…
И дышит с хрипом очевидность. И с сыростью всего сложней, в ней, мокрой, жалкой, так обидно,  ветрам сосульками звенеть, сиять слезой, не понимая, как рок туманы поднимает, как Бог за радостью следит.

Смочило дождиком снега - безумие снега постигло. Мне всё равно, иду куда…               -- повсюду сердца очевидность.